– Это не листья, это птичьи перья, – устало возразил он и сел на краю пропасти, скрестив ноги. «Бесполезно спорить, – мелькнула мысль, – они не понимают, что с ними сотворили. Крит, разумеется, прав: не только рост и вес делают человека человеком. Но размеры – фактор приспособления к среде, и если они изменились столь радикальным образом, прежняя среда становится недоступной и, значит, необходима новая, искусственная. Но может ли она сравниться с той, которую отвергли? С Поверхностью – то есть с природой, со Вселенной, с Мирозданием? Нет, конечно, нет! Она безопаснее, но беднее и не содержит стимулов к развитию, а потому неизбежны стагнация, упадок и регресс». Он вспомнил Парагвая и других танкистов-хоккеистов и мрачно скривился. Пожалуй, регресс уже налицо!
Мадейра присел рядом, стараясь не смотреть на мертвую девушку.
– Как вы полагаете, Дакар, ее соплеменники будут мстить?
– Не думаю. Они решат, что на нее обрушился гнев богов. Что до нас… нас они просто не заметят, если не будем слишком высовываться.
– А… а другие? Другие существа, не люди?
– Для многих из них мы представляем лакомую добычу. Для комаров и муравьев, клопов и головастиков. Еще для птиц, собак и кошек. Панцирь, может, и не раскусят, но нам от этого не легче – сглотнут целиком.
Блюбразер нервно поежился.
– Не вернуться ли нам? Что бы мы ни нашли в дальнейшем, что бы ни выяснили, все меркнет перед уже сделанным открытием – перед тем, что Поверхность населена огромными людьми и, вероятно, столь же огромными хищниками. Было бы лучше…
– Было бы лучше тебе помолчать, – перебил Крит. – Я еще не собираюсь в Мобург. И не соберусь, пока не увижу что-то поинтереснее пузыря в цветных разводах и здоровенного трупа. В скафе нам ничего не угрожает. Мы полетим за вторую стену и исследуем окрестности. Как ты считаешь, Дакар?
– Полетим, но завтра, – вымолвил он. – Близится вечер, потом наступит ночь. Ночью надо остаться здесь.
– Почему?
– По многим причинам. Во-первых, нужно похоронить Дамаска или хотя бы попрощаться с ним. Во-вторых, взгляни на этот двор – он покрыт тетрашлаком, за сотни лет травинка не проросла, и нет ни насекомых, ни птиц. Думаю, купол их тоже отпугивает… Безжизненное место и безопасное для нас. А кроме того… – Он помолчал, хмурясь и вздыхая, потом добавил: – Кроме того, соплеменники девушки могут явиться за ней, и мы их увидим и проследим до стойбища. Но если они не придут и труп начнет разлагаться на жаре, дело плохо. Появятся мухи, и муравьи, и хищные птицы.
– Это опасно?
– Для нас – опасно! Мы тут чужие, Крит, такие же чужие, как пришельцы со звезд. И к тому же слишком крохотные…
Охотник поднял голову, взглянул, прищурившись, на солнце и сказал:
– Решено, останемся здесь. Возникнет опасность – залезем в скаф и скроемся под куполом, можем даже в ангар спуститься, но это в самом крайнем случае. Мы с Мадейрой хотим поглядеть на звезды и луну. – Крит похлопал блюбразера по спине. – Говорят, незабываемое зрелище! Верно, Дакар?
– Верно, – отозвался он, поднимаясь на ноги.
Солнце садилось, щедро расплескав последние лучи по небу. В зените, где плыли белые полупрозрачные облака, небосвод был нежно-голубым, на западе – розовым, с оттенком червонного золота, а на востоке, где висела бледная луна, начал темнеть. Солнечный диск, огромный и алый, как всегда бывает на закате, коснулся внешней стены и неторопливо пополз вниз; ее четкая прямая вершина отсекла от диска нижнюю четверть, затем половину, три четверти и наконец скрыла его целиком. Луна, наливаясь серебряным светом, поднималась, будто вторая чаша небесных весов, и сероватые пятна проступали на ней все отчетливее. Насколько он помнил, их рисунок не изменился, да и сама луна казалась не больше, чем в его эпоху. Созвездия тоже не изменились – он легко нашел Кассиопею, Пояс Ориона, Малую и Большую Медведицы. Получалось, что от родной эпохи его отделяют не миллионы лет, а только тысячелетия, два или три; может быть, еще и меньше. Эта мысль согрела его, хотя принципиальной разницы между холмами и горами времени не было никакой – то и другое надежно скрывало прошлое.
На закате они похоронили Дамаска, сдвинув манипуляторами огромный камень. Броня выдержала удар, но череп был разможжен, шея сломана, а лицо превратилось в кровавое месиво. Крит и Хинган сняли с погибшего панцирь, Эри сказала слова прощания, Мадейра извлек из своих регистрирующих приборов медленную тягучую мелодию. Тело сожгли излучателем скафа, прах развеяли по ветру, и когда последняя пылинка улетела с тетрашлаковой стены, Крит горько произнес:
– Ушел, как последний капсуль… Гниль подлесная! Один из лучших Охотников!
Эта эпитафия была ему непонятна. Наклонившись к Эри, он тихо спросил, что означает сказанное Критом, и та пояснила, что между статусом жителя Мобурга и процедурой смерти имеется некая связь. Капсули умирают под сон-музыку, безболезненно, но без затей, а людям достойным положены предсмертный пир с одалисками и стимуляция центров наслаждения в мозгу. Существовало семь разрядов эвтаназии, более или менее пышных, но кончались они одинаково: измельчителем, трубами и башнями в латифундиях, где черви-ассенизаторы перерабатывали органику в компост.
