скептический склад ума, от него легко отмахнуться, потому что всегда найдется разумное объяснение. Оно всегда действует через реальный мир, и поэтому его всегда можно отрицать.
Вот и с письмом матери так. В нем шипы, но эти шипы не проявятся, если его кому-нибудь показать. Она предлагает прислать мне фотокарточки Мор, когда я отвечу. Она говорит, что скучает, но что теперь очередь отца немножко обо мне позаботиться – за такое рассуждение мне хочется ее придушить. А на конверте ее неподражаемым почерком аккуратно выведено: «Морвенне Марковой», и, значит, ей известно, под каким именем я живу.
Мне страшно. Но карточки я хочу и почти уверена, что здесь ей меня не достать.
Суббота, 22 сентября 1979 года
Сегодня дождь.
Я ходила в Освестри, ближний городок – едва ли он заслуживает такого названия, купить Шарон шампунь. Ей, как иудейке, нельзя пользоваться деньгами по субботам. Нашла библиотеку, но она закрывается в полдень. Зачем нужна библиотека, которая по субботам закрывается в полдень? Как это по-английски, честное слово! Книжных магазинов нет, но в «Смитсе» торгуют книгами – только бестселлерами, но это лучше, чем ничего.
Вернулась и остаток свободного времени провела в библиотеке, краснела над «Колесничим». Раньше до меня не доходило, что те герои греческих саг Рено, что влюбляются друг в друга, гомосексуалы, но теперь я поняла, что, конечно, так и есть. Я читала с опаской, как будто кто-то готов был отобрать у меня книгу, словно они знали, о чем она. Поражаюсь, что такая попала в школьную библиотеку. Может, я первая ее прочитала с 1959 года, когда ее закупили?
Воскресенье, 23 сентября 1979 года
По воскресеньям вечером выделено время для писем домой. Я написала отцу, Даниэлю, довольно длинное письмо обо всех книгах и еще добавила, что надеюсь, он и все тети здоровы. Он ответил в том же духе и прислал мне бандероль с единственной книгой, в которой я не нуждалась: трехтомником «Властелина колец» в твердой обложке. У меня есть в бумажной, подарила тетушка Тэг. Еще он прислал «Полет дракона» – продолжение «Поиска Вейра», «Город Иллюзий» Ле Гуин и «Бег иноходца» Ларри Нивена. Ничего, но хуже, чем «Мир-кольцо» и «Дар с Земли». Сегодня я сочиняла письмо матери. Написала, что здорова и уроки мне нравятся. Послала свои оценки и на каком я месте в классе. Написала, что моя группа играет в хоккей и лакросс. Образцовое письмо, да я и писала по образцу письма моей ирландской подружки Дейдры, которой письма родителям нелегко даются. Я взамен позволила Дейдре, которую никогда не называю Дырой, списать работу по латыни. Она на самом деле очень милая – не слишком умная и вечно путает слова, зато очень добрая. Она бы, думаю, и просто так дала мне списать свое письмо.
Вторник, 25 сентября 1979 года
Мое письмо подействовало: чуть ли не со следующей почтой она прислала фотографии, как обещала. На одной мы вдвоем на пляже, строим песчаный замок. Мор сидит спиной к объективу, прихлопывает песок. Я смотрю на фотоаппарат или на дедушку, который снимал, но от меня остался только силуэт, потому что я старательно выжжена.
Среда, 26 сентября 1979 года
В школе как обычно. Первая в классе по всему, кроме математики, как всегда. Сходила к канаве повидать фейри – запирай конюшню, когда лошадь свели, – но никого не видела. Вязы так и сохнут. Читаю «За пределы безмолвной планеты», это не из Нарнии. Опять жуткое письмо. Живот прихватило.
Суббота, 29 сентября 1979 года
С волшебством никогда не знаешь. Никогда не уверен, действительно что-то делаешь или просто играешь. В любом случае, мне такими вещами лучше не заниматься, потому что это бы привлекло внимание, а мне его и так более чем достаточно.
Мы с Мор уходили из дома летом, когда не было дождя, и играли. Играли, будто мы рыцари – отчаявшиеся, но верные защитники Камелота. Играли в подвиги. Мы подолгу беседовали с фейри, зная, что говорим за себя и за них. Проще простого было бы вычистить фейри из этих мемуаров – а вот Мор, конечно, нет, так что я все равно не могу о них рассказывать, я вообще не могу рассказывать о детстве, потому что невозможно говорить «я», подразумевая «мы», а если говорить «мы», придется говорить об умершей сестре, а не о том, о чем хочется рассказать. Я поняла это тем летом. Так что говорить об этом не буду.
Мы шли по драму, болтали, пели и играли, а подойдя ближе к развалинам, подбирались украдкой, словно так их было легче застать. Иногда тот, которого мы называли Глорфиндейлом, выглядывал из-за руин, заставал нас, и мы отлично играли в догоняшки. Бывало, они от нас чего-то хотели. Они многое знают, но мало что могут в реальном мире.
Во «Властелине колец» говорится, что эльфы стали малочисленны и таятся от людей. Не знаю, знал ли Толкин про фейри. Когда-то я думала, что да. Когда-то я думала, он был с ними знаком, и слышал, и записывал их рассказы, а тогда получалось, что все это правда. Фейри не умеют по-настоящему лгать. Но, ложь или правду, говорят они не по-эльфийски. Они говорят на валлийском. И они обычно не так похожи на людей, как эльфы. И они никогда нам ничего не рассказывали – в смысле настоящих историй. Они держались так, будто мы сами все знаем, будто мы – часть всего, как и они.
