Факир слегка улыбнулся и прибавил:
— Каков бы ни был мотив, побуждающий туга убивать, убитый тем не менее приносится в жертву богине смерти Кали. Посвященные третьей степени, просвещенные пундиты, указывают на жертву посвященным второй степени, которые, как я, повелевают душителями. А эти последние действуют по нашим приказаниям! Случается иногда, что исполнитель завладевает имуществом жертвы! Что ж вы хотите? Человек несовершенен. Но большая часть, поверьте мне, действует из чисто религиозного принципа.
— Это странно!
— Да, странно, в то же время и естественно. Во вселенной, как это видно везде и всюду, принцип разрушения противопоставляется принципу созидания. Если б не было смерти, то на земле был бы избыток жизни, несовместимый с равновесием природы. Кали наша воплощает принцип, уравновешивающий избыток жизни… Она приказывает, чтоб избыток был уничтожен. Вот отчего секта тугов, со своими таинствами, жрецами и обрядами, имеет божественное происхождение.
— Как будто еще недостаточно болезней, несчастных случаев и в конце концов старости! — прервал Пеннилес.
Факир возразил сухо, со складкой на лбу и блестящими глазами, как истый фанатик.
— Так учат и так хотят брамины, властители нашей жизни, нашей мысли, нашего ума! Итак, посвященные выполняют священную обязанность! И нет посвященного, который мог бы хотеть чего-нибудь! Они выдерживают долгое и трудное испытание… надо быть здоровым и телом, и духом, обладать физической ловкостью, выносливостью, и отказаться от всего, — прежде чем позволяется произнести клятву у ног богини.
— Клятву крови! Ты уже второй раз упоминаешь о ней… Как путешественник, который хочет видеть и учиться, я хотел бы, чтоб ты сказал мне ее формулу.
При этой просьбе факир содрогнулся и как бы онемел.
— Моя жизнь принадлежит вам, саиб, — ответил он сдавленным голосом, — я готов пролить за вас свою кровь… Но не пытайтесь узнать ужасную клятву, которую мы не смеем повторять сами себе после того, как произнесли ее перед алтарем богини.
— Я не настаиваю, — сказал Пеннилес. — Но по крайней мере объясни мне, как английское правительство терпит вас и оставляет вас жить?
— Потому что ему не остается ничего другого. Оно часто пыталось нас уничтожить. Но, как всегда бывает в подобных случаях, преследования, мучения и смерть только придали нашей секте новую силу. После этого мы ужасным образом отомстили некоторым членам правительства, и оно, наконец, поняло, что лучше разрешить нам уничтожить ежегодно несколько тысяч «туземцев», чем подвергать серьезной опасности жизнь хотя бы нескольких белых, потому что мы никогда не трогаем белых, если они сами на нас не нападают. Что я скажу вам еще, господин? Забота, которую мы проявляем при выборе учеников, образование, которое мы им даем, и вообще наша организация делают нас неуязвимыми. Все это доведено у душителей до высшей степени совершенства. Они будут подстерегать свою жертву целые дни, недели, месяцы, но в конце концов все-таки найдут средство окрутить ей вокруг шеи роковой черный шелковый платок, который служит нам единственным орудием, потому что нам запрещено проливать кровь. И, наконец, знайте, что у нас есть сообщники везде. Понимаете: везде! В армии, в администрации, в населенных городах, в джунглях… Одним словом, могущество наших властителей безгранично! Впрочем, вы скоро сами убедитесь в этом, потому что, будь я не я, если ваша благородная супруга и молодая англичанка не будут свободны в самом скором времени!
— Я надеюсь, как и ты, факир, и потому примиряюсь с положением, которое невыносимо, — с ожиданием.
Но Берар, дикая предусмотрительность которого не забывала ничего, забыл, однако же, что Биканель — посвященный третьей степени, просвещенный, обладал тайнами тугов и был способен на страшную месть.
ГЛАВА VII
Проект Денежного Короля. — Ярость Биканеля. — Кончено! — Что случилось с людьми, бежавшими из Башни Молчания. — Еще магнетический сон. — Биканель узнает о существовании сокровища. — Преследование. — В храме Кали. — Укротитель тигров.
Миссис Клавдия, мужественная супруга капитана Пеннилеса, и ее молодая подруга Мэри после своего похищения ни разу не подвергались особенно серьезной опасности. Между капитаном Пеннилесом, Керосиновым Королем, и Джимом Сильвером, богатым американским миллионером, давно уже существовало соперничество. Оба они желали получить руку миссис Клавдии, которая, как и следовало ожидать, предпочла умного и сердечного человека, притом прекрасного, как полубог, грубому янки, чье единственное достоинство заключалось в деньгах. Богач почувствовал жестокую ненависть к супругу молодой женщины и никогда не мог простить ему его счастья. Кроме того, он все еще страстно любил миссис Клавдию и, несмотря на отсутствие всяких шансов, поклялся, что рано или поздно женится на ней. Для этого он должен был лишить жизни Пеннилеса, с виду устранить себя от участия в этом деле и, выбрав удобный момент, явиться к молодой вдове и предложить ей в виде утешения свою руку и деньги. Впрочем, это последнее рассуждение должно было само собой рассыпаться. Если даже допустить, что Пеннилеса удастся уничтожить, то из этого еще не следовало, что миссис Клавдия не останется ему верной и что она захочет утешиться. Но грубый янки, так как ему все удавалось купить за деньги, не сомневался и в этом.
