латом отстукивали последние минуты 1929 года.
Играла музыка, и многие танцевали. Танцевал и Берзин с женой. В стройном молодом человеке с обаятельной белозубой улыбкой едва можно было узнать сурового начальника. Елизавета Константиновна Нарроевская, маленькая, тоненькая, словно девочка, выглядела очень красивой в своем нарядном новогоднем платье. Ее выразительное лицо с неправильными чертами было оживлено, глаза радостно блестели.
Минутная стрелка часов дрогнула на круглом циферблате и незаметным скачком передвинулась на цифру 9. Распорядитель вечера, сверкая белоснежной манишкой, громким голосом провозгласил:
— Товарищи, прошу всех к столикам.
В ресторане с интимным полусветом было не менее уютно, чем в зале. Когда старинные часы солидно пробили двенадцать раз, все дружно подняли бокалы. Тост был один: за победу Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, за здоровье ее главнокомандующего Блюхера.
Никто не обратил внимания на мужчину в штатском и его подругу в скромном вечернем туалете. Их почтительно усаживал за столик в самом центре зала распорядитель вечера. И вдруг кто-то из командиров с непередаваемым выражением испуга и удивления в голосе тихо, но внятно выдохнул: «Блюхер!..»
— Где, где? — послышались любопытные возгласы женщин. Но командиры сорвались со своих мест и с криками «Ура! Блюхер!» окружили его столик. Начались бесконечные объятья, послышались радостные возгласы:
— Василий Константинович! Какими судьбами?!
— Да вот, в тревоге мирской суеты, можно сказать, — смеялся Блюхер, отвечая на объятья, крепко пожимая руки окружавшим его командирам. — Ба, кого я вижу! — радостно воскликнул он, увидя пробирающегося к нему Берзина. Они крепко обнялись.
— На отдых? — спросил Ян Карлович.
— Ну что ты, голубчик, — весело усмехнулся Блюхер, — настоящая работа только еще начинается… Вызвали в наркомат с докладом.
Женщины наперебой старались завладеть вниманием Блюхера. Был он красив, привлекателен, а главное — окружен романтикой. Его серые глаза под темными густыми бровями лукаво щурились.
— Приезжайте, боевые подруженьки, к нам на Дальний Восток. Чернобурки у нас прямо на задворках бегают. Выйдешь рано утречком — пих-пах! И воротник…
Женщины недоверчиво посмеивались.
— Я не шучу. Экзотика такая, что дух захватывает. Тайга, сопки, море…
— Тигры, медведи… Как у Арсеньева, — насмешливо продолжила одна из женщин.
— О, нет, — поспешно парировал Блюхер, поднимая ладони и как бы отталкиваясь ими от насмешницы. — Никакой дичи. Народищу понаехало тьма-тьмущая! Молодые, красивые… Города и поселки растут, словно грибы после дождя… — Он обвел взглядом смущенных женщин. — Жаль мне вас. Сидите небось в своих душных конторах, на третьестепенных должностях, унылые, скучные… А там — размах! Сразу командные должности. «Твори, выдумывай, пробуй!» Так что, если ваших мужей будут посылать на Дальний Восток, вы ни в коем случае не отставайте… — Он заговорщически подмигнул всем.
— Ну и хитрый же вы, Василий Константинович! — засмеялись женщины.
— А разве я не прав? — весело отозвался Блюхер. — Жена военного — женщина особой категории, она не должна теряться ни при каких обстоятельствах. «Боевые подруги!» — звучит-то как, а?
— Правильно, Василий Константинович! — хором поддержали его командиры.
— Выходят за нас замуж — клянутся в любви до гроба, а чуть что, и шапки врозь.
— Ну, ну, среди присутствующих, я думаю, таковых не имеется… — шутливо-примирительным тоном ответил Блюхер.
Командирам не терпелось расспросить Блюхера о событиях, узнать все из первых рук. Они увели его в гостиную, усадили в уютное мягкое кресло и буквально набросились с вопросами, торопясь и перебивая друг друга.
— Ну что вам сказать, товарищи? — начал Блюхер со снисходительной полуулыбкой человека, знавшего такое, чего не знали эти штабники, сидевшие здесь, в Москве. — Мы им, конечно, здорово врезали, долго помнить будут, но и нам, откровенно говоря, досталось. На них весь империализм работал — Япония, Англия, дядюшка Сэм. А мы своими силенками.
— Ну и как же вы?.. — задал кто-то вопрос.
— А вот так… Благодаря воинской выучке бойцов, их высокому моральному духу, готовности умереть во имя победы. А их солдаты, по-моему, просто не знают, за что воюют, отсюда дикое мародерство, отсутствие инициативы, взаимовыручки. Орут, беснуются, стращают, а стреляют в божий свет, в «копеечку». Дикая орда, а не армия. События показали, что организация войск Дальневосточной армии — дело первостепенной важности. Основа основ это, конечно, политическое воспитание воинов. Воевали мы хорошо, но должны воевать еще лучше. Сейчас нам нужны хорошие политработники, комиссары. Надеюсь на вашу помощь, товарищи штабники, а? — Блюхер насмешливо оглядел притихших командиров. — Спокойной жизни не обещаю, нет… А вот роскошную охоту — да! — И уже совершенно серьезно продолжал: — Край чудесный, товарищи, что и говорить. Недаром враги лязгают зубами. Куда там какому-то Клондайку перед нашим Дальним Востоком! Но его нужно охранять, и охранять крепко…
— Неужели затеют большую войну? — раздумчиво сказал один из командиров. Блюхер усмехнулся:
— Кто-то из буржуазных философов выразился по поводу войны, что она является локомотивом мировой истории. Но если нарушается предельная скорость, то это приводит обычно к катастрофе. Современное положение в мире таково, что можно опасаться катастрофы. Со стороны Маньчжурии империализм, несомненно, перейдет к новым нападениям, которые они готовят против СССР. — Он улыбнулся с видом человека, знающего больше, чем говорил.
