И полный тягот год недужный,
И знаем, чего стоит ждать,
И знаем, чего ждать не нужно.
И, Боже, как прекрасно жить
Вот так, с открытыми глазами,
Умея пренебречь азами
И не боясь утратить нить.
Какой бывает тишина
И как она взрываться может,
Когда душа искушена,
Когда кусок немалый прожит,
Когда знакомо всё кругом —
Листа осеннего прожилки,
Пушок у сына на затылке
И лестница при входе в дом.
И я, распахивая дверь
И точно зная, что за нею
Ждала вчера и жду теперь,
В неё вхожу, благоговея.
«Мне говорят и говорят…»
Мне говорят и говорят,
А я, не вслушиваясь, вторю,
А я иду дорогой той,
Которая уводит к морю.
Оно качается вдали —
Я упаду в него с разбегу,
Всё то, что было до сих пор,
Земное всё, оставив брегу.
Тропа петляет без конца,
И я то в гору, то под гору —
То нету синей полосы,
То вновь она открылась взору.
«Всё серьёзно — каждый шаг, каждая улыбка…»
Всё серьёзно — каждый шаг, каждая улыбка,
Как в младенчестве гремим крашеною рыбкой,
Как ступаем по земле, как уходим в землю,
Как бушуем и клянём, как смолкаем, внемля.
Как прощаем, чем корим — всё весомо, свято,
А не только миг, когда, на кресте распятый,
Застывает надо всем Мученик Великий
С выражением тоски на бескровном лике.
Был Он свят и был велик до распятья, прежде,
Когда хаживал с людьми в будничной одежде.
Не в Голгофе лишь одной пафос и мученье,
Есть обычной жизни ход и судьбы теченье.
И не просто распознать, что есть миг обычный,
Что есть самый главный миг, самый патетичный.
«Тоненькая женщина…»
Тоненькая женщина,
Жрица и пророчица, —
Ей любви нескованной
И свободы хочется
От канонов мрачного
Танца ритуального,
От всего усохшего,
От всего фатального.
И она по-своему,
Как умеет, борется —
То флиртует с ересью,
То усердно молится.
И в любви то хищница,
То голубка кроткая.
Вот она скользящею
Движется походкою.
Вокруг ног колышется
Полотно воздушное…
Кто же тебя выдумал,
Дщерь великодушная?
Кто же тебя выдумал,
Мелкая и злобная?
Сколько жертв спровадила
Ты на место лобное…
Без тебя немыслимы —
Чьё ты озарение? —
Ни любовь небесная,
Ни земное бдение.
«Дети, дети, наши дети…»
Дети, дети, наши дети,
Руки — тоненькие плети,
Шейка — слабый стебелёк, —
Путь ваш длинен и далёк.
Уберечь бы вас, да как,
От обид и передряг.
Лето, осень. День да ночь —
Улетите гордо прочь
В неизвестность, в темноту,
Напевая на лету.
«В пору долгих и тёмных ночей…»
В пору долгих и тёмных ночей,
Когда нет ничего, никого, —
Мне бы лампу в пятнадцать свечей,
Чтобы видеть тебя одного.
И тогда всё опять на местах,
Всё имеет и смысл, и суть,
И ничтожны тревога и страх,
И надёжен к дальнейшему путь,
И не так уж черна темнота,
И, как божия птичка в раю,
Позабыв про труды и лета,
Безмятежные песни пою.
«Как всё сложится, как обернётся…»
Как всё сложится, как обернётся,
Что совсем позади, что вернётся,
Что утратим и что обретём,
Нам страдать или сеять страданье,
Или просто во всём мирозданье
Оказаться ни с кем, ни при чём?
Разобраться отчаявшись в сущем,
Всё спешим очутиться в грядущем,
Слепо тыча случайным ключом.
«Вот он, омут моей души…»
Вот он, омут моей души.
Обмани меня, веры лиши,
Оттолкни меня, выдай, ограбь —
Только рябь на воде, только рябь.
Всё, что ценно мне, брось и рассыпь —
Только зыбь на воде, только зыбь.
Все деянья мои сокруши —
Только слабые всплески в тиши.
А войдёшь в эти воды — кричи,
Так ожгут ледяные ключи.
«Наверно, прекрасно за тою горою…»
Наверно, прекрасно за тою горою,
Куда мы ещё не ходили с тобою,
Там вольная воля, покой и прохлада
Туда нам, наверно, давно уже надо.
