И только зыбки дерюжный маятник
Грозно покачивается в тишине.
Он считает: сколько времени прошло,
Сколько дней без солнца и ночей,
С тех пор, как стало тяжко жить
И спать, тяжело дыша.
Я полон любви к мужичьему сну.
Ведь надо же понимать — спит человек…
Ведь надо же пожалеть детей его?
И грубые руки его жены?
Ему наплевать, что за окном рассвет
Широкий, захолодевший встает теперь,
Что коровы мычат на зарю тепло
И нежно начинают лошади ржать.
Послушайте, люди, — он крепко спит,
Этот угрюмый и грубый человек,
Он сеял всю жизнь пшеницу и рожь
И не слышал, как гремят соловьи.
Посмотрите, люди, как во сне
Он брови сводит теперь!
Это он думает, что, может быть,
Двор его посетил конокрад.
Это он боится — что дождь побьет
Камнями его посев,
Что конь падет и сгложет пожар
Скудный его приют!
Крепко он держится за свое добро.
Он спит. Ему наплевать,
Что травы кланяются заре,
Ему надо траву — косить!
Я люблю тебя, угрюмый человек,
Если б мог я твой сон беречь!
Я люблю твои песни, и твой день,
И грустящую твою гармонь.
Песня моя тебе одному принадлежит,
Ты брат мне и единственный друг,
И если тебя по харе бьют,
Сердце визжит у меня в груди.
Я песни своей
ни за что другим не отдам,
Ни женщине, ни лживым льстецам,
Не для этого ты растил меня
И черным хлебом кормил.
И что б ни сулила эта жизнь,
За пятак скупившая иных,
Я ни за что не предам и не обману
Недоверчивых глаз твоих.
Так послушай, что говорит сын,
Кровь от крови глухой твоей,
Ты напрасно, напрасно бережешь
Этот страшный, проклятый кров.
Сколько дней без солнца, ночей
Он высасывал кровь твою?
Как смеялись сверчки его,
Когда мы умирали в нем?
Ты напрасно, напрасно бережешь
От пожаров его и от воров —
Не такое наследство твое дите
Потребует, когда взрастет!
Дикий, дикий! Темень моя!
Неужели ты не разглядишь,
Как поет над страной большой рассвет
И качаются яблоневые сады?
Неужели ты так далеко живешь,
Что к тебе паровозом не дойти,
И не дотянутся к тебе провода,
И свет у тебя в избе не зажечь?
Рассвет по ромашкам шел
к мужичьему дому
Поглядеть в окошко,
как мужику спится.
Как мужику спится?
Плохо мужику спится.
Все какая-то птица к нему садится.
И начинает разговаривать по-худому.
Принц Фома
Глава 1Он появился в темных селах,
В тылу у армий, в невеселых
Полях, средь хмурых мужиков.
Его никто не знал сначала,
Но под конец был с ним без мала
Косяк в полтысячу клинков.
Народ шептался, колобродил…
В опор, подушки вместо седел,
По кованым полам зимы,
Коней меняя, в лентах, в гике,
С зеленым знаменем на пике
Скакало воинство Фомы.
А сам батько в кибитке прочной,
Обок денщик, в ногах нарочный
Скрипят в тенетах портупей.
Он в башлыке кавказском белом,
К ремню пристегнут парабеллум,
В подкладке восемьсот рублей.
Мужик разверсткой недоволен…
С гремучих шапок колоколен
Летели галки. Был мороз.
Хоть воевать им нет охоты,
Все ж из Подолья шли в пехоту,
Из Пущи — в конницу, в обоз.
В Форштадт летьмя летели вести,
Что-де Фома с отрядом вместе
В районе Н-ска сдался в плен,
Что спасся он, — и это чудо, —
Что пойман вновь, убит, покуда
Не объявился он у стен
Форштадта сам…
И город старый
Глядит с испугом, как поджарый
Под полководцем пляшет конь.
Грозят его знамена, рея,
И из отбитой батареи
Фома велит открыть огонь.
С ним рядом два киргизских хана,
Вокруг него — его охрана
В нашитых дырах черепов.
Его подручный пустомелет,
И, матерясь, овчину делят
Пять полковых его попов.
Форштадт был взят. Но, к сожаленью,
Фомы короткое правленье
Для нас осталося темно —
Как сборы он средь граждан делал
И сколько им ночных расстрелов
В то время произведено?
И был ли труд ему по силам?
