Тот одичалый человек,
Интеллигент бывалый.
И, выступающим ребром
Натягивая кожу,
Различья меж добром и злом
Определить не сможет.
Но вдруг, умывшись на заре
Водою ключевою,
Поднимет очи он горе
И точно волк завоет…
«Я здесь живу, как муха, мучась…»
Я здесь живу, как муха, мучась,
Но кто бы мог разъединить
Вот эту тонкую, паучью,
Неразрываемую нить?
Я не вступаю в поединок
С тысячеруким пауком,
Я рву зубами паутину,
Стараясь вырваться тайком.
И, вполовину омертвелый,
Я вполовину трепещу,
Еще ищу живого дела,
Еще спасения ищу.
Быть может, палец человечий
Ту паутину разорвет,
Меня сомнет и искалечит —
И все же на небо возьмет.
Инструмент
До чего же примитивен
Инструмент нехитрый наш:
Десть бумаги в десять гривен,
Торопливый карандаш —
Вот и все, что людям нужно,
Чтобы выстроить любой Замок,
истинно воздушный,
Над житейскою судьбой.
Все, что Данту было надо
Для постройки тех ворот,
Что ведут к воронке ада,
Упирающейся в лед.
«Так вот и хожу…»
Так вот и хожу
На вершок от смерти.
Жизнь свою ношу
В синеньком конверте.
То письмо давно,
С осени, готово.
В нем всего одно
Маленькое слово.
Может, потому
И не умираю,
Что тому письму
Адреса не знаю.
«Говорят, мы мелко пашем…»
Говорят, мы мелко пашем,
Оступаясь и скользя.
На природной почве нашей
Глубже и пахать нельзя.
Мы ведь пашем на погосте,
Разрыхляем верхний слой.
Мы задеть боимся кости,
Чуть прикрытые землей.
Зимний день
Свет как в первый день творенья —
Без мучительных светил
И почти без напряженья
Пресловутых вышних сил.
Будто светит воздух самый,
Отражая светлый лед,
И в прозрачной райской драме
Освещает людям вход.
Там стоят Адам и Ева,
Не найдя теплей угла,
Чем у лиственницы — древа
Знания добра и зла.
Жил-был
Что ж, зажигай ледяную лампаду
Радужным лунным огнем,
Нынешней ночью и плакать не надо —
Я уж отплакался днем.
Нет, не шепчи и не бойся огласки,
Громко со мной говори.
Эту старинную страшную сказку
В тысячный раз повтори.
Голосом ночи, лунного света,
Горных обрывов крутых:
— Жил-был король, недостойный поэтов
И недостойный святых…
«Все молчит — зверье и птицы…»
Все молчит — зверье и птицы,
И сама весна
Словно вышла из больницы —
Так бледна она.
В пожелтевшем, прошлогоднем
Травяном тряпье
Приползла в одном исподнем,
Порванном белье.
Из ее опухших десен
Выступает кровь.
Сколько было этих весен,
Сколько будет вновь?
«Наклонись ко мне, кленовая…»
Наклонись ко мне, кленовая
Ветка милая моя,
Будь негаданной основою
Обновленья бытия.
Не твоя ли зелень клейкая
Так горька и горяча?
Ты нагнулась над скамейкою
Возле самого плеча.
Я шепчу признанья пылкие,
К твоему тянусь листу,
Что дрожит здесь каждой жилкою,
Ясно видной на свету.
«Стихи — не просто отраженье…»
Стихи — не просто отраженье
Больших событий в мелочах,
Они — земли передвиженья
Внезапно найденный рычаг.
Стихи — не просто озаренье,
Фонарь средь тьмы и темноты.
Они — настойчивость творенья
И неуступчивость мечты.
Стихи всегда — заметы детства
С вчерашней болью заодно,
Доставшееся по наследству
Кустарное веретено.
«Луна качает море…»
Луна качает море.
Прилив. Отлив…
Качает наше горе
На лодке рифм.
Я рифмами обманут
И потому спасен.
