И надписи Patriot и Army на языке вероятного противника повсюду.
Если въехать на территорию с заказом, конечная точка которого указана как парк «Патриот», то высаживаешь пакса километрах в семи, покружив по бескрайним просторам с лесами, полями и реками, лавируя меж билбордами с фотографией и цитатами гаранта с обнулённым сроком годности.
– Тоже, кстати, красиво смотрится! – заметил пассажир, ткнув пальцем в сторону зелёного, как бронетранспортёр, храма.
Мы плутали по парку в поисках места, где моему пассажиру должны были дать из чего-то пострелять. Дорогу перегородил выскочивший откуда-то из-за куста охранник.
– Здесь ограничение 40! Не превышайте! – рявкнул он мне в окно.
– Конечно, конечно, не будем! – уверял его пассажир с заднего сиденья.
– На хуй пошёл! – рявкнул я, объезжая бритое препятствие в камуфляжной форме натовской расцветки.
Пассажир вдруг перестал восторгаться парком и посмотрел на меня укоризненно.
– Вы правы, они должны были знак повесить, но, видимо, ещё не успели… Парк же совсем новый. Зачем вы так грубо? Кстати, форма у него действительно странная. Не наша форма какая-то.
– Вот видите. Вдруг он диверсант, заброшенный в самое сердце, так сказать?..
– Да что вы, откуда тут диверсанты. Охрана здесь что надо.
Тем не менее, в голосе пассажира уже звучала лёгкая тревога, как будто я поколебал его уверенность в охране периметра патриотического парка.
– Скажите, а мы можем вон там проехать, мимо ракеты? Хочу посмотреть, что за ракета. Не вижу модель отсюда. Ах нет дороги… Ну ладно. – Пакс обвёл рукой пейзаж, как Людмила Зыкина обводила рукой зрительный зал, исполняя песню про озёра синие, – Но согласитесь: красиво смотрится!
Я привык начинать смену с этой вещи. Она теперь ассоциируется у меня с прохладным салоном, выруливанию по пандусу с пятого этажа парковки. Две риски фар ближнего на бетоне, притормаживаю – гляжу в зеркало на алые блики от стоп-сигналов, значит, лампочки в порядке, окна, приоткрытые со вчерашней ночи, пропускают в салон урчание мотора: чуть громче, чем надо, звучат клапана, но мотор холодный, так что нормально. Ближе к шлагбауму на выезде звук пропадёт. Вот и весь технический контроль перед выходом на линию.
Включаю таксометр. Немчиновка по утрам теперь почти не «горит» повышенными коэффициентами. Ну и ладно. Что-то обязательно прилетит. Достаю айкос, чтобы не дымить перед заказом.
А вот и он. От соседнего дома. Печку на максимум, салон не успел толком прогреться. Музыку тоже погромче. Angel of the South хорошая и какая-то настраивающая на работу вещь.
Останавливаюсь у подъезда, нажимаю «на месте». В машину прыгает мальчишка лет восемнадцати.
– А можно музыку потише?
Чёрт, я забыл совсем убавить громкость. Она действительно выше нормы. Убираю почти до минимума, извиняюсь.
Медленно выруливаем из двора. Немчиновцы последнее время перестали себя напрягать вопросом «как припарковаться во дворе» и бросают машины совсем незатейливо. Хорошо, я представляю себе, куда лучше лезть, чтобы выбраться наружу: навигатор здесь может завести в совсем плохие места. С недавнего времени в село разрешили ездить и каршерингу, а эти машины бросают вообще без опасения, что кто-то не сможет проезжать мимо. Поставил, хлопнул дверью, завершил аренду… Удобно.
Едем мы, значит, в сторону столицы, в салоне тихонько играет Acoustic Alchemy, я пальцами отбиваю ритм по рулю, мальчишка вдруг говорит:
– А давайте погромче. Что это играет? Ещё можем погромче. Кайф какой!
Ещё бы, думаю. Это тебе не Монеточка.
Через минуту два человека уже стояли в пробке, в салоне громко играла Angel of the South, две наши головы ритмично качались в такт.
Бишкекских водителей в нашем парке ласково называют индейцами.
Гаишники их не любят и постоянно штрафуют.
– У меня, говорит, аптечка просроченная. Штраф 1000 рублей взял.
– Что значит, просроченная?! – орёт выпускающий механик.
– Вот же!.. Он сказал, она 1984 года. Просроченная. Гаишник сказал штраф. Я заплатил.
Водитель показывает пальцем в бумажку, вложенную в аптечку.
– Это не срок годности! Это ГОСТ!
– Тяжелее всего сейчас индивидуалкам. Многие девочки совсем без работы сидят… Большинство вообще иногородние, им за квартиру платить надо.
Пассажирка лет двадцати пяти платиновая блондинка в жутких сапогах-ботфортах, спросила, не знаю ли я, когда всё это кончится, имея в виду ограничения в пандемию. Я развёл руками. Но на всякий случай решил поддержать девушку советом, врубив кризис-менеджера:
– Может быть, в онлайн уйти?..
– Да мы пробовали. Не у всех получается. Это же очень важно, чтобы лицом к лицу.
Я кивнул, будто бы со знанием дела: лицом к лицу – действительно важно.
Пассажирка продолжала:
– Глаза ребёнка очень важно видеть. Очень.
