Но и это тоже почти несущественно, потому что есть еще этика волшебства. Мне, наверное, придется ему рассказать, и тогда он меня возненавидит, тут всякий бы возненавидел.
Я попросила сестру записать меня к врачу. Она не спросила зачем.
Среда, 6 февраля 1980 года
Вчера была встреча по Желязны. Вим считает Желязны величайшим стилистом всех времен. Для Брайана идеи важнее стиля, и идеи Желязны он считает заурядными, кроме только Тени. Забавно, как все разделились. Думаю, проведи мы голосование, что важнее, идеи или стиль, разделились бы иначе, чем по вопросу, хороши ли у Желязны идеи. Я считаю, да, и думаю, важно то и другое, что не значит, будто «Основание» ничего не стоит, потому что там нет стиля, как и у Кларка, кстати. У Желязны бывает сплошной стиль вовсе без содержания: я не могу забыть «Созданий света, созданий тьмы», которые чуть навсегда меня от него не оттолкнули. Но большей частью он удерживает равновесие.
Мы поговорили про Амбер и о том, что будет дальше, и обсудили его чуть иронический тон, каким он пишет еще и в «Острове мертвых и в «Этом бессмертном», и еще поспорили, научная это фантастика или фэнтези. Хью утверждает, что серия Амбера фэнтези и «Остров мертвых» тоже, хотя там и действуют пришельцы и прочее, но о миростроительстве повествуется в терминах магии.
– Нельзя осуждать его за поэтичность! – сказал Вим.
– Фэнтези – это не приговор, – возразила Гарриет.
Словом, хорошая встреча. Потом Вим спросил Грега: «У вас есть последний „Ансибль“?»
Есть такой журнал, фэнзин с названием «Ансибль»! Это к сведению начет того, что творится в мире поклонников НФ, это забавно и так точно, что я влюбилась в автора, Дэйва Лэнгфорда, еще не видав его. «Ансибль» – это из «Обделенных», средство связи, действующие быстрее скорости света. Блеск! В журнале у Грега были все подробности про «Альбакон» в Глазго на Пасху, и я все переписала, и теперь мне только остается взять у Даниэля деньги, когда мы с ним увидимся, скорее всего, на четвертных каникулах, а это в конце следующей недели, и послать их.
Выходя из библиотеки, Вим взял меня за руку.
– Мы никак не можем увидеться до субботы? – спросил он. – Ты все время заперта в школе?
– Ну да, не считая поездки в Шрусбери по четвергам на иглоукалывание, – сказала я.
– А во сколько ты ездишь?
– На поезде в половину второго – но ты ведь на работе?
– Я работаю по утрам, а в колледж хожу по вечерам, – объяснил он. – Потому и смог приехать к тебе в больницу, помнишь? Я мог бы промотать вечер, никому дела нет.
«Промотать» – это как «прогулять», означает «пропустить уроки». Здесь так говорят. Когда впервые услышала, не догадалась, что это значит.
– Тебе будет дело, когда дойдет до экзаменов, – сказала я.
– И не вспомню, – заверил он. – Встречаемся на станции в Гобовене, идет?
Грег, как обычно, довез меня до школы.
– Значит, я был прав, – сказал он.
Я покраснела. Вряд ли он заметил в темноте.
– Вроде как, – призналась я.
– Ну, удачи тебе.
– Горячей плазмы! – отозвалась я.
Грег рассмеялся.
– Я всегда говорил, что Виму нужна девушка, которая будет цитировать ему Хайнлайна.
Всегда говорил? Или только думает, что всегда говорил, после моего колдовства на карасс? Грег существовал до моего колдовства. Я с ним встречалась в библиотеке. Но он до того мне ни слова не сказал, не считая того, что отказался меня записать в первый день и потом принимал заявки на межбиблиотечную рассылку. Существовали ли книжный клуб и НФ-сообщество с самого начала или появились после того, как я наколдовала, чтобы создать мне карасс? Существовал ли «Ансибль»? Знаю, все думают, что да, что конвенты проходят с 1939 года и научная фантастика наверняка была и раньше. Но, когда в дело замешается магия, ни в чем нельзя быть уверенным.
Придется сказать Виму. Это единственно этичный выбор.
Четверг, 7 февраля 1980 года
На этой неделе, выходя из школы, я еще больше чувствовала себя вырвавшейся на свободу беглянкой, хотя и шел дождь, такая всепроникающая морось, которая лезет в каждую щелку. Будь у меня своя одежда, переоделась бы перед выходом, но у меня нет, поэтому не вышло. Арлингхерст желает, чтобы его девочек узнавали везде и всюду. Дай им волю, они бы и на каникулах заставили нас носить форму. Радует, что хоть пальто хорошее, основательное, и шляпа, пусть и жуткая, но от дождя защищает большей частью.
Вим ждал меня на станции в Гобовене. Там не вокзал, а вроде автобусной остановки у путей, кассовый автомат и пара подвесных корзин. Он сидел в будке, упершись ногами в стеклянную стенку, свернувшись как скрепка. Велосипед, пристегнутый цепочкой к перилам, мок снаружи. Рядом сидела толстуха с ребенком и лысоватый мужчина с портфелем, все в дождевиках. На Виме было то же самое полупальто. Рядом с ним остальные выглядели как черно-белые рисунки рядом с цветным. Он минуту меня не замечал, а потом на меня обратил внимание лысоватый и засуетился, стал уступать место, и тут Вим увидел, улыбнулся и встал вместо него. Забавно, мы вроде как стеснялись друг друга. Это мы первый раз с субботы оказались вместе наедине, и то не совсем наедине, люди рядом были, но они не в счет. Я не знала, как держаться, а если он знал – а он должен бы знать, у него куда больше опыта, – то я не заметила.
