к сильно, что я прикрыл окна. Атмосферы Италии не получалось даже с позвякиванием цепочки на сумке у дамы.
– Лен, что с забором будем делать?
– Да не всрался мне твой забор, Дим. Тебе всрался, ты и думай.
– Эс как доллар, потом три, потом хэ…
– Хэ как икс или как русская эн?
– Хэ как хэ!.. Потом эта… Джи как клюшечка. Пять. Черточка. А перед ними ещё о или ноль.
– Перед ними?..
– Перед ними. Потом сэ.
– Сэ как доллар? Или как цент?
– Какой цент?! Сэ. Просто сэ. Русское сэ.
– Ок.
– Русская эн. Эс как доллар.
Я не выдерживаю:
– Давайте поедем так, а пропуск потом проверим, в конце…
Я проснулся от рёва моторов гидроскутеров. Что происходит? Я на каком-то курорте?..
Сейчас подойду к приоткрытому окну, выгляну на залитый солнцем sea view. Виден ли на горизонте Кипр? Нет, какая-то дымка…
Потом в душ, покурю в халате на балконе – и бегом на завтрак. Завтраки в прибрежных отелях плохие, как и сами прибрежные отели. Так что хватаю омлет и помидоры, сыр и хлеб, быстро управляюсь с ними – и на съёмку.
Что я снимаю? Не помню… Но точно не эти чёртовы гидроскутеры. Ревут, ревут… Когда же у них кончится бензин?
Просыпаюсь. Я в Немчиновке. Под окнами дома группа киргизов шурует газонокосилками. Проклятье.
– Там лучше повернуть в середине дома и в арку! – пассажирка вовремя и по делу объясняет мне, как заехать во двор к её подъезду.
Я киваю в ответ и включаю поворотник.
– А то все норовят заехать оттуда, – продолжает пассажирка, видимо, показывая рукой неверный манёвр моих коллег, а я даже не оборачиваюсь, потому что знаю, что она имеет в виду. И снова киваю. Мы сворачиваем с Литовского бульвара, в арку дома, оттуда направо.
– Я знаю этот дом и этот подъезд. Здесь жила моя первая любовь. С первого класса.
Высадить пассажирку получилось минут через восемь под предлогом того, что мне пришёл другой заказ (я наврал) и я должен на него срочно бежать. Барышня требовала не просто этаж и квартиру, но и все подробности романтических отношений первоклассников.
Рассказывать было совершенно нечего, но меня вдруг осенило, что писать о такси – бессмысленное занятие.
Надо сразу переходить к любовной лирике. Там деманд повыше, как сказали бы профессионалы.
К автобусу подходят шестеро. Во главе процессии – старший, судя по лысине. Остальные молодые ребята. Все в масках и перчатках.
Выскакиваю им навстречу и раскладываю сиденья в багажнике, чтобы в салоне разместилась вся группа.
Едем. Молодёжь восторженно смотрит на закатное небо сквозь стекло крыши, командир на переднем пассажирском деловито что-то отмечает ручкой в тетради.
Я прислушиваюсь к языку, на котором разговаривают загадочные пассажиры, но версий никаких нет. Точно не таджикский. Точно не узбекский. Вообще не тюркский, судя по всему. Проскакивает что-то похожее на хинди, но тоже не оно. Да и сами они не похожи на индусов.
Единственное знакомое слово, которое иногда слышу от бригадира – «дальбаёб немношко». Говорит он с ребятами без злобы: тоном врача, который озвучивает не очень страшный диагноз бестолковому пациенту. Пацаны хихикают в ответ.
Не выдерживаю и спрашиваю: что за язык? Откуда вы?
Памирцы. И язык, на котором они говорят – одно из наречий, коих на том клочке земли немало. Почти земляки, замечаю я. Ребята оживляются, и мы немного болтаем про Душанбе.
Справа от нас, стоящих на светофоре, огромный билборд с лозунгом «Родной земли не отдадим ни пяди», с картой России и фотографией бухты Севастополя.
Старший смотрит на билборд и спрашивает: что это значит? Что означает «ни пяди»? Что не отдадим?
Начинаю объяснять про Крым, про Севастополь, а потом, запнувшись, замолкаю. Зачем? Что мне ему сейчас начать рассказывать? С какого момента начать повествование?..
– Долбоёб немножко! – резюмирую, беспомощно махнув рукой. Шесть человек в салоне начинают ржать в голос. Политинформация закончилась, едва только начавшись.
– Нет, нет, не закрывайте солнце! – заголосила дама, увидев, что я потянулся к открытой крыше, – Я буду загорать! Я так соскучилась по солнцу! Не волнуйтесь, загорать не в смысле… Я имею в виду, ногами загорать. Они синие совершенно. Я вот так их положу тут, можно? Они чистые! А посильнее открыть сверху нельзя? Совсем? Ну хорошо. Сколько нам ехать показывает?
– Вам надо заполнить вот это: здесь фамилия, имя, отчество, тут номер машины, а вот здесь распишитесь. Расшифровку и закорючку. И в двух экземплярах.
Пакс вместо того, чтобы сесть в машину, закурил и начал просовывать мне в приоткрытое окно какие-то бумаги.
– Что это?!
