— Тю! — закричал Витька. — Варюха опять покрасилась!..
Открывая калитку, Анатолий вспомнил, что и на этот раз не захватил им никакого гостинца. Он всегда вспоминал об этом, открывая калитку. Вот свинство. Хоть бы Варе когда-нибудь вскочило в голову. Постоянно получалось, что именно в дни приезда, раза два в месяц, он ходил без денег. Хозяйство у них в городе велось как попало. Иногда приезжала из поселка мать, привозила на милицейском газике мешок картошки со своего огорода, капусту, огурцы. Елена Ивановна вздыхала, глядя на жизнь сына, ее расстраивал беспорядок в доме, она говорила невестке:
— Я тебя, Варя, совершенно не понимаю. Почему у вас не хватает денег до получки? Как же другие-то люди живут?
— Может, у них запросы меньше, — усмехалась Варя. — Вы, мама, не можете этого понять.
— Почему же, интересно, я не могу? — обижалась Елена Ивановна; голос ее густел: обиженная, она всегда разговаривала басом.
— Потому что, мама, вы свою жизнь уже отжили. И время было другое. Вам кажется, что самое главное — набить желудок. А мы с Толиком смотрим иначе. Мы лучше будем голодные…
— Я ему третьего дня белье стирала, — перебивала Елена Ивановна, — у него кальсоны все рваные. И носки тоже.
— Ну и что?
— Неудобно все-таки. Женатый человек. Офицер, В институте учится…
— А он в институт в кальсонах не ходит. И вообще, мама, позвольте нам жить, как нам нравится.
— Грубиянка ты, — подымалась Елена Ивановна.
— Спасибо за комплимент, — отвечала Варвара, выкладывая привезенную картошку в авоськи.
От мужа Елена Ивановна старалась скрыть, что помогает сыну, но делала это неумело, и Василий Капитонович догадывался: из дому исчезал то отрез, выданный ему на брюки, то пара белья, а то вдруг оказывалось, что не дотянуть до дня зарплаты. Поблажки эти сердили Василия Капитоновича, он никак не мог взять в толк, почему сын, старший лейтенант милиции, здоровый парень двадцати семи лет от роду, должен доить своих родителей. Но говорить с ним об этом Василий Капитонович не решался, а выпив, привязывался к своей жене, виня ее за баловство.
— Ну чего ты меня-то мучаешь? — басила Елена Ивановна. — Посмотри лучше на мои руки, все пошли пупырьями, нервы уже не выдерживают.
— Пускай больше сюда не ездят, — говорил Василий Капитонович.
— А ты скажи им! Чего ты ко мне-то вяжешься? Твой же сын, как и не мой.
Лукин бывал изредка в городе по делам службы, но к сыну домой не заходил. Сноху свою терпеть не мог, да заодно не любил и всю ее семью. Варькиного брата пришлось сажать в тюрьму за украденный в Доме культуры баян; Варькина мать курит, как мужик, горластая баба, нарожала от трех мужей кучу детей — пять девок, одна красивей другой, да еще двух парней; с парнями этими постоянная морока, и Василию Капитоновичу — местному начальнику милиции — другой раз бывает совестно смотреть людям в глаза; породнился с семейкой, спасибо большое Анатолию. Когда пришли с обыском за баяном, теща Анатолия подняла такой крик, что сбежалась вся улица. Баян лежал в сарае, закиданный дровами, теща сказала, что сами милицейские его туда и подбросили, им за это премия идет.
В городе Василий Капитонович виделся с сыном только в Управлении.
Старший Лукин заглядывал в ту комнату, где работал Анатолий, и громко говорил:
— Привет молодежи!
Здесь еидели трое оперуполномоченных. Они все подымались, когда появлялся в дверях старик Лукин, он молодцевато обходил их, сверкая насмешливыми глазами, и крепко пожимал им руки.
— Стараемся? — подмигивал он. — Давайте, давайте, товарищи дорогие! У вас грамотуха посильнее, чем у нас…
Молодые люди приветливо улыбались подполковнику Лукину, но Анатолий старался как можно скорей тактично оттеснить его в коридор, боясь, что отец как-нибудь глупо, старомодно пошутит.
В коридоре яркие глаза Василия Капитоновича гасли, он смотрел в потолок и спрашивал:
— Как зачеты?
— Сдаю понемногу, батя.
— Иришка здорова?
— Здорова. Ты чего, пап, приехал? Отчет привозил? У вас, говорят, три кражи висят нераскрытые…
— Вот ты приедешь на выходной в гости и раскроешь.
Общность работы не сближала их. Они смотрели на свое дело по-разному. В споре Василий Капитонович легко раздражался, багровел, грубил, говорил сыну «вы», обращаясь к нему во множественном числе:
— К вашему сведению… Вы не в-курсе вопроса… Нахалы вы!..
Елена Ивановна разнимала их:
— Будет вам! Надоели. Сцепились, как два петуха. Сын, улыбаясь, умолкал сразу, а отец еще долго гневно бормотал:
— Вот так… По рогам вам надо дать…
В этот приезд, как только Анатолий с Варей вошли за ограду, Витька подкатил на трехколесном велосипеде и радостно завопил:
— Тю! Варюха опять покрасилась!
— По шее получишь, — сказала ему через плечо Варвара, целуя Елену Ивановну.
— Где батька? — спросил Анатолий.
— В бане, сейчас придет.
