Что поставить из музыки?.. Пока не прибавлял громкость, есть возможность бесшумно полистать треки. Нужно что-то очень продвинутое, заграничное… Ага, пусть будет Bryan Ferry.
Жду замечание про чистоту салона. Вдруг, листик какой осенний за коврик завалился? Карман двери не проверил, забыл… А там может быть фантик от конфеты? Тревожусь.
Педалирую Афродиту аккуратно, разгоны плавные, торможения длинные, вроде бы пока всё по фэншую.
Кошусь аккуратно в зеркало: в нём видна макушка девушки. Крутит головой туда-сюда. Ищет грязь наверняка. Чёрт, я провод не поправил, что от прикуривателя задних пассажиров к плафону на крыше идёт, он иногда вылезает и топорщится сантиметров на пять, неаккуратно… Но я бы заметил. С проводом должно быть всё в порядке. А если нет?..
– Ужас какой! – тихо произносит пассажирка.
Я почти ударил по тормозам. Нет, всё-таки в кармане двери лежит фантик. Я как чувствовал. Но на всякий случай вида не подаю, спокойным голосом отвечаю:
– Что стряслось?
О’кей, думаю, навру про ребёнка. Мол, ехал бестолковый ребёнок, ел конфету… Нет, лучше даже навру, что бестолковой была мамаша, развернула ребёнку конфету, а фантик… А вдруг что-то другое?! Ну вряд ли шприц и ложка…
– Я лосины старые надела. Бомжацкие. Они протёртые. Лишь бы никто не увидел.
Э-э-э, думаю, так не пойдёт. В таких лосинах – в эконом, пожалуйста, ещё не хватало мне с протёртыми возить…
– Но они чистые? У меня в салоне только с исключительно чистыми лосинами можно!..
Пассажирка, так напугавшая меня своими комментариями, оказалось милой барышней, примой-балериной, хореографом, весёлой и остроумной, кормящей дома мухами какие-то растения, этих мух жрущие, с которой всю дорогу ржали надо мной, читавшем комментарии к заказу, над ней, те комментарии писавшей, нашли общих знакомых, договорились о съёмке репетиций и самих её выступлений, уже в нормальных лосинах, естественно. А под конец поездки ещё и спасли от избиения водителя такси на тротуаре широких московских проспектов, где на гранитном бордюре модели «моя улица», сев прямо на землю, моя пассажирка оказывала первую помощь в ожидании скорой…
Меня теперь никакими комментариями не испугать.
– Вы были в этой Америке? Где там дороги нормальные? Нет там дорог. Это всё, знаете, по бибиси пиздят: дороги, дороги… Там ещё хуже!
Мы пытаемся отъехать от трёхэтажного кирпичного особняка размером с дом культуры. Проезд вдоль дома выложен бетонными плитами, расплывшимися в стороны от перманентного российского дорожного пародонтоза.
Владелец усадьбы начал было извиняться за вероятный ущерб подвеске Афродиты, проваливающейся в дыры между дрейфующих по грязи плит, но немедленно спохватился и стал рассказывать, что за морем ничуть не лучше нашего, а часто – даже намного хуже.
– И уезжать туда нет никакого смысла, поверьте! Там к нам относятся как к чуркам. Вот они сюда приезжают – и мы на них смотрим как на чурок, верно? Так же и они к нам… Там, у себя… А тут наш дом! – пассажир махнул в сторону бетонных плит, упершихся в кирпичный забор вокруг угодий.
Я старательно крутил баранкой вправо-влево, стараясь не задеть ничего масляным картером. Афродита, пусть и не чистокровная кореянка, пусть отчасти и локализованная в производстве (вы бы видели эти резиновые коврики, отвратительно сворачивающиеся на полу, как тот первый блин), но такой участи не была достойна. Хоть пакс и утверждал, будто за рубежами всё не слава богу.
– А тут купишь землю, построишь дом, пусть и далеко, в деревне… И получается, что с крепостными. Вся деревня твоим хозяйством живёт. Приезжаешь туда – и ты как человек. Все вокруг тебя вертятся. Уважают. Как к барину относятся, понимаете? Мне это не нужно совсем, но я понимаю, что им это нужно… А кому им ещё помогать? Чуркам этим? Надо русским людям помогать… Мне забор вся деревня ставит. Все при деле. И дорогу эту делали пять лет назад наши, русские люди. Да, плохо положили, я не спорю… Но с чурками я связываться не буду!
– У вас есть зеркальце? Я своё забыла. Вот это можно повернуть на меня? Сильнее. Нет, не вижу. А в козырьке есть зеркало спереди? Отлично, остановите, я пересяду.
Пассажирка прыгает на переднее сиденье, мы почти не успели никому помешать, остановившись на Дмитровке.
– Выглядит не как смоуки айз, а как синяки под глазами. Попросила сестру накрасить… Можете мне подать сумочку? Она сзади осталась. Аккуратнее, не переворачивайте, в то сейчас посыпется… Ватных дисков у вас, я так понимаю, нет? Влажные салфетки для пластика не подходят. Нам надо остановиться у аптеки. Давайте по возможности помедленнее ехать. Вот там прижмитесь правее. Я не могу в тряске… Всё-таки, давайте салфетки для пластика…
– Мы почему такой дорогой едем? – пассажир тревожно озирается по сторонам.