Честно говоря, к этому моменту я уже был на взводе. Только что мы потратили минут пять, запихивая в багажник щит: овальный такой, деревянный, с металлическим кантом. Как у средневековых рыцарей. Я поначалу думал, что пассажир – ремесленник, на досуге мастерящий что-то декоративно-бессмысленное. Но на щите виднелись следы от ударов, довольно глубокие.
Когда мы наконец впихнули деревяшку в багажник, пассажир удалился со словами «сейчас принесу доспехи». Ещё через пять минут он вынес огромную сумку, из которой торчал металлический шлем.
Нервничать я начал по нескольким причинам. Во-первых, щит мог поцарапать пластик. Во-вторых, потому что подал машину я минут на шесть раньше, и наша долгая погрузка не прибавляла в цене поездки, совсем короткой и недорогой.
И вот когда я уже был готов стартовать, пассажир закурил и вручил мне какую-то бумагу для заполнения.
В бумаге было что-то про экспедитора и его данные. Я скорчил гримасу и спросил: что это?!
– Нам надо будет заехать на территорию, для этого нужно заполнить эту форму, – терпеливо объяснял мне курящий пассажир.
– Отлично, заполните её сами, пока мы будем ехать. Мне эта бумажка не нужна. Вы же не будете надевать ваши доспехи на ходу, верно? Вот и заполните формуляр. Я дам вам ручку.
– Доспехи не надевают! – обидел пакса не мой отказ заполнять листок, а презрительное «надевать» по отношению к доспехам. – В доспехи облачаются!
Я кивнул в ответ и завёл мотор, намекая, что нам пора трогаться.
– Как ваша фамилия? – оскорблённый пассажир принялся вписывать данные.
– Иванов.
– Иванов?
– Да какая разница. Напишите, Иванов. Или Зингельшухер. Или любую другую. Какая разница?
– Но вам же надо расписаться…
– Распишитесь за меня сами. Я делегирую вам эти полномочия. Вот честно: зачем это всё?
Пакс вздохнул и пожал плечами, как будто вдруг и сам понял, что это какая-то глупость.
– Вы подвезёте меня к двери? Сумка очень тяжелая…
– Конечно. Не волнуйтесь. Мы прорвёмся через любые кордоны. Если что, вы облачитесь в доспехи и порубите всех мечом в капусту. У вас есть меч?
Пакс снова вздохнул.
– Нет, меча нет. Он очень тяжёлый. И шлем тяжёлый, четыре кило… Из-за него мышцы растянул какие-то… Длинные, знаете, от копчика которые идут… Я гиревик…
– Что, простите?
– Гиревик. Если быть точным, пудовик.
Я молчал в ответ. Что происходит? Гиревик, пудовик, копчик…
Пакс продолжал объяснять.
– Гиревик. С гирями занимаюсь. С пудовыми. Пудовик. Гирю ношу по часу. Класть нельзя. Только на весу. Упражнение такое, понимаете? Доктор говорит, надо есть творожок. Я ем… Но всё равно мышцы болят.
– Братух, мы завтра в ночь уходим на Истру. На карася. Хочешь с нами?
Я не сразу понял, что пакс обращается ко мне: думал, по телефону разговаривает.
– Хочешь, на карпа. Хочешь, на карася. Нас как раз будет пятеро. Ну и удочки поместятся.
Началась поездка со звонка с криком «А вы где?!», затем МЧСовец признал свою ошибку в заказе и стал подлизываться: такая машина просторная, наверное, удобно надальняк идти… А в финале его осенило, что на автобусе можно и на Истру уйти.
– Нет, спасибо, у меня своя охота.
Я ответил дружелюбно, как будто три минуты назад и не рычал на бестолкового майора. Ладно, проехали, думаю… Все ошибаются с адресами.
– У нас прикормлено! – прогремел МЧСовец. – А по дороге баня есть. С девочками!
Последний аргумент был произнесён почти шёпотом, но с нескрываемым восторгом. Я показал большой палец и зарядил тираду про низкие тарифы, высокую комиссию и аренду: всё то, что неизбежно ставит крест на продолжении беседы. Так и вышло, этот приём действует безотказно. Спасатель уставился в окно и прекратил свои попытки зафрахтовать автобус для поездки на рыбалку.
– А как зовут его? Вот который поёт сейчас?
Пассажирка лет шестидесяти с платиновым абажуром на голове уже третий раз просила повторить песню Never, Never Give You Up в исполнении Barry White. Я послушно повторял композицию, мне не жалко.
– Бари?.. Как Алибасова?!
Я утвердительно кивнул.
– А есть его фотография? – не унималась дама.
– Алибасова?
– Нет, вот этого! – пухлый палец с огромным кольцом показал в сторону магнитолы.
Пока мы стояли на светофоре, погуглил певца.
– Я бы такому обязательно дала!.. – простонала дама. – Он американец?
– Американец… Но он лет двадцать назад скончался.
Пассажирка продолжала завороженно смотреть на большое лицо с микрофоном. Факт кончины звезды она будто бы не брала в расчёт.
– Обязательно бы дала!
– Хотите, статусы вам почитаю?
Мы мчим в сторону Шереметьево с девушкой и неподъёмным чемоданом. Первые минут пятнадцать она делала селфи, оттопыривая губы. Так как света в затонированном «ситроене» сейчас не очень много, я повернул рукоятку и открыл шторку стеклянной крыши.
– Держите порцию заполняющего света. И рисующего тоже, сейчас выедем из тени дома.