Английские наступательные десантные плавучие средства LCT и LCVP, движущиеся к берегу, проходят мимо солдат в спасательных жилетах, солдат на плотах – тех, кто остался в живых из неудачливых плавающих танков ДД, которых поглотило море. Из 32 танков два плывут к берегу, три других пристали к десантному кораблю, остальные лежат на дне залива Сены. Даже малые суда не могут справиться с сильным волнением, а солдаты вычерпывают воду своими касками.
Наступающих встречает тяжелый прицельный огонь; части 352–й немецкой дивизии – этого неподвижного, апатичного подразделения, но тем не менее «наступательной дивизии хорошего качества, ядро которой составляют ветераны» русского фронта, заполняют многие оборонительные позиции.
Пули, как град, стучат по стальным трапам еще до того, как десантные амфибии достигают берега. От целой десантной группы остается лишь один солдат. Когда трапы опускаются, солдаты прыгают и оказываются по пояс в воде; одни теряют равновесие и тонут; других подстреливают, и они падают; третьи бредут по горло в воде в канавах в направлении ужасных песков; они падают на землю, чтобы укрыться от безжалостного огня.
«В течение семи – десяти минут после опускания трапов 1–я рота 116–го пехотного полка представляет собой инертное подразделение без командиров, почти неспособное к действиям». Большинство ее офицеров убиты или ранены. У лейтенанта Эдварда Тидрика прострелено горло, и он падает с трапа в воду, где получает еще одно ранение, когда пытается выбраться на песок. Рядовой Лео Дж. Нэш слышит на расстоянии 15 футов, как он хрипит, отдавая свою последнюю команду под огнем противника: «Вперед те, у кого проволочные кусачки!»
Но кусачки лежат на дне залива.
Через несколько минут участок «Омаха» представляет собой ужасное зрелище. Маленькие группы солдат прижимаются к песку, сжавшись под истребляющим огнем, ищут убежища за береговыми преградами немцев, чтобы затем, когда усилится прилив, медленно приблизиться к берегу или утонуть.
Прибрежная полоса и неспокойная вода усеяны мертвыми, умирающими и теми, кто скоро умрет, но лодки все же идут, чтобы высадить свой парализованный страхом груз…
В центре всего этого хаоса под обстрелом пушек 16 диверсионных отделений – в каждом по семь моряков и по пять армейских саперов, – которыми командует приземистый и воодушевленный офицер резерва капитан – лейтенант Джозеф Гиббонс, пытаются взрывами пробить проходы для шлюпок через прибрежные преграды, вступив в соперничество со смертью и усиливающимся приливом. Они выполняют самоубийственную работу. Почти треть людей погибает; более половины – ранены. Одно отделение сосредоточило свои усилия на взрыве большой преграды. От прямого попадания взрывчатка детонирует раньше времени. В живых остается лишь один. Целое отделение уничтожено батарейным залпом при выходе на берег. «Морской офицер, собирающийся вынуть воспламенители, чтобы взорвать заряд, поражен шрапнелью, которая отрывает ему палец и перерезает два запала».
Но на мокром песке, когда неумолимый прилив поднимается на один фут каждые восемь минут, моряк становится на плечи моряку, чтобы обезвредить тарельчатые мины на прибрежных заграждениях, а вражеский огонь убивает их. Солдаты, прячущиеся за некоторыми преградами, парализованы страхом, они уже глухи к призывам саперов; только шипение запалов вынуждает их вылезать на берег.
Статистика Армагеддона уплотняется. Рота Е 116–го полка теряет своего капитана и еще 104 человек.
Восточнее 16–я боевая полковая часть 1–й дивизии ведет тяжелейший бой за свою жизнь. Ее солдаты пригвождены к земле и представляют собой «ковер из людей».
Капитан Джон Финке, командующий ротой Ф 16–го пехотного полка, выбирается на берег с разорванной лодыжкой, опираясь на палку. Вскоре он уже подгоняет своей палкой солдат, пытаясь заставить их выйти из – за прибрежных заграждений и подняться наверх, на песчаную полосу смерти. Элемент безжалостности должен быть частью вооружения любого хорошего командира на поле боя. Финке с ужасом отдает приказ оставить раненых на волю прилива. Каждый раз, когда двое солдат пытаются помочь третьему, погибают все.
В районах высадки на участке «Омаха» есть некоторая защита от безжалостного огня. Ширина песчаной полосы, выходящей из прибоя, составляет от 50 до 300 ярдов; она упирается в поднимающуюся ступеньками полосу гальки, ограниченную песчаными дюнами или прибрежным откосом высотой от 2 до 12 футов, а в некоторых местах смотровой площадкой. И все это усеяно минами и опутано колючей проволокой, и над всем этим возвышаются крутые берега, с которых немецкие пушки «пробивают нам горло». Наверх от пляжа ведут всего пять проходов, все они заминированы и хорошо защищаются.
«Все вдоль участка «Омаха» представляет собой разъединенную, обескураженную и частично потерявшую командиров пехоту без связи, без артиллерийской поддержки, прячущейся под береговыми откосами или пригвожденной к земле. На двух протяженных участках берега никто не высаживается. Только две роты из восьми находятся на тех берегах, где они должны быть. Немецкие артиллеристы сосредоточивают стрельбу на каждом танке, который выходит на берег, и выводят из строя или подбивают много танков, прежде чем они сами могут открыть огонь» [12].
