– Да, но это не так просто. Он не сможет сам за собой ухаживать. Я могла бы приходить на выходные, но понадобится сиделка. Это очень дорого. Они надеются, может быть, к весне.
– Я могла бы жить с ним и помогать, – сказала я, и на миг слова повисли звездочкой надежды.
– Тебе надо учиться. И все равно ты не удержишь его на ногах. Он всем весом опирается на помощника.
Она права. У меня тогда ноги подогнутся, и оба мы окажемся на полу.
Надо ему писать. Писать я могу, милыми веселыми буквами. А тетушка Тэг сможет ему читать, будет им о чем поговорить во время посещений. Надо его оттуда вытащить. Там невероятно мрачно. А я еще думала, в школе плохо.
Вторник, 30 октября 1979 года
Я сегодня поехала в верховья долины на красно-белом автобусе. Это интересно. Он все время идет по старым дорогам, по узким улочкам между домами-террасами, через Понтипридд, и из окна постоянно видны жуткие угольные копи, отвалы и теснящиеся друг к другу халупы, а над ними холмы. В Абердэре я вышла и направилась по куму[5] к руинам, которые мы назвали Осгилиатом. Не знаю, что там было на самом деле. Деревья стояли практически голые, а на земле лежало множество мокрых листьев. Дождя не было, и хорошо, потому что, пока я туда добралась, мне срочно потребовалось присесть. Не помню, какое там расстояние. Вернее, помню, что около полумили, ближе всего от автобусной остановки, но для меня теперь пешком и это далеко.
Я не искала фейри нарочно. Мне просто хотелось там оказаться. Но фейри там были. И Глорфиндейл. Они меня ждали.
Мне бы хотелось передать наш разговор как будто с толкиновскими эльфами. «Давно мы ожидали тебя, Мори, долго и тщетно искали среди деревьев и дворцов. Из дальних стран дошли до нас вести, что ты, лишившись сестры, все еще ходишь по земле, и мы с надеждой ждали вестей о тебе от ветра. Добро пожаловать, потому что наша нужда в тебе велика».
Но ничего такого не было. Мы с Мор иногда разыгрывали разговоры с фейри, и я передавала то, что им следовало бы сказать, таким вот языком. Эта речь – то, что сказал Глорфиндейл, то, что он хотел сказать, только там почти совсем не было слов, а какие были, те на валлийском и не такого сорта.
Глорфиндейл красив. Он похож на юношу лет девятнадцати-двадцати, темноволосый и сероглазый. Вокруг него колышется плащ из листьев, только на самом деле это не плащ. Снять его он бы не сумел.
Фейри очень мудрые. Или, вернее, им многое ведомо. У них большой опыт. Они лучше всех понимают, как работает волшебство. Вот почему было бы катастрофой, если бы ими завладела моя мать. Она могла бы использовать их знания в своих целях. Им против воли пришлось бы ей помогать. Не знаю, как бы это выглядело в реальном мире. Не думаю, что она в самом деле стала бы темной королевой, не совсем так. Но, хотя повторить попытку не в ее силах, она непременно попробует что-то другое. Мне следовало бы знать.
Глорфиндейл хотел, чтобы я завтра прошла вверх по Итилиену до лабиринта Миноса, где, по его словам, бродят мертвые. Завтра и правда Хеллоуин. Он сказал мне набрать дубовых листьев и открыть им дверь. Тогда она не сможет их удержать. Фейри многое знают, но мало что могут, они не способны взаимодействовать с вещами нашего мира. Для этого им нужны люди, то есть я. Если верить Глорфиндейлу, он сделал все, что мог, чтобы я попала сюда на этой неделе. Он не знал, где я, пока я не заговорила с тем фейри, и не мог до меня дотянуться, пока я не сожгла письма. А потом он все устроил так, чтобы привести меня к нему. (Переставил школьное расписание? Расписания всех школ? И устроил, чтобы Даниэль согласился меня отпустить? И внушил мне желание подняться сегодня по куму? Иногда я ненавижу волшебство.)
Он сказал, это будет легко, не то что в прошлый раз. Опасности нет. Сложность в том, что я должна оказаться там к сумеркам. Я думала, это окажется по-настоящему трудно, но, когда я соврала тетушке Тэг, что собираюсь на чай к Мойре из начальной школы, она пообещала заехать за мной к семи и отвезти в «Феду Хир» еще раз повидать бедного дедушку.
Читаю Мэрион Зиммер Брэдли, «Заклятие меча», пока нравится.
Среда, 31 октября 1979 года
Чуть не сорвалось, но не так, как я ждала.
Так вот, прежде всего, идти пришлось долго-до-о-олго. Пока я шла, фейри и близко не было. Они терпеть не могут боли. Не знаю почему, но я об этом знала с тех пор, как вообще о них узнала. Они разбегаются даже от ободранной коленки или подвернутой щиколотки. Боль, от которой криком кричала моя нога, должна была распугать фейри на много миль вокруг. Хорошо, что я рано вышла, когда добралась, боль успела улечься.
Лабиринт царя Миноса на самой вершине горы Грэйг. На такой высоте почти нет руин. Там была старая плавильня, одна из первых, и железный рудник, не глубокий – он просто процарапал склон и уже почти заплыл. То, что осталось, и правда похоже на лабиринт. Приходится пробираться между стенами, и, хотя они все не выше плеча, запутаться недолго. Вход в шахту был посередине, и там небольшой провал, и вроде как дорожка к нему ведет. Там я присела на стену отдохнуть, прислонив к ней трость. Накрапывал дождь, поэтому читать было нельзя, хотя книжку я, конечно, захватила. Дилэни, «Вавилон-17», я ее читала в автобусе. Принесла я и дубовые листья, надрала на подъеме через густой лес Итилиена. Глорфиндейл не сказал, много ли надо, и я на ходу все пихала их в сумку. Дубы, как маллорны, до весны не сбрасывают листьев, так что найти их было просто.
