долбили Вы: «Доверив, проверяй!»,
что — в пику Вам, в шестом году с рожденья,
я искренне в земной поверил рай.
Под лозунгом, но лозунгов помимо,
душа рвалась — на самый светлый путь,
и — разрывалась… Но — неутомимо
за горизонт хотел я заглянуть…
С горы скользнуть — меж створками стальными!
И — проскользнул… В бордовую зарю.
За все общения стихов с глухонемыми,
за все театры Вас благодарю:
где подлый обвинял невиноватых;
где женщин под винтовками вели;
где ржали представители усатых
над теми, кто еще не расцвели;
где, ради Вас, святое шло в растрату;
где били в пах, а схватывало дых;
где самый черный день провозглашен был датой
наисветлейшей в обществе слепых…
Благодарю, что далей вняв пунцовость,
не зазвенел в пристяжке бубенцом,
и что, лишенный Вашего «отцовства»,
пошел по снегу следом за отцом…
Благодарю, что Север стал мне ближе,
что полюс вечности уже не за горой,
что с каждым днем я становлюсь все ниже
и каждый день здороваюсь с зарей…
Благодарю, что в мареве мороза
я загораю, втиснутый в загон,
что в ледяном огне туберкулеза
не выгорает внутренний огонь..
Благодарю, что стать у ямы тошно
и что, постигнув идольный Восток,
я Вас постиг… Благодарю за то,
что я окажусь в земле — не одинок…
Благодарю, что, сжив меня со света,
Вы помогли отхаркнуть этот стих,
и я его от нашего совета
успел Вам в благодарность принести…
Прости, строка!.. Молить я буду бога,
чтоб Вы в аду рассказывали всем,
как в рай ушел проверенный Набоков,
он — не мишень — АК-127.
Северная сказка
Грубыми руками
на тюремный стол
опущу, как камень,
этот стих простой…
Не беда, что — горше
от наивных слов:
радости — не больше
у сирот и вдов.
Но суровость наша
им помочь должна:
в День рожденья — чаша
выпита до дна…
Пусть, завесив двери,
дома вспомнят нас,
мама пусть доверит
доченьке рассказ:
Есть страна такая —
высота и ширь,
как медведь — большая
белая Сибирь…
В сером небе замок
тлеет изо льда,
царствует в нем Зависть —
Темная Беда…
День и ночь тоскует,
копит злобу лет,
белым ветром дует
на весь белый свет…
Чтоб остекленели
в завязях плоды,
завистью болели
поросли беды…
Чтоб сердца во власти
ледяной пыли
стали черной масти
у детей Земли.
А когда, вслед папы,
маму от ворот
заметут этапы,
пусть… Луна взойдет!
Обелиском — пламенных,
слитных наконец,
папиных и маминых
ледяных сердец.
Написанное заранее
И заранее призванный,
и заранее избранный,
и заранее признанный,
и заранее изгнанный,
не желаю заранее
глухнуть в мраморе заживо,
не хочу я всех ранее
счастья общего нашего.
Не мечтаю быть избранным,
не мечтаю стать признанным,
но мечтаю до тризны я
сердце дочиста вызвонить
там, где мир переменчивый
бьет копытами в душу,
где «звездою отмеченный»
надрывается: — Слушай!
Не сгибайся загубленный,
собирайся разрубленный,
и разбитые губы пусть
отзвенят медью трубной…
А потом пусть растаю я
без конца и начала,
только б стая за стаею
сквозь меня пролетала —
краснозвездные лавы,
наклоненные пики,
блеском сабельной славы
освещенные лики…
Обвиненные в подлости,
в лоб пробитые в погребе,
погребенные подлыми,
не отмщенные полностью.
Не мечтаю заранее
стать землей или облаком,
не хочу я всех ранее
благодарственных откликов,
только б мир перекованный
мчал галопом сквозь душу,
и, звездою таврованный,
мог я выкрикнуть: — Слушай!
Даже если попытка,
и — взлетаешь на воздух —
через пики и пытки,
через тернии — к звездам,
но не к злобе кромешной,
не обманутым заново,
не к божественным… грешным,
как рассветное зарево.
