— Христосъ воскресе, — жеманно сказалъ священникъ, проходя мимо него.
— Воистину воскресъ, — внятно отвѣтилъ Стронинъ и проводилъ его насмѣшливымъ взглядомъ. И тутъ же онъ почувствовалъ что-то смутное и тревожное: на него глядѣла женщина въ бѣломъ, и по лицу ея, по глазамъ, полнымъ тоски, онъ угадалъ цѣлый рядъ вопросовъ: «Вы русскій? Вы откуда? Недавно?»
— Sapristi! — тихо сказала француженка и вздохнула. Стронинъ опять закрылъ глаза.
Служба кончалась. Мимо Стронина, протискиваясь сквозь толпу, прошла нарядная гувернантка, держа за руку дѣвочку лѣтъ десяти. Дѣвочка оглядывалась удивленными глазами, по которымь можно было видѣть, что она только-что спала. Въ ту же минуту женщина въ бѣломъ обернулась, порывисто протянула ей руку, и на щекахъ ея загорѣлись яркія пятна.
Стронинъ рѣшилъ уйти.
— У нея есть еще дѣти тамъ… въ Россіи. И она умретъ, — съ увѣренностью заключилъ онъ, оглядываясь еще разъ на лихорадочное лицо больной, на ту тревожную нѣжность, съ которою она встрѣтила и обняла дочь.
Когда онъ пришелъ въ свой номеръ и зажегъ свѣчу, въ одномъ изъ темныхъ угловъ ему померещилось лицо, блѣдное, съ бѣлокурыми волосами, лицо жены, или лицо той женщины въ церкви…
Онъ взялъ графинъ, налилъ стаканъ воды и выпилъ залпомъ. Думать и чувствовать онъ себѣ запрещалъ. Чтобы развлечься, онъ сталъ припоминать итальянцевъ въ хорѣ.
— Дураки! идіоты! — по привычкѣ подумалъ онъ. И въ первый разъ въ жизни ему захотѣлось плакать.