Здесь на «Омахе» решается исход гигантской игры. Операция по высадке встречает свою судьбу. Здесь нет преобладающего «наступления материальной части, управляемой человеком»; бомбардировки и обстрелы не нанесли значительного ущерба укреплениям береговой обороны. Здесь нет неподвижного апатичного противника, а есть первоклассная немецкая дивизия. Здесь общий судья всех сражений и всех войн – железная воля человека – держит ключ к истории.
В час «Эйч» плюс 80 минут – без десяти восемь – капитан Роберт Эллис, помощник дивизионного инженера 29–й дивизии, видит, как десантное средство LCI № 91 береговой охраны США пытается пробиться к берегу у выхода из Виервилля. Немецкий снаряд попадает прямо на палубу, заполненную людьми, и поражает унтер – офицера с огнеметом за спиной.
«Конвульсивная реакция его отвердевшего тела была настолько велика, что его выбросило с палубы, он смел переборку по правому борту и свалился в воду. Горящее топливо его огнемета покрывает верхнюю палубу и надстройки; большинство солдат и экипаж корабля прыгают в море». LCI № 91 пристал к берегу и горит, он гибнет в усиливающемся пламени в течение 18 часов, забрызгивая берег свинцом, когда взрываются снаряды от его пушек «Орликон».
Дымовые снаряды, минометный огонь и «кричащие мими» роют песок и настигают солдат, скрючившихся за стеной набережной. Куски шрапнели «размером с лезвие лопаты» практически «режут тела надвое»; врачи тщетно пытаются справиться с пробитыми головами и ранами в живот. Полковнику Чарльзу Кэнхэму, командующему 116–м полком, пробивает запястье. Он отказывается эвакуироваться и в 8:30 устраивает свой первый командный пункт у подножия обрывистого берега.
Один рядовой берет на себя командование танком, когда его сержант, бледный от страха, прячется в окопе.
Другой танк с надписью «Всегда в моем сердце», неуместной среди этой бойни, горит возле дота и бункера на берегу.
Солдат из роты Л 116–го полка, которому прострелили голову, «бегает по кругу, как цыпленок».
Капитан, которому шрапнель пробила обе щеки, кричит, отплевываясь кровью, и возглавляет атаку.
Парализованные страхом солдаты ползут по песку. Рота Е 16–го пехотного полка тратит целый час для того, чтобы перебросить оставшихся в живых на 300 ярдов по песку к подножию обрывистого берега; рота Ц теряет 63 человек между трапом и берегом. Большинство полковых дивизий «выведены из строя или оказываются бесполезны»; подразделения разрозненны, и у них нет командиров.
Несмотря на тяжелые испытания, несколько солдат достигают вершины. Так проходит этот день на «Омахе», когда мир застыл в ожидании.
Бригадир – генерал Норман Д. Кота, заместитель дивизионного командира 29–й дивизии, возглавляет атаку на одном участке побережья. Этот невозмутимый генерал размахивает своим 0,45–м, упрашивает, увещевает и ведет вперед. Перед ним проход, пробитый удлиненным подрывным зарядом в колючей проволоке – двойном заборе у края обрыва. Первый солдат, бросившийся в него, попадает под «сильный пулеметный огонь».
«Врача, врача, – кричит он. – Я ранен, помогите мне». Он «стонет и плачет несколько минут и умирает, несколько раз простонав «мама».
Солдаты остановились. Никто не отваживается идти в эту брешь. Кота идет вперед, пробираясь по болотной траве к возвышающемуся отвесному берегу. Когда солдаты приближаются к вершине берега, они видят внизу на тропинке американского солдата, который один ведет пятерых немецких пленных. Пулеметная очередь сбивает с ног двух немцев. Американский стрелок и один пленный прыгают в безопасное место. Двое оставшихся опускаются на колени. «Кажется, они умоляют пулеметчика, который расположился восточнее на скалах, не стрелять по ним. Следующая очередь попадает в грудь одному из стоящих на коленях немцев».
В секторе 16–го усиленного пехотного полка полковник Джордж А. Тэйлор высаживается около 8:15 и обнаруживает, что его солдаты «все еще держатся за набережную; они неорганизованны и несут потери от минометного и артиллерийского огня».
«На этом берегу остаются два вида солдат, – кричит он, – мертвые и те, кто собирается умереть. Давайте убираться отсюда к чертовой матери» [13].
Он ведет своих солдат через прорывы в проволочном заграждении по ровному участку, а затем вверх по крутому берегу.
Кота захватывает отвесный берег около 9 часов.
В Нью – Йорке, где еще стоит ночь, на опустевшем Бродвее внезапно раздается голос из прошлого. Запись колоколов знаменитой лондонской церкви Бау, разрушенной в 1940 году во время «блицкрига», звучит через усилитель лютеранской церкви Святого Луки на Сорок шестой улице неподалеку от Таймс – сквер.
Но на «Омахе» колокола не звучат.
Умирающий офицер говорит на последнем издыхании: «Старший унтер – офицер, возьмите командование на себя и уведите людей с пляжа!»