– Полегче, детка… По утверждению местного медика, Дакар перебрал «веселухи» и ему поставили пситаб. Затем, я думаю, сунули в поезд и отправили домой. Он очнулся в трейне… то есть я… Потом меня вытащили из вагона люди в серебряных масках, что-то проверили, сказали: вы Дакар, инвертор Лиги Развлечений из Лилового сектора. Я не знаю, кто такой инвертор, и об этой Лиге слышу в первый раз! В поезде у меня что-то случилось с головой – туман, провалы в памяти, но все прошло, когда удалили пситаб. Врач удалил, Арташат…
Кажется, Эри немного успокоилась.
– Я его знаю, он из нашего ствола. Может быть, нужно к нему обратиться? С тобой ведь и раньше…
– Нет! – выкрикнул он и повторил тише: – Нет. Врач снова прилепит мне пситаб, а это не согласуется с моими планами. Ни пситаб мне не нужен, ни транквилизаторы, ни курс ментальной терапии, черт бы ее побрал! Не позволю сделать из меня кретина!
– Дакар…
– Павел.
– Хорошо, Павел! – Руки Эри по-прежнему лежали на его плечах. – Говоришь, ты не Дакар? Говоришь, другой человек в его теле? Хочешь, чтоб я в это верила? – С каждой фразой она трясла и дергала его, точно набитый ватой мешок. – Чтоб купол на тебя обвалился! Эти, в серебряных масках, охрана ВТЭК, считали твой гарбич… Прямо отсюда! – Она показала пальцем на правый висок. – Если ты не Дакар, то кто? Ведь гарбич не подделаешь!
– Гарбич… – повторил он. – Кажется, мусор на английском? Что это такое, Эри?
– Это на сленге, а по-нормальному – личный код. Имя, место и дата рождения и генетическая карта. Неповторимая и уникальная! Вводится в мозг в инкубаторе. Ты еще сиропчик не сосал, когда тебе ее всадили… Кого ты хочешь обмануть, Дакар?
– Павел! – рявкнул он. – И перестань трясти меня, женщина! Я ведь сказал: кое-что осталось от Дакара… плоть и кости и этот мусор в голове… Но остальное – мое! Я прожил пятьдесят семь лет, учился в университете, работал, был физиком, потом писателем и помню, что со мною было! Помню сына и жену и сотни людей, коллег, приятелей, знакомых… помню свой дом и город и другие города – в России, Штатах, Испании, Чехии, Польше… Помню, чем болел и как подыхал от нефропатии… Все помню! Рассказать тебе об этом?
Вспышка ярости обессилила его. Он уткнулся лицом в ладони и не сразу понял, что Эри уже не трясет, а нежно гладит его плечи.
– Хорошо, пусть так… Скажи, откуда ты взялся?
– Из прошлого, – глухо пробормотал он, – из двадцатого века. Точнее, из самого начала двадцать первого. Две тысячи второй год, Земля, Россия, Петербург. Это город в дельте Невы, на берегу Финского залива.
Видимо, она не поняла, переспросила:
– Город на Поверхности?
– Да.
– Но на Поверхности никто не живет. Кажется, люди там никогда не обитали… даже в прошлом…
– Ты ошибаешься, солнышко.
Он замолчал, но тут же вновь заговорил, с трудом выдавливая слова:
– Не знаю, как это получилось, и не могу объяснить… Я чужой здесь, Эри, понимаешь? Я будто совершил путешествие во времени, но не в телесном обличье – странствовал мой разум, моя личность, мое «я». Что послужило причиной этому? Не имею понятия, не могу представить… Удивительно, не так ли? Даже страшно… Человек связан со своей эпохой такими крепкими узами, что их, казалось бы, не разорвать и не разрушить. Его представления о мире, знания, опыт, понятия о добре и зле – все, что составляет индивидуальность, все приковано цепью времен к определенным событиям и датам, жизням других людей и их деяниям… Как можно рассечь эту связь? И почему? Зачем? С какой-то целью или случайно? Не знаю… Но я – здесь, и значит, такое возможно. – Он покачал головой и вдруг с внезапной надеждой уставился на Эри: – Какие-то эксперименты ваших ученых? Наука, несомненно, прогрессирует и…
– Мне ничего не известно о науке и ученых, Дакар… то есть Павел. – Наморщив лоб, она печально и задумчиво глядела на него. – Я даже слов таких не слышала – ученые, наука… Есть ученики, и я была одной из них. Теперь я Свободный Охотник.
– Что это значит?
– Я выполняю поручения различных фирм и частных лиц, когда у них возникают проблемы… неприятные проблемы.
– Например?
– Например, есть человек с необычным даром, ценный для своих патронов. Приносит хорошие доходы, – пояснила Эри и усмехнулась. – Но голова у него не в порядке – то драку затеет, то кого-нибудь убьет в подлесной оттопыре… За таким надо приглядывать.
– Ты это обо мне?
– Может быть.
– Я… этот Дакар… убил кого-нибудь?
Эри неопределенно повела плечами.
– Ну, черт с ним, с Дакаром! Хотя погоди… Талант у него, говоришь? Какой?
– Ты – инвертор. Один из лучших в Мобурге. Наверное, самый лучший.
С минуту он размышлял, глядя в пол, затем поднялся, подошел к креслу, попробовал натянуть лежавшее там одеяние. Эри скользнула следом, помогла. Одежда оказалась непривычной – ни белья, ни носков, только облегающий комбинезон, слишком яркий и пестрый.
– Побриться бы… – Ощупав щеки, он убедился, что в этом нет необходимости. Есть тоже не хотелось, и мочевой пузырь не предъявлял претензий. Странно…
Он повернулся к девушке – та облачалась в свой наряд, бывший на удивление скудным. Передник спереди, передник сзади, поясок и что-то вроде лифа – непонятно, на чем держится… Но держалось прочно.