Мы только тронулись и поехали единственно возможной в принципе, так что я удивлённо уставился в зеркало.
Нервный пакс улыбнулся:
– Да это я так таксистов проверяю. Чтобы они думали, как будто я понял, что они едут неправильно. Я сам тут не ориентируюсь, я из Пензы.
Видимо, проверку я прошёл успешно, так что седой товарищ принялся нащупывать темы для разговора. То громко вздыхал, глядя на заторы до горизонта, то лез в свой бумажный пакет, вскрывая упаковку чего-то, интригующим тоном произнося: «Что же мне подарили, давайте глянем!».
Я не поддавался на провокации и молчал. Мне почему-то он ужасно не понравился, потом эта нелепая «проверка», да и настроение сегодня весь день плохое: я на совершенно грязной Афродите, сдуру не помыл её вчера ночью, а сегодня на всех мойках огромные очереди. Москвичи и гости столицы вместо того, чтобы просто помыть машину, заказывают разнообразные опции: «сухой туман», «антиголограммная полировка», «покрытие жидким стеклом». Очереди от этого становятся ещё длиннее.
Короче, бомбим мы сегодня с Афродитой грязными, а потому я нервный и злой и в разговоры стараюсь лишний раз не вступать.
– Подумать только! Ничего себе! – хрыч продолжает шуметь упаковкой какой-то чудесной вещицы, которую ему подарили в бумажном пакете, но я непреклонен и молчу, сосредоточенно глядя на стикер Baby on board на соседней тойоте. Вот зачем они вешают эти стикеры?..
– Галочка, зайдите на мою электронку. Там письмо от Михельсона. Вернее, Михельсону. Я вчера отправлял. Распечатайте мне его, пожалуйста, я бы хотел его перечитать. Нет, не Михельсона распечатайте, а меня. То, что я ему отправлял. Мне надо освежить в памяти. Я прилечу сегодня ночью. В моём кабинете. На столе. И напомните Верещагину, что полномочий разговаривать с Михельсоном у него нет. Только я сам. Как генеральный директор с генеральным директором.
Выслушав Галочку, продолжал:
– Галочка, и по пленуму Верховного суда от восемнадцатого декабря мне сделайте дайджест. Кто выступал, о чём… Ну как обычно. Я так закрутился, что даже не посмотрел запись.
Мы продвинулись вперёд на три метра и снова остановились. Я перевёл рычаг в «паркинг».
– А где здесь ближайший «Красное и белое»? Я, наверное, никуда не поеду…
– Нам надо подъехать поближе.
Я остановился напротив входа в офисный центр класса «Б». От пассажирской двери до козырька над входом – аккурат два метра тротуара. Пассажирка не выходит из машины, хотя я уже завершил заказ и таксометр поблагодарил её за поездку.
– Вы слышите меня? Надо подъехать поближе, я без зонта.
Дождь прекратился уже минут двадцать назад, стекло было совершенно сухим. От Афродиты, которую я ловко припарковал у бордюра строго напротив входа, было ровно два метра до дверей. Я заволновался.
– Вам нужен другой вход?
– Нет, мне нужен этот. Но вам надо подъехать к нему ближе. Я из парикмахерской. Я только сделала укладку. Знаете, сколько она стоит?
– Вы переплатили, поверьте.
Ну почему, скажите мне, почему у меня вечно не включена запись звука в салоне, когда такие сюжеты, достойные фондового радиоспектакля ГДРЗ? Я продолжил чуть более дружелюбно, чем следовало:
– Здесь тротуар. Сюда нельзя машине. Там вход. Всего два метра. Дождь не идёт. Если хотите, достану из багажника пакет.
– Какой пакет?!
– Пакет-маечку. Из универмага. У меня их несколько в багажнике, на случай если пассажирка сделала укладку, а до входа целых два метра, хоть и без дождя, но…
Пока я зачитывал свою реплику, пассажирка психанула и выскочила прочь, сильно хлопнув дверью.
– Вы, наверное, были персональным шофёром? Так аккуратно едете…
Девушка со стаканом кофе в руке сначала восторженно блеснула глазами, когда увидела меня, протирающего ручки дверей, а теперь вот оценила пилотирование в плотном городском потоке. Я затряс головой: ещё не хватало. Нет, не угадали.
– Неужели подводником?!
Странная догадка. Неужели шея натёрта скафандром?..
Побыть подводником хотя бы до Южнопортовой – заманчиво, но врать не хотелось. Я решил, что не буду подтверждать, но и опровергать тоже не буду.
– Я когда школу заканчивала… У меня был друг. Подводник. Правда, такой дурак.
Тут пассажирка спохватилась:
– Вы только не обижайтесь!
– Никаких обид. Это же обычное дело: кислородное голодание, избыточное давление… – Я сыпался на элементарном: какое голодание? Это же у альпинистов…
– Знаете, какой он был псих?!
Я кивал в ответ понимающе: кому не знать, какие психи эти подводники.
– Почту мою читал, представляете? Ревнивый был. А с женой не хотел разводиться!
Мы были уже рядом с проспектом Андропова. Ещё никогда я так не радовался проспекту Андропова.
– Вот куда они все едут? – совсем без злобы и будто с искренним удивлением спросил молодой человек и расплылся в блаженной улыбке. – Я, к примеру, понятно: я отцом сегодня стал, еду в роддом. Дочь увидеть. Жену увидеть.