напряженно, сдержанно гудит.
И идет из озаренной дали
(завершилось! кончено! сбылось!)
тот, кого так долго ожидали, —
разодетый в зелень паровоз.
Он умерил быстроту разгона,
по путям уверенно идя…
Впереди расшитые знамена
и портрет великого вождя.
Тишина. Подходит. Замедленье.
Остановка. Праздничный вокзал.
Вот оно, огромное мгновенье, —
то, что каждый долго ожидал.
И, смотря на радостные лица,
выступает женщина вперед:
на кожанке красные петлицы.
Напряженно слушает народ.
«Завершаем мы большое дело, —
говорит, спокойная, она, —
потому что партия хотела
и хотела этого страна.
Это было радостно и нужно,
это понял каждый здесь из нас.
Мы прошли напористо и дружно…» —
вот и весь простой ее рассказ.
Зазвучали на перроне речи, —
голосов веселый перезвон,
и сиял, свидетель этой встречи,
голубой и ясный небосклон.
И, приветно распростившись с нами,
набирая скорость на разгон, —
этот поезд с пестрыми цветами
на другой умчался перегон.
Все же солнце светит и смеется,
все же сердце бьется и поет,—
оттого, что радость остается,
никуда из сердца не уйдет.
М. Штейнберг. Ночь напролет
Пусть экспресс пусковой загудит по путям,
пусть горят семафоров огни,
пусть работой своей героический БАМ
уплотняет последние дни!
На фаланге огонь и огонь боевой, —
все работают ночь напролет;
ни один фалангист не вернется домой,
прежде чем пусковой не пройдет.
Мы гордимся ударной фалангой своей,
что своим обещаньям верна, —
ведь она посылает стране сыновей,
перекованных стройкой до дна.
И сердца наши буйно пылают огнем,
в нас незыблем закал трудовой.
Мы умеем работать и ночью и днем,
всей фалангою двадцать второй!
С. Полтавский. А сейчас
Год назад это были мечты, мечты…
Год назад это был еще только труд.
А сейчас — за мостами бегут мосты,
а сейчас — по вторым балласт везут.
День назад это был волевой напор,
день назад это был вихревой разгон,
а сейчас — проведен дерновой узор,
а сейчас мы готовый сдаем перегон.
Час назад еще был сам себе чужой,
час всего, — назывался еще «зека»,
а сейчас — свободен! В душе: «Домой!»…
А сейчас — над письмом чуть дрожит рука…
П. Корнилов. Боевой приказ
«Строить прочно и красиво».
Нам выстроить — приказ страна дала —
необходимую железную дорогу.
И вот пришли. И дрогнула скала.
И расступились горы понемногу.
От берегов Байкала на восток,
где цепи мрачных гор стоят стеною,
где мчится быстрых горных рек поток
и омывает берега волною, —
мы шли вперед незыблемой стеной,
болота осушали, рвали скалы —
рождалась насыпь линией прямой,
на полотно ложились ровно шпалы.
Гигантский экскаватор разрывал
сырую землю зубьями стальными.
Гремели тачки. Горы сострясал
гул аммонала взрывами глухими.
Кипит работа бойкая кругом.
Охвачены энтузиазмом массы, —
ударники на фронте боевом,
ретивые строители на трассе.
Настали дни решающих побед.
Нас призывает наш руководитель.
Дружней вперед! — Вот подлинный ответ,
его дает сознательный строитель.
Сильней стучи, железная кирка!
На штурм, боец! На трассу боевую! —
чтоб в срок твоя упорная рука
могла закончить магистраль стальную!
Настанет долгожданная пора.
Дорогой новой паровоз помчится,
от девственного сна воспрянет край,
ночь яркими огнями озарится.
И смело скажем мы тогда: «Страна!
Мы дали в срок тебе пути вторые.
Крепка работа наша и сильна,
стрелой проходят насыпи прямые.
Вперед! Вперед под знаменем труда!