Берзин невольно залюбовался Блюхером. На вид Василий Константинович был очень прост и сдержан, но под этой сдержанностью угадывалось кипение чувств, неуемная энергия.
«Хорош!» — непроизвольно улыбаясь, подумал Берзин и вспомнил, как впервые познакомился с Блюхером в 1922 году на сессии ВЦИК, проходившей осенью в Москве. О Блюхере ходили легенды — талантливый полководец, начдив прославленной 51-й стрелковой дивизии, которая успешно громила Врангеля; организатор побед Народно-революционной армии на Дальнем Востоке.
Их кто-то представил друг другу. Стройный, невысокого роста, комкор с орденом Красного Знамени на груди крепко пожал руку Берзина, обнаруживая этим рукопожатием искренний, доброжелательный характер (Берзин терпеть не мог твердых, негнущихся ладоней, напоминающих плоские деревянные дощечки. Обладатель такой руки всегда настораживал его).
— В Крыму, случаем, не воевали в Латышской дивизии? — быстро спросил Блюхер.
— Нет. К сожалению, нет, — ответил Берзин.
— Отличная была дивизия! Все ребята как на подбор: высокие, плечистые, вроде вас…
Они оба засмеялись, и разговор стал живым и непринужденным.
— Когда-то моей заветной мечтой было стать слесарем-лекальщиком, — сказал Блюхер.
— Представьте себе, моей — тоже, — ответил изумленный Берзин.
Выяснилось, что оба работали слесарями на франко-русских заводах, только в разное время, Блюхер в 1905-м, а Берзин — в 1914 году. Оба были изгнаны за большевистскую пропаганду среди рабочих. В начале войны обоих призвали в царскую армию. Берзин дезертировал и стал профессиональным революционером, а Блюхер в первых же боях под Тернополем получил тяжелое ранение и был с почестями (два Георгиевских креста и Георгиевская медаль за храбрость!) отчислен из армии.
— И пошел я опять слесарить… — рассказывал он. — Приезжаю в Самару, в 1917 году, прихожу в самарский ревком. Так, мол, и так, прошу трудоустроить меня слесарем на Трубочный завод. А меня спрашивают: «Ты грамотный?» — «В размере церковно-приходской школы», — отвечаю. «Ладно, хватит и этого. Парень ты, видать, шустрый, пойдешь пропагандистом в армию». А вскоре вызывает меня к себе председатель Самарского военно-революционного комитета Куйбышев и говорит: «Товарищ Блюхер, ревком решил послать вас в качестве комиссара вооруженного отряда для освобождения Челябинска от банды Дутова».
Я, конечно, растерялся, но решил, что отказываться от назначения неудобно… Вот так постепенно и стал командующим.
— Выходит, судьбы ведут того, кто хочет, и тащат того, кто не хочет? — засмеялся Берзин.
С тех пор они поддерживали между собой тесную связь, часто переписывались, особенно последнее время в связи с событиями на ДВ.
— Будет война или нет — это, в конце концов, решают не Гитлер, не его окружение, не император Японии Хирохито, а те люди, которые живут в других странах и даже на другом континенте, — донесся до Берзина голос Блюхера. — Они не проливают крови, не сбрасывают бомбы на мирные города и села, но именно они отпускают на все это нужные деньги. Имя им — миллиардеры. По их приказанию в одной из стран уничтожают огромные запасы зерна, когда соседняя страна голодает. Или вдруг они запрещают покупать нефть в той стране, которая только и жила экспортированием нефти, и страна начинает нищать. По их тихому слову ряд стран заключает ту или другую страну в кольцо экономической блокады — и население вынуждено бедствовать… Конечно, капиталистам хочется уничтожить большевизм, и в этом они едины. Но все же на первом плане у них собственные прибыли, и тут они не постесняются — перегрызут друг другу глотки. Нам остается лишь зорко наблюдать за их действиями и усиленно готовиться к обороне…
Блюхер посмотрел на всех с какой-то извиняющейся полуулыбкой (мол, все, что я говорил, вы и сами отлично знаете) и развел руками.
Было уже далеко за полночь. Музыка в зале затихла. Послышался говор, женский смех. Блюхер посмотрел на часы.
— Ох, уже второй на исходе! Пойдемте искать своих боевых подруг…
Он встал, и все с явным сожалением поняли, что нужно расходиться.
Блюхер пошел рядом с Берзиным.
— Спасибо, Ян, за оперативные сообщения, — дружески сказал он. — Твои разведчики работают как часы.
— На том стоим, — усмехнулся Берзин.
— Ну, не скажи… Тут особая выучка чувствуется. — В голосе его прозвучали уважительные нотки.