До самого конца знакомство с ними ничего кроме добра нам не приносило. А в конце – не думаю, чтобы они поняли. Нет, поняли. Они объяснили яснее ясного. Это мы не поняли их.
Хотелось бы мне, чтобы волшебство было более зрелищным.
Воскресенье, 30 сентября 1979 года
На створке ворот конюшни-без-лошади: я сегодня написала тетушке Тэг.
Семья у меня большая, сложная и во всех отношениях совершенно нормальная. Просто… нет. Стоит подумать, как объяснить кому-то доброжелательному, но ничего о нас не знающему, я заранее пугаюсь.
У бабушки не было братьев и сестер, и ее растила ее тетушка Сил, потому что ее мать умерла. На самом деле даже еще сложнее. Чтобы разобраться, придется начать поколением раньше. Кэдуолдер и Марион (мама) Терисы перебрались в Абердэр из Западного Уэльса, где оставили много родни. Он стал работать на руднике, а она открыла школу для девочек, и у них было пятеро детей: Сильвия, Сюзанна, Сара, Суламифь и Сидни. Мне жаль бедняжку Суламифь, но что им было делать, если уж так начали подбирать имена, а рождались все девочки?
Сильвия так и не вышла замуж и растила детей остальных. Сюзанна вышла за мужчину, который оказался Тяжким Жребием. Он был шахтер. Он ее бил, и она от него убежала, забрав обеих дочерей. Но в те времена позором считался побег, а не побои, поэтому она оставила дочек, Гвендолен и Олвен, у тетушки Сил и уехала в Лондон, нанялась там в услужение. Тетушка Гвенни выросла жуть какой женщиной, вышла за дядю Теда, и у них было две дочки и пять внуков, таких идеальных, если ее послушать, что невозможно было их не возненавидеть. Тетушка Олвен стала сиделкой и начиная с тридцатых годов жила с другой сиделкой, тетушкой Этель. Они были совсем как супружеская пара, и все к ним так и относились.
Сара вышла за священника по имени Августус Томас. Для нее это был шаг вверх по социальной лестнице. Они познакомились, когда он служил кюре при церкви Св. Фэганса, это наша местная церковь, но поженились, когда он поселился на Говере рядом со Сванси. Он увез туда Сару, и она родила сына, которому тоже дали имя Августус, но называли Гусом и которого отец привез на воспитание к тетушке Сил, когда умерла бедная Сара. Дядя Гус был герой войны и женился на медсестре по имени Эстер, которой мы все не нравились. Моя бабушка из всех кузенов любила его больше всего, просто насмотреться не могла.
Суламифь вышла за Мэтью Иванса, шахтера. Она была матерью моей бабушки, а до свадьбы работала учительницей, как раньше ее мать. Закон запрещал замужним работать учительницами, но содержать школу для девочек можно было, потому что дети приходили к вам на дом. Она родила ребенка, который умер, потом мою бабушку, Ребекку, а потом сама умерла.
Сидни открыл магазин тканей в поселке, а позже стал мэром. Он женился на Флоренс, а она умерла, родив тетушку Флосси. У самой тетушки Флосси было трое детей, а потом ее муж умер от Черной Смерти, которую подхватил от крысы. Тогда тетушка Флосси снова стала учительницей, а детей сдала тетушке Сил – воспитывать новое поколение, так что моя кузина Пип, шестью годами старше меня, родилась в 1958-м и стала последней из малышей Сильвии, когда первой из них, тетушке Гвенни, было уже шестьдесят, она родилась в 1898-м.
Вы подумаете, что уж очень многие умирали, и будете правы, но это происходило в Викторианскую эпоху, у них не было антибиотиков и плохо обстояло с гигиеной, а существовала только микробная теория инфекций. Хотя в общем я думаю, они все были болезненные, потому что как глянешь на семью Фелпсов, разница налицо. О тех я напишу в другой раз. Тетушка Флорри, дедушкина сестра, во всем винила их образованность. Не вижу, каким образом образованность могла их убивать – и ведь тетушка Сил была образованной не меньше других, а прожила восемьдесят с лишним лет. Я ее помню.
В записи это выглядит сложнее, чем есть. Может, надо было нарисовать схему. Но не стоит. Вам не обязательно помнить их всех. Я только хотела сказать, что когда принадлежишь к такой большой семье, где все всех знают и помнят о каждом даже то, что случилось до твоего рождения, и о тебе тоже знают и многое могут порассказать, то ты всегда не просто Мор, а «Мор Люка и Бекки» или «внучка Люка Фелпса». И еще, когда тебе кто-то нужен, кто-нибудь да найдется. Не обязательно родители или даже дедушка или бабушка, но, если случится беда, найдется, кому тебя вырастить, вроде тетушки Сил. Но она умерла раньше моей бабушки, а когда мне понадобился кто-то, эта семейная сеть, на которую я рассчитывала и на которой можно было скакать, как на батуте, уже распалась, вот я и грохнулась о землю. Они не хотели признавать, что с моей матерью что-то не так и что мне нужно как-то помочь. А раз я обратилась в социальную службу, чтобы от нее уйти, они уже ничего не могли сделать, потому что для соцслужбы тетушки, которых вы знаете с рождения, никто в сравнении с отцом, которого вы никогда не видели.