Я надела школьный плащ, потому что других у меня не осталось. Убегая, не забрала. На школьном значок Арлингхерста с девизом «Dum spiro spero», который мне очень даже нравится – пока дышу, я надеюсь. Слышала я хохму про школу, которая выбрала девизом «Вижу, слышу, учусь» – по-латыни это получается «Видео, аудио, диско». Я немножко об этом поразмыслила. Издалека мне может даже нравиться девиз. А когда я там, я должна все это ненавидеть, чтобы не сдаться. Школа, хоть я и сидела в плаще, казалась оттуда очень далекой. Долина настолько реальная и вещественная, что все остальное рядом с ней ощущается далеким миражом.
Немного погодя проглянуло солнце. Облака страшно быстро мчались по нему, а я смотрела на долину почти с такой же высоты, как они. На высоте не так много деревьев, только две тоненькие рябинки притулились у входа в старый рудник. Над нами кружили птичьи стаи, может, искали дорогу на юг, высматривали тропу на небе. Вслед за солнцем выглянули фейри, показались из-за стены, и последним появился Глорфиндейл.
Пустое дело – записывать разговоры с фейри. Если писать словами, их приходится выдумывать, или можно представить то, что только отчасти было словами, передавая только эти несколько слов. А если записывать так, как я вчера, получится ложь. Я говорю то, что хотела бы от них услышать, хотя на самом деле слов было очень мало, зато очень много чувства. Но как это запишешь? Может, Дилэни сумел бы.
Так или иначе, мы не слишком много разговаривали. Он сел рядом, я его почти чувствовала. Потом я ощутила его рядом с собой, что уж совсем необыкновенно, а потом у меня возникло сексуальное чувство. Понимаю, вообразить невозможно, к фейри! Потом все фейри приблизились, так что я забеспокоилась, и как только забеспокоилась, Глорфиндейл стал неосязаемым, как всегда, хотя остался совсем рядом.
Тут я вспомнила, что ведь ходили рассказы про женщин, занимавшихся сексом с фейри, и все до одной такие истории о беременности. Я взглянула на Глорфиндейла, и, да, он красивый и… неотвратимо мужественный… и смотрел на меня душевно и, да, мне бы хотелось, но только если без этого. Ни в коем случае! Пусть даже все нормальные мужчины смотрят на меня как на собачий корм. И еще, с Глорфиндейлом это тоже был бы инцест, даже больше.
Он спросил «Нетронута?» или что-то вроде того, я никогда не уверена наверняка, что значит это слово. Но я поняла, о чем он.
– До сих пор я давала отпор всем, кто пробовал, – сказала я яростнее, чем собиралась, хотя это чистая правда, при том что с Даниэлем особо сражаться не пришлось. – Ты же знаешь про Карла.
– Мертв, – уверенно заявил он. Карл умер. Он был полицейским, перебрался в Северную Ирландию, потому что там лучше платили, и его подорвали. Или, если посмотреть с другой стороны, я спросила Глорфиндейла, как от него отделаться, и украла его расческу, и утопила ее в Кроггинском болоте. Это когда он жил с моей матерью, и заходил ко мне в комнату, и садился слишком близко, и норовил меня потрогать. Я его укусила со всей силы, и он меня ударил, но отступился. Я понимала, что это не конец. Мне тогда еще было четырнадцать. Утопить в болоте чужую расческу – не убийство. Я подумала, что сработало, когда он уехал.
Глорфиндейл только посмотрел на меня, и я поняла, что он мой друг, насколько фейри могут быть друзьями, будучи тем, что они есть. Им большей частью нет дела до людей и вообще до мира, и даже если кому-то есть дело, люди им не нравятся. Не знаю, что для него значило то желание, что висело между нами. Его на самом деле зовут не Глорфиндейл, у него вообще нет имени. Он не человек. Это я очень чувствовала.
Пока мы сидели, солнце зашло за холм, но еще не село; в следующей долине еще был день. Хотя, наверное, всегда есть следующая долина, и можно обойти по ним землю, добравшись до завтрашнего утра. У нас тени были очень длинные. Глорфиндейл встал и велел мне разбросать листья по спирали, по всему лабиринту, закончив у двух рябин. Я так и сделала, а потом села и стала ждать, пока стемнеет. Я не знала, увижу ли что-нибудь или опять будет как в те разы, когда я выполняла, что мне сказано, и не понимала зачем, и так и не узнала, сработало ли, и если да, то как. Небо гасло, пока в нем вовсе не осталось красок, но и темноты не было. Я стала подумывать, как ужасно будет возвращаться.
А потом они подошли по драму из долины сквозь сумерки. По-моему, это были призраки, шествие мертвых. Не бледные короли и королевы, а рабочие и работницы, самые обыкновенные, только мертвые. Их никто бы не спутал с живыми. Насквозь они не просвечивали, но были еще бесцветнее всего вокруг и не такими плотными, как должны бы. Одного мужчину я узнала. Он недавно сидел рядом с дедушкой и плямкал губами. Теперь он шагал легким пружинистым шагом. Лицо было серьезное и собранное, в нем было достоинство и целеустремленность. Он наклонился, подобрал с тропы один из моих дубовых листьев и протянул, как билет в кино, проходя между двумя деревьями. Я не заметила, чтобы его кто-то взял. Я в темноте вообще ничего не видела.