«Игра опасных намеков…»
Игра опасных намеков,
Рискованная игра.
Она бывает жестока,
Она бывает хитра.
От скуки играем словами.
Шутя, просто так, на ура.
Играем и видим, что нами
Начинает играть игра.
Что под нами зыбкая почва
Ненадежнее день ото дня,
Что под этой коркой непрочной
Клокотанье злого огня.
Песня
На счастливую звезду
Все мои расчеты.
Я не знаю, как войду,
Как скажу я что-то.
Как тряхну кудрями я,
Как глаза прищурю,
Что почувствую вокруг:
Тишину аль бурю.
А в кудрях-то седина,
На лице морщины.
Голова моя больна
От тоски-кручины.
Эх, не все ли мне равно,
Серебро иль злато,
Что прошло давным-давно,
Требует возврата.
«Неужели часы случайные…»
Неужели часы случайные
После длинного скучного дня
Разбудили все страшное, тайное,
Что терзало когда-то меня?
Прежним дьяволом околдована,
Я смотрю в свою зимнюю ночь.
Все, что сломлено, что сковано,
Не осмеивай, не порочь.
Вот рванулось оно, окаянное,
Оборвало бессильную цепь,
И взметнулось бураном пьяным,
Взбаламутило русскую степь.
«Все понятно и очень просто…»
Все понятно и очень просто,
Очень ясно тебе и мне.
Ну, а чья же коварная поступь
Между нами слышна в тишине?
Отойдет, и вернется обратно,
И, дыхание затая,
Ждет, когда наконец в непонятном
Потеряемся ты и я.
«Толпой людей, тупых и одичавших…»
Толпой людей, тупых и одичавших,
Мы стиснуты и разъединены.
Мы, видно, не до дна испили чашу
И горя, и неведомой вины.
«Экий запутанный ребус…»
Экий запутанный ребус —
Жить с тревогой такой.
Низкое синее небо —
С крыши достанешь рукой.
Душно под ним и тяжко,
Ясный дневной кошмар:
С околышем красным фуражка,
Бараки, стационар.
Цинизм и взгляда, и речи,
Арестантский распутный жест.
И виден из зоны далече
Шестой ли, седьмой ли крест.
Но это не для распятья,
Телеграфные это столбы.
Нас медленно душат объятья
Арестантской нашей судьбы.
Нам тело не распинают,
А душу распяли давно.
И мы это сами знаем,
Но нам уже все равно.
Так вырвем у нашей жизни,
Что можно вырвать, отнять,
Все судорожней, капризней,
Все гибельнее — как знать!
«Украдкою… — от слова "кража"…»
Украдкою… — от слова «кража» —
Родится ласка в тишине.
Мы не выходим из-под стражи,
За нами смотрят и во сне.
Глаза чужие рядом, близко,
Глаза, как грязная вода,
Нас заливают мутью склизкой
И день, и ночь, всегда, всегда.
Обыкновенный ужас
Кругом народ — неизбежные посторонние.
Ну как нам быть при этом с любовью?
Если рука так ласково тронет,
Разве можно сохранить хладнокровие?
Глаза наточены, наточены уши
У этих всех… наших ближних.
Они готовы просверлить нам душу,
Ощупать платье — верхнее, нижнее.
А ну-ка представим себе помещение,
Где на воле нам жить придется.
Оконца слепые для освещения,
Под щелястым полом скребется
То ли крыса, то ли другая гадина.
А кругом-то все нары, нары.
А на нарах… Боже! Что там «накладено»:
Тряпки, миски. И пары, пары…
Морды, которые когда-то были
Человеческими ясными лицами.
И мы с тобой здесь… Но не забыли,
Что когда-то жили в столице мы.
Мы поспешно жуем какой-то кусок.
Надо спать, не следует мешкать.
И ложимся тихонько мы «в свой уголок»
В темноте зловонной ночлежки.