Прибыл поезд, вышли люди, и мы сели. В нем всего два вагона и опять было полно северных валлийцев с забавными певучими голосами и «да/нетами». Мы успели занять два места рядом с приятной леди, которая пересела, чтобы нас пустить. Поговорить мы ни о чем не могли, потому что она сидела напротив вместе с встревоженным молодым человеком, который держал на коленях кота в переноске. Кот все орал, а хозяин его успокаивал. Наверное, ужасно везти кота к ветеринару поездом. Или он переезжал. При нем мало что было, кроме кота, но, может, и не обязательно. Или, может быть, хуже всего, если ему пришлось отдать кота и он вез его в новый дом. Но если бы так, он бы, наверное, тоже плакал, а он не плакал. Забавно, что Вим этого человека с котом вовсе не заметил. Когда я о нем заговорила, уже на платформе в Шрусбери, он не понял, о чем я.
Не думаю, чтобы Вим очень часто ездил в Шрусбери, хоть это и рядом. Он ничего там не знает. Например, что в «Овенс-Овенс» есть книжный отдел. Мне пришлось сперва сходить на иглоукалывание, оставив его в кафе – с блестящей стойкой, сплошь хром и стекло, после того как он отверг то, с уютным столиком, где я в прошлый раз сидела, потому что там не было настоящего кофе. Я до субботы и не знала, что бывают другие сорта кофе, кроме гранулированного «Нескафе» (и «Максвелл-хаус», но они одинаковые), который надо заливать кипятком. Забавно, из-за чего поднимают столько шума.
Иглоукалывание опять прошло хорошо. Доктор сказал, что вытяжение было насилием (так и сказал), причем неразумным. Я бы выразилась гораздо сильнее, чем неразумно, но ведь это моя нога, а для него она просто очередная нога. Лежа на столе, я рассматривала схему и запоминала, где какие точки и на что они влияют. Знать это очень полезно. Даже если просто нажимать на них. Я чувствую, как от иголок по телу плавно расходится магия «чи», а там, где больное место, она проскакивает, как искра между электродами. Попробую обойтись без иголок, может, сумею вытянуть боль. Проще всего перелить ее во что-нибудь вроде камня или куска металла, но тогда она передастся любому, кто их подберет. Акупунктура просто выливает ее в мир, насколько я могу судить. Хорошо бы этому научиться.
Потом я вернулась – спускалась по лестнице быстрее, чем поднималась! – к Виму. И села напротив него. Кофейная машина выпустила клуб пара, пахнувшего кофе.
– Пойдем куда-нибудь, – сказал он. – Меня тошнит от этого заведения.
На улице он повеселел. Взял меня за руку, что оказалось приятно, хотя еще приятнее было бы, если бы он оставил мне свободную руку. Мы зашли в книжный отдел и ничего не выбрали, но приятно было искать и показывать друг другу находки. Он намного разборчивее меня, и ему нравится кое-что из того, чего я не люблю, например Дик. Он презирает Нивена (!) и не любит Пайпера (как можно не влюбиться в Генри Бима Пайпера?). Он не читал Зенну Хендерсон, а у них ее, конечно, не оказалось. Возьму у Даниэля и дам ему почитать.
Потом я настояла, что угощу его ланчем, хотя время было уже к вечеру. Я умирала с голоду. Мы нашли заведение, где подавали рыбу с жареной картошкой и были сидячие места, сели и съели рыбу с белым хлебом и маслом, и я взяла совершенно жуткий чай, такой настоявшийся, что он был темно-рыжий, а Вим взял «Вимто», которого, он сказал, не пил с восьми лет. И улыбнулся. Еще он водил пальцами по тыльной стороне моей ладони, что было приятнее, чем держаться за руки на ходу, и гораздо удобнее. У меня от этого по всему телу мурашки.
Народу было немного, и, доев, мы взяли еще «Вимто» и лимонада – чай оказался слишком жуткий, я даже не притворялась, что пью. Мы сидели в тепле и сухости, а от пальто на спинках стульев поднимался легкий парок. Мы заговорили о Толкине. Он его сравнивал с Дональдсоном и еще с каким-то «Мечом Шаннары», которого я не читала, но по описанию ерунда ерундовская. И так понемногу мы договорились до эльфов.
– Может быть, это призраки, – сказал он.
– Мертвые не говорят. Мор не могла заговорить, когда я ее увидела.
Я сумела выговорить ее имя как ни в чем не бывало, даже без дрожи.
– Может, только недавно умершие. Я об этом думал. Умершие недавно не могут говорить и похожи на себя. И можно вернуть им дар речи при помощи крови, как у Вергилия, так ты говорила? А потом они вытягивают жизнь из живого, из животных и растений и становятся больше похожи на них и меньше на людей, и эта жизнь позволяет им говорить.
– На самом деле они говорят совсем не как люди, даже не как мертвые, – заметила я. – В твоих словах есть смысл, и они вполне вписываются в сюжет, но я чувствую, что это не так.