Мы возведем сооруженья прочно,
чтоб четко грохотали поезда
и оживляли край Дальневосточный».
Я. Шаманин. Как мы уедем
Путь змеею длинной вьется
по тайге и по горам.
Лихо конь стальной несется,
и стучат колеса: «БАМ!»
Первый поезд мчится смело:
вот мелькнул, — исчез вдали…
Эти рельсы — наше дело,
это сделать мы смогли!
Путь второй БАМлаг построил,
с центром он Далькрай связал.
Только при советском строе
мыслим трудовой закал.
Дальше, дальше, все на запад,
все стремительней, быстрей,
пробуя железной лапой
прочность сданных в срок путей, —
мчится, мчится поезд первый,
мчится по вторым путям.
Радостно играют нервы,
дышится привольно нам!
Край далекий, край восточный!
Мы прощаемся с тобой,
мы, что выковали прочно
и себе свой путь второй.
Переплавкой, перековкой
лагерь нас переродил.
С крепкой трудовой сноровкой
всякий будет люб и мил.
Мчится поезд: села, веси,
города и города…
И над всем закат развесил
золотые провода.
Взор вперед, и мысли тоже
обгоняют паровоз.
Поднимай, держи построже
выбранный тобой колхоз.
Расскажи братве колхозной,
как мы строили пути,
как смогли в тайге морозной
к новой жизни подойти…
Поезд мчится, словно птица,
все вперед и все вперед.
За труды твои сторицей
отблагодарит народ.
Но и ты Стране Советов
полноценно помогай,
докажи, что правда это,
что родной ты любишь край,
что его могучей стройкой
ты захвачен, ты горишь,
что уверенно и стойко
дело общее творишь!
… … … … … … … … … … … … … … …
Путь стальной змеею вьется
все вперед, к родным местам.
Поезд птицею несется,
и дышать привольно нам!
Андрей Загряжский
Андрей Анатольевич Загряжский (1898–1970). Инженер, офицер, участник первой мировой войны. Арестован в начале 1930-х годов. Срок отбывал в Воркуте, в Дмитровлаге (Канал Москва — Волга). После освобождения в 1939 году работал на стройках в различных районах страны.
Стихи написаны в 1935–1939 годах, публикуются впервые.
Сосны
За каждый светлый миг, за каждое мгновенье
Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.
Разметая грустный уют
Ночной синевой снегов,
Как море, сосны поют
У радостных берегов.
Оно ворвалось в мой дом,
Мой тихий дом залило
И бурно взвихрило в нем
Тропическое тепло.
Дыханьем пьяных цветов
Безудержные ветра
Смели, как сны облаков,
Бесследно мое вчера.
Они молитвы поют,
Поют о дивной судьбе,
Их гимнов рокот замкнут
Тобой, для Тебя, о Тебе.
Но в лучезарный их блеск,
Неистовый их размах
С холодных черных небес
Плывет мистический страх.
Вступает в светлый хорал
Шум сосен в снежной дали,
Чтоб в счастье своем я ждал
Беспощадную месть земли.
В ночной арбатской тишине
Пропел клаксон автомобильный
В ночной арбатской тишине.
Нет, не бледней! — в тоске бессильной,
В тоске предчувствий не бледней!
Мгновенья давят… Разобьет ли
Звонок тревогу тишины?
Сейчас ли, завтра, через год ли
Мы все равно обречены.
Горят нам горькие созвездья
Лучами алыми, как кровь,
Нам страшный мир несет возмездье
За небывалую любовь.
Но верой страху неподвластной,
Неоспоримо нам одним,
Мы в тяжкий час улыбкой ясной
Путь к новой встрече озарим.
Тюремное свидание
Твой профиль, нежный, гордый, четкий,
Царить рожденный и блистать,
В тюрьме за сдвоенной решеткой
Передо мной возник опять.
В Твоей улыбке боли тени,
Как тени туч в лучах зари.
Усильем воли дрожь коленей
Почти бессилен я смирить.
Так близко быть, — какая мука! —