Пока мать хлопотала по хозяйству, он вышел в палисадник поклевать на грядках клубнику. В родительском доме он чувствовал себя мальчишкой. Не прошло и десяти минут, как они уже носились с Витькой по двору, наводили друг на друга, прицеливаясь, указательные пальцы, орали: «Ба-бах! Ба-бах!» — и падали замертво.
Варя помогала Елене Ивановне накрывать на стол. Когда вот так собиралась вся семья и невестка вела себя без фокусов, Елена Ивановна бывала счастлива. Ей хотелось, чтобы у всех у них был достаток — харчи, одежда, квартира, а если всего этого будет вдосталь, то не может не быть и счастья. Она росла когда-то в огромной нищей семье — их было одиннадцать душ детей, какого только горя не пришлось ей хлебнуть — и считала с тех пор, что все беды в семьях исключительно от нужды, от нищеты.
Василий Капитонович пришел из бани, когда стол уже был накрыт к ужину.
— Здравствуй, сноха! — сказал он с порога. — Зови мужиков, голодные, наверное, как черти… Леля, — обернулся он к жене, — дай на полбанки, ко мне сын приехал.
В магазин пошли вдвоем с Анатолием.
Им было приятно сейчас идти по поселку, где все знают их. Оба высокие, крепкие, лобастые; у отца седая голова, синие, как порох, глаза. Он уже успел в бане выпить полтораста граммов, и теперь все в нем играло и требовало ответа.
— Ты в магазин не заходи, — сказал сын. — Неудобно все-таки…
— Глупость, — сказал отец.
В очереди за водкой стояли плотники ремстройконторы, работяги из промартели, всего человек десять. Ленька Каляев, застенчивый пьяница, раза два в год сидевший по нескольку суток в камере, увидев Лукина, приветливо заулыбался.
— Я немножко, Василий Капитонович, — сказал он. — С получки.
— У тебя каждый день получка, — сказал Василий Капитонович. — Завтра Ритка прибежит жаловаться.
— Не-е, — заверил Ленька. — Я ей деньги снес. А это — халтура, погреб копал одному человеку.
Когда подошла очередь, Василий Капитонович протянул сыну три рубля, тот отдал их продавщице и взял бутылку «Московской», а на остальные — сигареты.
За ужином все шло гладко, покуда Варя не сказала:
— Мы хотели, мама, попросить вас взять Иришку. Я на курсы поступила.
Елена Ивановна испуганно посмотрела на мужа и спросила загустевшим голосом:
— На какие курсы?
— На парикмахерские. Дамских мастеров в городе совершенно не хватает.
Василий Капитонович смотрел в потолок.
— Три месяца обучения, — сказала Варя. — Очень серьезная программа: укладка, окраска, завивка. Отличников даже посылают на практику в косметический кабинет…
— Значит, теперь будете оба с образованием? — спросил Василий Капитонович.
Он налил себе полную стопку и выпил один.
— А деньги, — сказала Варя, — мы двадцатого будем привозить. Главное, конечно, попасть после курсов в хорошую точку. Куда-нибудь в центр города, например возле ДЛТ или Пассажа.
— Сунуть придется? — равнодушно спросил Василий Капитонович.
— Ну, почему непременно «сунуть»? — сказала Варя. — Можно позвать человека в гости, красиво принять… Вот только надо расплатиться за шифоньер. Когда у нас последний взнос, Толик?
— Не помню, — сказал Анатолий; раздраженно, сбоку, он взглянул на отца.
— Ты никогда ничего не помнишь, — сказала Варя. — В конце концов, я тоже человек. Ничего, кроме пеленок, не вижу…
Она заплакала, вскочила из-за стола и побежала в другую комнату.
Анатолий поднялся вслед за ней.
— Иришку мы возьмем, — торопливо сказала Елена Ивановна. — А ты чего молчишь? — спросила она Василия Капитоновича.
— Надо взять, — сказал он, наливая себе еще стопку. — Парикмахерское дело серьезное. Теперь стричься будем по блату.
— Можешь не иронизировать, — сказал Анатолий и вышел из комнаты.
Елена Ивановна принялась убирать со стола.
— И на самом-то деле трудно им, — сказала она. — В городе, Вася, жизнь дорогая. Мы с тобой никуда не ходим, а они люди молодые. В кино сходить и то рубль на двоих, а еще захочется в буфете лимонада выпить. Одеться надо, обуться. Смотри, как Толик оборвался…
— А ты б взяла мой костюм, отдала. По поселку можно в трусах бегать.
— Все злишься, — сказала Елена Ивановна. — Пил бы меньше.
— А это мое дело. Я на свои пью.
— Виновата я, что ли, раз у них такое положение — ребенка не с кем оставить.
— А чего ж, — сказал Василий Капитонович, — пошла бы к Варьке в домработницы.
Он встал, притворно потянулся и зевнул.
— Вася, — жалобно сказала Елена Ивановна, — гуляет она, по-моему. Кольцо видел у нее новое на руке?
— Не приметил, — соврал Василий Капитонович.
— Когда вы ходили в магазин, я спросила, откуда кольцо, она говорит — подруга подарила. Где ж это бывают такие подруги? И сумочка у нее новая… Поговорил бы ты с Толиком.
— Пусть сами разбираются.
— Отец все-таки.
— А он меня не спрашивал, когда женился.
Надев плащ, Василий Капитонович пошел к дверям.
— Вася, — еще раз жалобно обратилась к нему жена. Он остановился вполоборота к ней и вскинул глаза к потолку. — Думаешь, я не понимаю, с чего ты стал вино пить? Через Варьку и пьешь…