Там множество чистых стремительных речек,
Там добрый бы нас приютил человечек,
Там в праздник под звёздами крупными пляшут,
Там птицы крылами огромными машут.
Не знать нам, не ведать тоски и напасти,
Пока в те края убежать в нашей власти.
IV. Эссе «Бедная, бедная рифма»
Кто-то из моих интернет читателей оставил такой комментарий: «Автор рифмами не заморачивается». И, хоть я не большой любитель писать про то, как пишу, но мне захотелось на эту реплику ответить: заморачиваюсь, еще как заморачиваюсь!
Я до боли люблю точную рифму. Если считать слово стрелой, которая должна попасть в цель, то попадание ей может обеспечить только рифма. Рифма и есть тот самый наконечник, от которого зависит успех всего дела. Точная рифма — это острый наконечник. А вот какую рифму считать точной — это зависит от слуха и от множества других особенностей пишущего. Я, например, не только не чураюсь глагольных рифм, но даже люблю их. Они больше всех других способны служить острым наконечником стрелы и тем самым достигать цели. Они шаловливы, умны и обладают замечательным чувством юмора. Судите сами:
***
Это все до времени
До зари, до темени,
До зимы, до осени,
До небесной просини.
Вздумаешь надеяться —
А оно развеется.
Вздумаешь отчаяться —
А оно кончается.
***
Не обладаю нужной хваткой.
В жизнь, что бывает горькой, сладкой,
Не в силах так вцепиться я,
Чтоб знать: она навек моя.
За луч, что так горазд светиться,
Мне б мёртвой хваткой ухватиться,
А я даю ему лизнуть
Меня в лицо и улизнуть.
Можно я не буду шаркать ножкой, прижимать руки к груди и извиняться за самоцитирование? Да, в данном случае мне приходится этим заниматься, потому что я взялась говорить о СВОИХ рифмах.
О как я благодарна этим замечательным глаголам (надеяться-развеется, отчаяться-кончается, лизнуть-улизнуть). Ну что бы я без них делала? И как можно их не любить?
Или вот эти:
«Я потому лишь не сникаю, / Что я в лазурь перо макаю…».
Или эти:
«Как к этой жизни отношусь? / Да я никак не отдышусь…».
Или вот это:
«И все-таки всегда возможность есть / Всю горечь жизни чем-нибудь заесть…».
Да кто вообще придумал, что глагольная рифма — это фи, и в приличных домах ей не место? Идите ко мне, бедняжки, я найду для вас местечко.
***
О, Господи, откуда что берётся?
Откуда свет, что непрерывно льётся?
Откуда воздух, что слегка дрожит?
Откуда время, что всегда бежит?
А, может, нету времени. Есть племя
Придумавшее скорость, сроки, время?
Рифмовать можно всё: и глаголы, и избитые слова (время-племя), и даже (страшно сказать) кровь-любовь. Все зависит от результата. Если вы попали словом туда, куда хотели, — ура! А не попали, — увы! Но виноваты не глагольные и не избитые рифмы, а вы сами. У вас стихи не получились. И нет никаких общих правил. Есть только удачи и неудачи. А неудачи бывают у всех. Даже у Пушкина. В его конечно же гениальных «стихах, сочиненных ночью во время бессонницы», две последние строчки мучают меня, как зубная боль:
«Я понять тебя хочу / Смысла я в тебе ищу…».
Будь эти «хочу-ищу» хоть где-то в середине стиха, они бы так не терзали слух, но в конце…
Наверно, все-таки надо попросить прощения за то, что приплела сюда и Пушкина. Да еще не в качестве образца для подражания. Но вообще-то я могла бы привлечь его к разговору в качестве союзника. У него-то тьма тьмущая глагольных рифм.
А рифма — это сладость, это кайф. С ней так весело жить, даже когда жить невесело и пишешь о невеселом. И как это мир обходится без рифмы? А ведь обходится. Рифму уже почти изгнали из мировой поэзии. Она осталась только в качестве lyrics (текста для песни) и в детских стишках. А жива она только у нас в России. Вот чем и впрямь стоит гордиться.
***
Я долго со строкой возилась,
Мечтая, чтоб она вонзилась
В чужие души и сердца
Посредством острого конца,
То бишь посредством рифмы точной,
Той, что на кончике проточной
Строки, нетерпеливо ждёт,
Когда ж она влетит, войдёт
В чужую плоть и душу ранит,
И в той душе навек застрянет.