Подлость рухнет, расколется.
Кто там — в вечности стонет?
Топот ширится, полнится!
Мрамор — дорого стоит.
Светлана Шилова
Светлана Ивановна Шилова (род. 1929). Художница.
Арестована в январе 1950 года. В заключении находилась до середины 1953 года в Потьме.
Стихи ранее не публиковала.
Песня про старушку
Мы шли на шмон, а впереди старушка
мешок с имуществом несла.
Шмональщик вытряхнул оттуда
Два старых черных сапога,
Еще какие-то лоскутья.
Затрепыхавшись на ветру,
Как лагерные старые знамена,
Они упали на траву.
Он бросил ей мешок пустой,
Когда закончил «кутерьму»,
И бабушка обратно положила
Всю эту выцветшую ерунду.
А я ее спросила:
«За что попали вы в тюрьму?
Вы Родине, что ль, изменили
Иль дали сведенья врагу?»
А бабушка была шутницей
И шуткой лагерной ответ дала:
«Я, мол, за Троцкого, за Рыкова
Да за царя Петра Великого!»
И так, смеясь беззубым ртом,
Она из года в год
Несет свое имущество
Сквозь бурю исторических невзгод.
Безымянная могилаПесня
Укатала особая тройка,
Закатила в свои лагеря,
И заочно меня окрестила:
Вместо имени номер дала.
И ходила я там, стеная,
Ах, за что мне такая судьба?
Я совсем ведь еще молодая,
А на воле бушует весна…
Но любовь тоже ходит по тюрьмам,
Зажигая собою сердца,
И я, двести тридцать четыре,
Полюбила — шестьсот тридцать два.
А кругом лишь одни сторожа,
Целоваться с любимым нельзя.
Мы дарили улыбки свои…
И писали стихи о любви.
Припев:А любовь в тюрьме — нежней,
А любовь в тюрьме — светлей,
Потому что там ей больней…
Потому что там ей трудней…
Мы искали на небе звезду,
Обращали свою к ней мольбу;
Не угнали бы нас на этап,
Не расстаться внезапно вот так!
Но звезда та была холодна…
Раскрутились тюрьмы жернова,
Он истаял, сгинул, мой милый,
Не дождался свободного дня.
Литургию пропела тайга,
И апрель совершил там помин,
И горела свечою звезда…
Потихоньку сказала — аминь!
А любовь я свою затаила,
Золотым я ключом заперла…
И лежит в безымянной могиле
Мой любимый — шестьсот тридцать два.
Припев:А любовь в тюрьме — нежней,
А любовь в тюрьме — светлей,
Потому что там ей больней…
Потому что там ей трудней…
ПосвящениеРоманс
Я помню день, когда нас разлучили,
Когда меня угнали на этап…
Но я тогда еще не знала,
Что ты остался умирать…
А синева небес блистала,
И позолотой плакал лес.
Конвой кричал, и даль дрожала,
Готовая меня… унесть…
Колеса бешено стучали,
И за решеткою неслись леса,
И тысячи берез нас разлучали,
И слышались прощальные слова:
«Всегда твой друг, твой друг навеки…
Прошу — меня не позабудь…
Я буду жить тобой в разлуке…
И небо о тебе молить…»
Куда несут меня колеса,
В какие дальние края?
Где ждут меня совсем другие,
Другие… новые друзья.
А он останется в березках…
Развеет ветер сон любви…
И неоплаканной могилой
Закончатся твои пути…
А ветер, облетев планету,
Вернется, может быть, туда
И в тех краях, где спит любимый,
Вспомянет прошлые года…
Эй, ветер, ты ему напомни,
Что есть еще одна душа,
Что плачет, плачет и рыдает
И поминает на земле тебя!
А он хотел ведь так немного!
Немного хлеба и любви…
И до родимого порога
Хоть как-нибудь, но добрести…
А он останется в березках.
Развеет время сон любви.
И не найдут твоей могилы
Мои пунцовые цветы…