Для ночлега Крит выбрал место рядом с самым куполом. Его свечение было неярким и не мешало любоваться небесами; цветные круги и овалы медленно плыли по выпуклой поверхности пузыря, будто аккомпанируя мерцанию звезд, движению облаков и порывам несильного ветра. Они поели – проглотили пищевые капсулы и какое-то средство, захваченное Мадейрой, препарат имунной защиты от болезнетворных вирусов. Потом уселись у скафа; Хинган достал баллончик с грушевым вином, и все отхлебнули по глотку, помянув умершего.
– Жаль, что он не увидел звездного неба, – произнес Мадейра. – Чарующее зрелище! Я сделал запись и проиграю ее в тот день, когда отправлюсь в Стволы Эвтаназии.
– Если доживешь до них, – мрачно заметил Хинган.
– Постараюсь. Скажите, Дакар, что порождает мерцание звезд? Одни из них яркие, другие светят еле-еле… Это зависит от расстояния?
– Не только, – ответил он, чувствуя тепло приникшей к нему Эри. – Светимость звезд различна. Есть голубые и белые гиганты, в десятки и сотни раз более яркие, чем Солнце, есть красные карлики и переменные звезды, цефеиды, есть объекты, которые кажутся звездой, но на самом деле это огромная галактика. Земная атмосфера заставляет их мерцать. Что до расстояний…
Внезапно он смолк; мысль о звездных расстояниях потянула за собой другую, заставив его приподняться в возбуждении. Он повернулся к Мадейре. Лунный свет скользил по лицу блюбразера, и мнилось, что оно вылеплено из белого гипса.
– Вы говорили, что мы в тридцати мегаметрах к северу от Мобурга? То есть в трехстах километрах, считая прежней мерой… Мобург под Валдайской возвышенностью, и значит… значит… – Он вдруг ощутил, как замерло и тут же гулко ударило сердце. – Это значит, что мы вблизи большого города… древнего города, в котором я родился и прожил жизнь… Там, за стеной – Петербург!
– Ты уверен? – спросил Крит.
– Да! Огромный зал с траншеями и каменными обломками, что около ангара скафов – это станция метро. А метро прокладывали только в самых больших городах.
– Метро?
– Вид подземного транспорта, предшественник ваших трейнов, – пояснил он. – Кроме того, завод, что под нами… Такие заводы наверняка строились в крупных промышленных центрах, где сосредоточены запасы всякого сырья. Думаю, здесь не один завод – ведь город вроде Петербурга битком набит металлом. Станки, машины, рельсы, трубы, провода, мосты и арматура зданий… Неужели все разобрано? Разобрано, разбито, свезено сюда и переплавлено в крохотные слитки? Не может быть!
– Не может, – согласился Крит. – В пирамидах этих дикарей есть металл и стекло. Что-то, выходит, осталось, как ты и думал, Дакар. И здесь осталось, и в Киве, и в Сабире… Здесь и там дикари швыряют мусор в защитные экраны, считая их…
Охотник замялся, вспоминая слово, и он подсказал:
– Богами или демонами, которым требуются жертвы.
– Да. Это не очень понятно мне, но главное мы выяснили: ненужное сгорает, нужное падает в шахту, перерабатывается и едет в Хранилища. И никаких пришельцев, гниль подлесная! Эти пришельцы со звезд – фантазия кормчего Йорка. Умный человек, однако…
Мадейра встрепенулся:
– Ты говоришь, кормчий Йорк? Он удостоил тебя беседой?
– Удостоил и наговорил кучу нелепостей. Когда же я пытался возражать, кривился и щелкал пальцами. Вот так! – Охотник резко прищелкнул. – А теперь мы знаем, что прав Дакар, и никаких пришельцев…
«Щелкал пальцами, – подумал он, теряя нить разговора. – Характерный жест! В определенном смысле признак человека влиятельного, властного, не терпящего возражений… Вроде магистра в маске и серой мантии».
– Кто он такой, этот Йорк? Гранд или персона королевской крови?
– Кормчий мобургского филиала Биоресурсов, – ответил Крит. – Что там короли да гранды, куда им до главного обра! Он да кормчий ВТЭК – первые люди под куполом. Но с втэками я дела не имел. Не удостоился! – На губах Охотника зазмеилась усмешка. – Если желаешь, Дакар, я тебя представлю Йорку, когда вернемся. Пришельцев со звезд мы не нашли, так будет ему пришелец из прошлого! Думаю, у вас найдется о чем поговорить!
– Кажется, я уже… – начал он, но тут случилось сразу два события: Мадейра дернул его за рукав и завизжала Эри.
Что-то огромное, мохнатое устремилось к куполу из темноты – выпуклые чудовищные глаза с острыми жвалами между ними, распростертые серые крылья, пухлое длинное туловище. Он успел заметить лапы толщиной с человеческое бедро и гибкие двухметровые отростки – или антенны?.. – которые вибрировали над глазами, словно ощупывая воздух. Реакция Охотников была мгновенной: Эри, не вставая, выпалила из разрядника, Крит и Хинган метнули две огненные струи, рассекшие летуна. Опаленные крылья закружились, медленно планируя, голова и часть обугленного тела по инерции врезались в купол. Вспышка, легкий запах гари, световой фонтан, взметнувшийся на мгновение… Он поднялся и поймал падавшее сверху крыло. Оно было удивительно легким, усыпанным маленькими чешуйками.