– Ты мне не веришь? Нет?
Она прищурилась, в сомнении сдвинула брови, но ничего не сказала. Он вздохнул.
– Ладно, я понимаю… Мне тоже не верится в чертовщину вроде переселения душ, однако душа моя тут и жаждет знаний. Давай считать, что это такая игра: я спрашиваю, ты отвечаешь. Договорились?
– Договорились, – хмуро выдавила девушка. Подвинув кресло к стене с камином-миражом – так, чтобы видеть комнату, – Эри забралась в него, поджала ноги. Фантомные языки огня плескались и танцевали у самых ее колен; казалось, она горит и не сгорает. Лицо ее было напряженным, даже мрачноватым, словно она заранее готовилась к неприятностям.
Он стукнул ладонью о крышку стола.
– Из чего это сделано, Эри?
– Из хитина.
– Хитин, вот как… Я думал, кость или черепаший панцирь… Здоровые у вас жучки! А там что?
– Там твой терминал.
– Для чего он мне?
– Для работы. Клипы записывать.
– Откуда я беру их, эти клипы?
– Из своей дурной башки! – прошипела Эри. – Сочиняешь!
– Значит, сочиняю… Там сочинял и здесь сочиняю… Видно, судьба! – Он покрутил головой и осторожно поинтересовался: – Скажи-ка, а эта вчерашняя красотка… голая, из саркофага… кто она такая? Или что?
Эри подскочила в кресле, едва не свалившись в камин. Глаза ее вспыхнули гневом.
– Брось меня дурачить! Хочешь сказать, одалиски никогда не видел? Куклы паршивой?
– Кукол видел, но не живых. Одалисок… хм… тоже, пожалуй, видел, по телевизору, но не таких, как эта. Больно уж неразговорчивая, хотя и шустрая… Она – человек?
Возмущенно фыркнув, Эри повторила:
– Человек, как же! Ты что, сам не заметил разницы?
– На ощупь – нет. Теплая, мягкая и…
– …тупая тварь! Их клонируют. Да… Павел! Штампуют в ГенКоне, как мебель, одежду или посуду, и продают! Болванам вроде тебя!
Он насупился, погрозил девушке пальцем:
– Не путай меня и Дакара! Дакар, возможно, был болваном, но я отношусь к другой весовой категории! Я из тех, кто хочет знать, так что игра продолжается. Что такое ГенКон?
– Концерн Генной Инженерии. Производит биотов, биочипы, различные органы и протезы. Еще – джайнтов и одалисок.
– И эти одалиски… для чего они?
– Будто не знаешь! – Мышцы Эри напряглись, зубы блеснули в угрюмой усмешке. Ему показалось, что сейчас она львицей прянет с кресла и вцепится в горло. Возможно, разорвет напополам…
– Теперь знаю. Безмозглые суррогатные женщины для сексуальных утех, твои конкурентки… А суррогатные мужчины тоже есть? Вместо фаллоимитаторов?
– Такие куклы не получаются, – мрачно сообщила Эри. – Сделать их в принципе можно, но с нервной системой какие-то сложности. В общем, не стоит у них.
– А с женщинами, значит, сложностей нет… нет сложностей… – Хмурясь и беззвучно шевеля губами, он прошелся по комнате от окна к голографической завесе – стены сбегались, словно желая загнать его в угол. Потом внезапно выкрикнул: – Мерзость! Какая мерзость! Сотворить живую неразумную игрушку! Надругаться над самым святым, над самым, самым… – Остановившись у панели, за которой прятался хрустальный саркофаг, он злобно пнул ее ногой. – А это что такое? Этот гроб, куда ее засунули?
Его реакция поразила Эри – она моргнула с недоуменным видом, затем ноздри девушки затрепетали, зрачки расширились. Похоже, от ее раздражения не осталось и следа – теперь, приподнявшись в кресле, она смотрела на него, словно на пришельца из бездн Галактики или марсианина о трех ногах. Весьма вероятно, так оно и было.
– Там криоблок и упаковочный контейнер… Я не очень разбираюсь в этом, Павел… Там устройство, которое поддерживает жизненные функции и…
Он резко повернулся.
– Вот что, милая: я хочу, чтобы этот контейнер убрали. Вместе с… с содержимым. Это можно как-нибудь устроить?
Из горла Эри вырвался то ли вздох, то ли всхлип. Она поднялась, сделала несколько шагов, медленно вытянула руки и, точно слепая, стала ощупывать его лицо. Пальцы девушки были прохладными, нежными и в то же время сильными; они скользили по лбу и щекам, спускались к подбородку, трогали губы. Ласка?.. «Нет, – подумалось ему, – что-то с нею происходит – вон виски в испарине и бледность…»
– Ты не Дакар… – пробормотала Эри. – Глаза Дакара, лицо Дакара, тело Дакара, но ты не Дакар… Ты думаешь и говоришь иначе… Дакар любил одалисок, любил оттопыровку и терпеть не мог вина. Для Дакара главным был сам Дакар, его удовольствия, прихоти, капризы. И он никогда не звал меня милой… Ни милой, ни солнышком… Это ведь очень древнее слово, да?
– Рад, что оно не забыто, – вымолвил он. – Кажется, ты начинаешь мне верить? Поверишь ли окончательно, если я расскажу тебе кое о чем? Про свою семью, родителей, работу, про наши города и мир, который помню? Еще – о солнце и звездах, горах и озерах, равнинах и настоящем лесе из живых деревьев? Лето я проводил в дачном поселке, в Карелии… там были сосны, огромные сосны с золотой корой… белки, синицы, дрозды… Однажды на болоте мы с сыном встретили лосенка…