Ну как же при этом быть с любовью?
Кругом народ — посторонние.
На грязной доске, на жестком изголовье
Мы любовь свою похороним.
Похороним, оплачем, все-таки веря,
Что это все временно терпим мы.
Что мы не пошляки, не грубые звери
В этом мире спертом и мертвенном.
«Временно, временно»… А время тянется,
А для нас когда время наступит?
Быть может, когда в нас жизни останется
Столько же, сколько в трупе.
Ты боишься, что Ужас Великий грянет,
Что будет страшней и хуже.
А по-моему, всего страшней и поганей
Наш обычный, спокойный ужас.
«Загон для человеческой скотины…»
Загон для человеческой скотины.
Сюда вошел — не торопись назад.
Здесь комнат нет. Убогие кабины.
На нарах брюки. На плечах — бушлат.
И воровская судорога встречи,
Случайной встречи, где-то там, в сенях.
Без слова, без любви.
К чему здесь речи?
Осудит лишь скопец или монах.
На вахте есть кабина для свиданий,
С циничной шуткой ставят там кровать;
Здесь арестантке, бедному созданью,
Позволено с законным мужем спать.
Страна святого пафоса и стройки,
Возможно ли страшней и проще пасть —
Возможно ли на этой подлой койке
Растлить навек супружескую страсть!
Под хохот, улюлюканье и свисты,
По разрешенью злого подлеца…
Нет, лучше, лучше откровенный выстрел,
Так честно пробивающий сердца.
«Трезвая, но я была пьяна…»
Трезвая, но я была пьяна,
Мне приснилась белая весна,
Ветер с океана и пурга,
Внезакатный майский день, снега,
И что ночь светлей и жарче дня,
Что коснулась молодость меня.
«Море Черное, море Каспийское…»
Море Черное, море Каспийское,
Жгучий ветер и жгучий песок…
Все заветное, все византийское
Отошло от меня на восток.
Только вьюги победные, белые,
Запоздалый лихой ледоход.
Только сердце оцепенелое
То ударит в груди, то замрет.
«Метель июне. Кто поверит?..»
Метель июне. Кто поверит?
Не меркнет ночи пьяный свет.
За мной мой след бежит от двери,
На белом ярко-черный след.
Предательский — он слов не знает,
Но говорит яснее слов…
Пусть на него метель шальная
Накинет легкий свой покров.
Сияют ночи и метели
В июне снова, как тогда,
Но я не подымусь с постели
И я не выйду никуда.
«Надо помнить, что я стара…»
Надо помнить, что я стара
И что мне умирать пора.
Ну, а сердце пищит: «Я молодо,
И во мне много хмеля и солода,
Для броженья хорошие вещи».
И трепещет оно, и трепещет.
Даже старость не может быть крепостью,
Защищающей от напастей.
Нет на свете страшнее нелепости,
Чем нелепость последней страсти.
«Прошло семь месяцев в разлуке…»
Прошло семь месяцев в разлуке,
Сегодня первое число.
Мы с горя не ломаем руки,
Хоть нам и очень тяжело.
Есть мука, полная актерства:
Рыдать, метаться и кричать.
Мы с героическим притворством
Должны несчастия встречать.
Когда от боли непрерывной
Мы еле сдерживаем крик,
Когда надежд слепых наивность
Нас покидает в горький миг, —
Мы все таим и помним свято:
Спасет молчание одно
Все то, чем жили мы когда-то,
Чем жить нам дальше суждено.
«Наша жизнь коротка…»
Наша жизнь коротка
И горька, словно лук.
Никакого куска
Не пускайте из рук.
Недоступен один,
Так хватайте другой.
После тяжких годин
Веселитесь душой.
Ждать и медлить нельзя,
Утоляй аппетит —
Смерть, косою грозя,
У порога стоит.
Рассуждая легко,
Все считай трын-травой.
Если друг далеко,
Так найдется другой.