Читатели помнят, с какой хитростью и в то же время с каким полным отсутствием нравственного чувства он сумел устроить свои дела и как ему чуть не удалось уничтожить своего соперника. Теперь он был уверен, что Пеннилес растерзан рыжими коршунами на Башне Молчания.
Он стал искать подходящего предлога, чтобы сблизиться с молодой женщиной, и сговорился с Биканелем, что будет играть роль освободителя. В назначенную минуту он внезапно явится с набранными по дороге людьми якобы освободить обеих пленниц. Это имело даже несколько романтический характер, что прельщало этого травленого волка-финансиста. Но странный случай разрушил этот проект. Жестокий и хитрый Биканель захотел убедиться, что мщение его осуществилось.
Устроив своих пленниц в надежном месте, где они строго охранялись его сообщниками, он вернулся на другой день утром к Башне Молчания. При виде бреши в стене брамин изменился в лице. Он спустился в углубление, проник во внутренность колодца, не нашел никаких окровавленных останков.
Везде были огромные следы слона, следы собаки и босых ног факира. Тогда он понял все, понял, что он обманут. Он пришел в ярость, ломая себе голову, как догнать пленников. Потом вдруг странная мысль возникла в его мозгу. Гипнотизм! Магнетический сон! Ясновидение!..
Всем известно, что брамины и даже простые факиры в течение целых столетий уже знакомы с поистине удивительными явлениями, которые наши ученые не знают или которыми они пренебрегают. Столетняя практика позволяет им добиться от этих явлений самых удивительных результатов, и европеец должен считать себя очень счастливым, если они соглашаются приподнять перед ним краешек завесы, которую упорно держат опущенной. Вся эта таинственная наука была знакома Биканелю. Ему пришло в голову, что Мэри могла бы быть в данном случае медиумом[14] и, не откладывая, он велел ей уснуть.
Читатели помнят, что Мэри была один раз усыплена факиром и что он запретил ей засыпать по чьему бы то ни было приказанию, кроме миссис Клавдии. Помимо сознания молодой девушки, это формальное приказание действовало еще и теперь и заставляло ее отражать всякое постороннее внушение. Видя это необъяснимое сопротивление, брамин испустил дикий, сдавленный крик, похожий на рычанье тигра. Его глаза засверкали, рот искривился, обнажив белые, острые зубы хищного животного. Испуганная Мэри попятилась и жалобно вскрикнула. Этот взгляд жег ее мозг и причинял ей невыносимое страдание.
Графиня де Солиньяк подошла и сказала возмущенно:
— Не мучьте этого ребенка!
Он закричал ей грубым голосом:
— Молчи, женщина!
В то же время он бросил на нее пристальный взгляд, сделал направленный на нее жест, описывающий в воздухе круг, и издал резкий свист. Молодая женщина тихо застонала, попятилась и скорей упала, чем села, на траву. Не будучи в силах говорить, двигаться, тем не менее она все видела и слышала, как в кошмаре. Биканель подошел к Мэри и закричал ужасным голосом:
— Спите! Я так хочу!
Мэри начала биться, схваченная сильнейшей судорогой, и пробормотала:
— Я не могу!.. Не могу!..
— Спите, я вам говорю, спите! Это необходимо!
Она прохрипела умирающим голосом:
— Вы меня убиваете! Сжальтесь! Пощадите!
— Спите!
— Пощадите! Я умираю…
На ее губах заклубилась розовая пена, глаза, расширившиеся от страха, неподвижно уставились в одну точку, по ее лицу, бледному, как воск, струился пот. Без сострадания к этим мучениям, к этой агонии, злодей быстро сделал разрезывающий жест перед самыми глазами Мэри и издал тот же резкий свист, которым он ошеломил миссис Клавдию, затем произнес в последний раз с выражением неотразимого повеления:
— Спите! Или я вас убью!
Веки Мэри заморгали, она тяжело вздохнула и упала, как пораженная громом.
— Надо только захотеть! — сказал злодей в сторону с сардоническим смехом, потом прибавил:
— Отчего вы не засыпали?
— Он мне запретил, — ответила беззвучным, еле внятным голосом Мэри.
— Кто?
— Факир… который усыпил меня… в пагоде…
— Хорошо! Теперь вы должны видеть и отвечать мне. Где капитан Пеннилес, ваш брат Патрик и два матроса?
Молодая девушка колебалась с минуту, потом воскликнула в страхе:
— Они в развалинах… у ужасных людей…
— Кто эти люди?
— Их зовут тугами-душителями… Там, под землей, скелеты… везде… в окрестностях развалин… там ходят тигры, ища добычи… эти тигры едят людей.
— Хорошо, это все хорошо. Кто их спас? Кто их вывел из Башни Молчания?
— Подождите, дайте мне увидеть…