Качаются лиманы,
И душен сон.
«Придворный соловей…»
Придворный соловей
Раскроет клюв пошире,
Бросая трель с ветвей,
Крикливейшую в мире.
Не помнит божья тварь
Себя от изумленья,
Долбит, как пономарь,
Хваленья и моленья.
Свистит что было сил,
По всей гремя державе,
О нем и говорил
Язвительный Державин, —
Что раб и похвалить
Кого-либо не может.
Он может только льстить,
Что не одно и то же.
«Жизнь — от корки и до корки…»
Жизнь — от корки и до корки
Перечитанная мной.
Поневоле станешь зорким
В этой мути ледяной.
По намеку, силуэту
Узнаю друзей во мгле.
Право, в этом нет секрета
На бесхитростной земле.
«Где жизнь? Хоть шелестом листа…»
Где жизнь? Хоть шелестом листа
Проговорилась бы она.
Но за спиною — пустота,
Но за спиною — тишина.
И страшно мне шагнуть вперед,
Шагнуть, как в яму, в черный лес,
Где память за руку берет
И — нет небес.
«В воле твоей остановить…»
В воле твоей остановить
Этот поток запоздалых признаний,
В воле твоей — разорвать эту нить
Наших воспоминаний.
Только — тогда разрывай до конца,
Чтобы, связавшая крепко вначале
Если не судьбы, так наши сердца,
Нить, как струна, зазвучала…
Обогатительная фабрика
Мы вмешиваем быт в стихи,
И оттого, наверно,
В стихах так много чепухи,
Житейской всякой скверны.
Но нам простятся все грехи,
Когда поймем искусство
В наш быт примеривать стихи,
Обогащая чувство.
Раковина
Я вроде тех окаменелостей,
Что появляются случайно,
Чтобы доставить миру в целости
Геологическую тайну.
Я сам — подобье хрупких раковин
Былого высохшего моря,
Покрытых вычурными знаками,
Как записью о разговоре.
Хочу шептать любому на ухо
Слова давнишнего прибоя,
А не хочу закрыться наглухо
И пренебречь судьбой любою.
И пусть не будет обнаружена
Последующими веками
Окаменевшая жемчужина
С окаменевшими стихами.
«Она никогда не случайна…»
Она никогда не случайна —
Речная полночная речь.
Тебе доверяется тайна,
Которую надо сберечь.
Укрыть ее в склепе бумажном,
В рассказы, заметки, стихи,
Хранящие тайну отважно
До самой последней строки.
Но это еще не открытье,
Оно драгоценно тогда,
Когда им взрывают событья,
Как вешняя злая вода.
Когда из-под льда, из-под спуда,
Меняя рельеф берегов,
Вода набегает, как чудо
Расплавленных солнцем снегов.
Поэзии
Если сил не растрачу,
Если что-нибудь значу,
Это сила и воля — твоя.
В этом — песни значенье,
В этом — слов обличенье,
Немудреный секрет бытия.
Ты ведешь мою душу
Через море и сушу,
Средь растений, и птиц, и зверей.
Ты отводишь от пули,
Ты приводишь июли
Вместо вечных моих декабрей.
Ищешь верного броду,
Тащишь свежую воду
К моему пересохшему рту.
И с тобой обрученный,
И тобой облученный,
Не боясь, я иду в темноту.
И на небе — зарницы,
Точно перья жар-птицы
Неизвестных еще островов.
Это — мира границы,
Это — счастья крупицы,
Это — залежь сияющих слов.
Юрий Домбровский
Юрий Осипович Домбровский (1909–1978). Писатель. Впервые арестован в 1932 году и выслан из Москвы в Алма-Ату. В 1939–1943 годах находился в заключении на Колыме, в 1949–1955 годах — на Крайнем Севере и в Тайшете.
Стихи при жизни не печатал. К настоящему времени имеется несколько публикаций в периодике. Стихи представлены вдовой писателя К. Ф. Домбровской. Часть из них публикуется впервые.