– Ребёнка?!..
– Конечно. Мы же с детьми работаем. Кто математику индивидуально преподаёт, кто физику… Готовим к ЕГЭ и вообще по программе. А с этой чёртовой пандемией хоть домой в Ставрополь уезжай.
– Вы же назад поедете? Обратно?
Пассажир в грязных ботинках сел в свежепомытую Фросю и отправился из модного загородного клуба верховой езды на заправку километрах в пяти.
– Извините? Куда – обратно?
– Обратно к клубу. Вы же наверняка будете возвращаться. Подхватите меня? Чтобы не вызывать такси обратно. Я только сигарет куплю. Представляете, у них там нет сигарет, ближайшая точка, где их можно купить – эта заправка.
Что-то мне подсказало, что сейчас будет фейерверк.
– Не вопрос, поменяйте конечную точку на клуб и поедем обратно.
Пассажир удивлённо уставился на меня:
– Но тогда ведь изменится цена!
Я расплылся в улыбке.
– Конечно. Возрастёт. Примерно вдвое.
Пакс истерично заголосил.
– И сколько тогда будет стоить эта пачка сигарет?! Вам же выгодно вернуться к клубу. Там клиенты, публика богатая!
– Да я уж заметил.
Я остановился напротив дверей заправки и нажал кнопку «Завершить заказ».
– Нет заявки! Отъехай отсюда!
Вахтёр-оператор шлагбаума машет мне рукой через приоткрытое окно.
Точка подачи в противоположном конце огромного дома на Ходынке. Бестолковый пакс, не удосужившийся сделать пропуск, вряд ли пойдёт пешком так далеко. Значит, будут звонки, стоны, лишняя кутерьма.
– Открывай. Меня пассажир ждёт у шестого подъезда. Не еби мозги.
Палка, обмотанная белым скотчем, поднялась.
Только я стал объезжать дом по кругу, как раздался звонок.
– Вы внутрь не заезжайте, мы выйдем на дорогу, у ресторана…
– Я уже въехал.
– Как? Я не могу делать пропуск, я в ресторане, а заказать может только жилец… Я сюда пешком шёл. Только жильцам можно… Минут пять упрашивал.
– Я знаю волшебное слово. Стойте у входа. Я буду через минуту.
– Darling give me a shout if you need anything! – говорила мне британка с крупными формами, хозяйка кафе с исключительно вкусными пирожными, неподалёку от дома на Кипре. Она ставила медный поднос с кофе и десертом передо мной и, блеснув глазами, удалялась курить за свой маленький столик в глубине заведения. Мы оба курили üç beş, то есть, три пятёрки, душистые сигареты, которые особенно хорошо заходили с ристретто.
Мне ужасно нравилось это give me a shout, и вот я недавно обнаружил, что русская версия, напоминающая мне о Кипре, отлично подходит и к такси:
– Температура в порядке? – спрашиваю я пассажира, садящегося в машину и опасливо глядящего на меня в рубашке с коротким руквавом, – Если надо поправить, кричите, хорошо?
Нигде так не крепнет народное единство, как в пробках накануне одноимённого праздника. Тут оно закаляется начиная с послеобеденного времени сначала на Бульварном, затем на Садовом, а потом и на Третьем транспортном кольце.
Остатаневшие от радости приближающегося выходного, как если бы и не было никакой изоляции от коллег все эти месяцы, офисные работники торчат в пробках, с ног до головы эрегированные и эмоционально возбуждённые. Амплитудами сигналов стараясь подгонять впередистоящих коллег из иных департаментов: двигай, двигай, ну же!
Из приоткрытых окон валит дым сигарет, пар вейпов и вонь айкосов. Садовое стянуло жгутом хорошеющую столицу. Индукция над центром такая, что хоть мобильники заряжай.
И я вдруг понял, как нам обустроить Россию. Очень просто.
Надо просто отменить все эти идиотские выходные. Все эти красные дни календаря закрасить чёрным. Никаких новогодних каникул, с которых возвращаются заплесневелые лица с отёками под глазами. Никаких ёлок и дедов морозов. Прочь, народное единство. В жопу, простите, дни защитников отечества. Защитите его лучше от этого бессмысленного пьянства.
Нет больше выходных. Нет праздников. Каждый день – рабочий и каждый выходной. Нет больше 9:00–18:00, пусть всё размажется тонким слоем по суткам. Не надо этих пиков. Этих массовых исходов.
Завтраки и бизнес-ланчи в кафе – круглые сутки. Нет опоздавших. Кто не согласен – расстрелять. Расстрелы тоже круглосуточные, выдача патронов в окне номер пять без перерыва на обед.
Никакого ритма. Никаких паразитных резонансов. Никаких обертонов.
Только плавная, размеренная жизнь.
После хорошей продуктивной смены дуешь в сторону родного села в приподнятом настроении.
Сегодня я был молодец. Сегодня не сдюжил и взял из самого центра заказ далеко в область – и не прогадал. Мы успели проскочить, ловко лавируя между пробками, куда-то за Клин, жаря по Новой Риге 130 в левом ряду. А там, высадив пассажира, приготовился куковать и искать на карте подходящее место для ловли заказа обратно – как прилетел оттуда же в Ясенево, пусть и по обычному «комфорту». Двойной джекпот.