Но если верить старожилам
(Не все ж сошли они с ума),
Признать должны мы, что без спору
Ходили деньги в эту пору
С могучей подписью: Хома.
Глава 2Так шел Фома, громя и грабя…
А между тем в французском штабе
О нем наслышались, и вот
Приказом спешным, специальным
По линии, в вагоне спальном,
Жанен к нему посольство шлет,
И по дороге капитану
Все объясняет без обману
Осведомитель: «Нелюдим,
Плечист и рыж. С коня не слазит.
Зовет себя мужицким князем,
И все ж — губерния под ним».
А конквистадор поднял шторы,
Глядит в окно — мелькают горы,
За кряжем кряж, за рядом ряд,
Спит край морозный, непроезжий,
И звезды крупные, медвежьи
Угрюмым пламенем горят.
Блестят снега, блестят уныло.
Ужели здесь найдут могилу
Веселой Франции сыны?..
Рассвет встает, туманом кроясь,
На тормозах подходит поезд,
Дымясь, к поселку Три Сосны.
Оркестр играет «Марсельезу»,
Из двадцати пяти обрезов
Дан дружественный вверх салют.
Стоят две роты бородатых,
В тулупах, в валенках косматых…
Посланцы вдоль рядов идут.
И вызывают удивленье
Их золотые украшенья,
Их краги, стеки и погон,
И, осмелев, через ухабы
Бегут досужливые бабы
Штабной осматривать вагон.
Стоят кругом с нестройным гулом
И с иноземным караулом
Заводят торги: «Чаю нет?»
А в это время в школе местной
«Мужицкий князь», Фома известный,
Дает в честь миссии обед.
Телячьи головы на блюде,
Лепешки в масляной полуде —
Со вкусом убраны столы!
В загоне, шевеля губою,
Готовы к новому убою,
Стоят на привязи волы.
Пирог в сажень длиной, пахучий,
Завязли в тесте морды щучьи,
Плывет на скатерти икра.
Гармонь на перевязи красной
Играет «Светит месяц ясный»
И вальс «Фантазия» с утра.
Кругом — налево и направо —
Чины командного состава,
И, засучивши рукава,
Штыком ширяя в грудах снеди,
Голубоглаз, с лицом из меди,
Сидит правительства глава.
И с ужасом взирают гости,
Как он, губу задрав, из кости
Обильный сладкий мозг сосет.
Он мясо цельными кусками
Берет умытыми руками
И отправляет сразу в рот,
Пьет самогон из чашки чайной…
Посол Жанена чрезвычайный,
Стряхнув с усов седую пыль,
Польщен, накормлен ради встречи.
На гальском доблестном наречье
Так произносит тост де Вилль:
— Prince![11] Скрыть не в силах восхищенья,
Вас за прием и угощенье
Благодарить желаю я.
Россия может спать спокойно.
Ее сыны — ее достойны.
C'est un[12] обед — Гаргантюа…
С народом вашим славным в мире
Решили мы создать в Сибири
Против анархии оплот,
И в знак старинной нашей дружбы
Семь тысяч ящиков оружья
Вам Франция в подарок шлет.
Три дня назад Самара взята.
Marchez![13] В сраженье, демократы,
Зовет история сама.
Я пью бокал за верность флагу,
За вашу храбрость и отвагу,
Же ву салю[14], мосье Фома!
Глава 3Страна обширна и сурова…
Где шла дивизия Грязнова?
Дни битв ушедших далеки.
Бинтуя раны на привале,
Какие песни запевали
Тогда латышские полки?
Тысячелетья горы сдвинут,
Моря нахлынут и отхлынут,
Но сохранят народы их
В сердцах,
Над всем, что есть на свете,
Как знамя над Кремлем и ветер,
Как сабли маршалов своих!
Местами вид тайги печален —
Сожженный, набок лес повален,—
Здесь падал некогда снаряд,
Средь пней крутых, золотолобых
В глухих запрятаны чащобах
Следы утихших канонад…
Лишь ветер помнит о забытых,
Да на костях полков разбитых
Огнем пылает псиный цвет,
Бушуют травы на могиле…
Снега непрочны. Весны смыли
Фомы широкий тяжкий след.
Он все изведал: бренность славы,
Ночные обыски, облавы
И мнимость нескольких удач…
По-бабьи, вплачь шрапнель орала,
До Грязных Кочек от Урала
Бежало войско принца вскачь.
Попы спились, поют в печали,
Степные кони одичали,
Киргизы в степи утекли.
И Кочки Грязные — последний