телями, которые заканчивали ночную смену, и выяснить, как заключенные вели себя с момента нашей последней встречи. Я не была обязана это делать, но в глубине души мне хотелось выслужиться. Это мелочи, ничего особенно амбициозного. Мне нравилось хорошо ориентироваться на местности, поскольку это давало преимущество, а именно преимущество перед заключенными позволяло успешно управлять корпусом.
День прошел хорошо: никаких серьезных происшествий, ничего примечательного. Затем, около семи вечера, когда мне пора было идти домой, Стив просунул голову в дверь моего кабинета и спросил:
– Не хочешь пойти в паб?
Я взглянула на стопку файлов, возвышающуюся справа от меня. Отчеты. В тюрьме Холлоуэй мне не нужно было их писать. Здесь, однако, отчеты о заключенных требовалось сдавать каждый год. Проходили ли они обучение? Выполняли ли свою работу без особого нытья? Старались ли не попадать в неприятности? Чем лучше был отчет, тем выше была вероятность пройти по системе без каких-либо проблем, а также заработать привилегии и избежать всего, что могло бы продлить их и без того длинный срок. Если заключенные хорошо себя вели, они могли избежать перевода в тюрьму категории А.
Это был долгий процесс, немного утомительный, и он давался сложно, когда в дверь стучали каждые пять минут, поэтому я всегда оставляла это дело на вечер, когда корпус затихал.
– Извини, приятель! – ответила я. – Я бы с удовольствием, но у меня куча работы.
Я собиралась остаться допоздна, чтобы все доделать, но, честно говоря, я в любом случае отклонила бы предложение выпить.
В тюрьмах существует массовая культура употребления алкоголя. Сотрудники, как правило, много пьют, и это понятно: алкоголь позволяет отдалиться от жестокого мира, в котором мы работаем. Полицейские тоже видят много насилия на работе и часто пьют после смены. Их не просто так всегда показывают проблемными в телесериалах. У них, как и у нас, нарушен баланс между работой и личной жизнью. Я много пила, когда работала в Холлоуэй. Слишком много, может быть, три бутылки рома в неделю. Я никогда не пила одна, только с девчонками в пабе после смены. Правда, в Уормвуд-Скрабс все изменилось. Сначала я думала, что это связано с горечью по поводу перевода из любимого места работы в мужскую тюрьму. Я не была заинтересована в дружбе с коллегами после смены, потому что не хотела вкладывать душу в службу на новом месте. Почему? Меня снова могли перевести.
Однако со временем, когда я полюбила свою работу, я перестала скучать по вкусу алкоголя и ощущениям, которые он мне давал. Я не пытаюсь изобразить себя святой: я все еще иногда выпивала бокал по возвращении домой, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Голова прояснилась, мозг стал работать лучше, а профессиональная дистанция, которую я сохраняла с коллегами, оказалась полезной.
Стив ушел в местный паб с парнями, а я налила чая и взялась за накопившуюся работу. Отхлебнув из чашки, я схватила следующую папку из стопки справа: Мэтью Уолдрам. Папка была настолько толстой, что могла бы сойти за роман.
Я тяжело вздохнула, прежде чем открыть ее.
Мне не нравился этот парень, в нем было что-то особенно неприятное. Это трудно выразить словами, но в нем было нечто зловещее, что оставляло у меня ощущение холода после нашего общения.
Он был крупным парнем лет тридцати, который каждый день тренировался в спортзале. Короче говоря, я бы не хотела встретиться с ним в темном переулке. Я знала, что его, как и многих других заключенных, посадили за убийство своей девушки, но я понятия не имела о подробностях дела.
Стенограммы судебных заседаний были приложены к личному делу, и мне нужно было ознакомиться с ними, чтобы написать отчет. В них была вся информация, начиная с описания того, что произошло, и заканчивая приговором. Все это мне требовалось, чтобы составить полную картину реабилитации заключенного.
Бо́льшую часть времени я была подобна титану, но периодически что-то пробивало мою броню. Тогда был один из таких вечеров, и по этой причине он стал одним из самых запоминающихся в моей карьере.
Сторона обвинения сообщила, что Мэтью смотрел порно дома со своей девушкой. В результате они занялись сексом. Ничего удивительного. Считалось, что они оба употребляли наркотики.
Пока ничего шокирующего. Я сделала еще один глоток чая и перевернула страницу.
Как и следовало ожидать, поскольку пара вместе смотрела порно, ситуация начала накаляться. Он стал грубее. Секс становился все более насильственным.
Ладно, такого поведения я ожидала от убийцы. Перевернула страницу.
То, что Уолдрам сделал со своей девушкой дальше, было настолько ужасающим и жестоким, что у нее началось сильное кровотечение.
У меня скрутило живот.
Вместо того чтобы отвезти ее в больницу, он позволил ей истечь кровью, а затем выбросил тело, словно это был мусор.
Волна тошноты подошла из желудка к горлу. Это было ужасно. Он был настоящим садистом. Я поверить не могла, что один человек может так поступить с другим.
К тому времени я слышала и видела много кошмарных вещей, но дело Мэтью вывело меня из равновесия больше, чем все остальное. Возможно, я внезапно почувствовала себя уязвимой как женщина. Может быть, мне стало не по себе, потому что жестокость была запредельной? Точно не знаю, что произошло, но я не могла выкинуть эти образы из головы.
Частично проблема заключалась в том, что никто из сотрудников тюрьмы не проходил специального обучения, как переживать настолько яркое описание жестокости. Я не знала, как справиться с информационной перегрузкой.
Мной овладели противоречивые чувства. Часть меня хотела бросить папку через весь кабинет, чтобы она оказалась как можно дальше. В то же время хотелось продолжить чтение. Я должна была знать, чем закончилась история, хотя я и так это знала. Судья всегда подводит итоги в конце судебного заседания, и я надеялась, что он скажет что-то язвительное, назовет Мэтью чудовищем, которое никогда не сможет искупить свою вину, и приговорит его к наказанию, которое он заслуживал. Как бы странно это ни звучало, я хотела, чтобы справедливость восторжествовала, хотя и так знала, что он сидит в камере на втором этаже в 40 метрах от меня.
Судья меня не подвел. Он назвал убийство особо тяжким преступлением. За отсутствие раскаяния Мэтью заклеймили исчадием ада.
Я закрыла папку и отложила ее в сторону. Затем вздохнула с облегчением, осознав, что справедливость была восстановлена.
Подождите минуту. Почему я все еще была встревожена? Почему не могла избавиться от неприятного чувства? Достала сигарету из верхнего кармана. Она должна была помочь. Курение всегда меня успокаивало. Я втянула дым глубоко в легкие.
Действие сигареты длилось до тех пор, пока я не затушила окурок в пепельнице. Мне казалось, что та женщина была со мной в кабинете. Я видела, как она лежит на кровати, умирая в муках.
Черт побери. Резко встала, и стул заскрежетал по полу.
Я ходила по крошечному кабинету туда и обратно. Все мои инстинкты говорили мне уйти и поехать домой. Голова указывала сесть за стол и закончить работу. Перестать быть настолько эмоциональной.
Все же я вернулась за стол. Всегда была такой и стремилась довести работу до конца. В личном деле были документы об отдельном судебном заседании с участием матери Мэтью.
Ее признали виновной в воспрепятствовании осуществлению правосудия. Она солгала полиции о том, где находился Мэтью в момент совершения убийства, и обеспечила ему ложное алиби, заявив, что была с ним. В документах были подробно описаны отношения матери с сыном. Они были очень странными.
История жестокого обращения довольно характерна для детства убийц. Если в период взросления видеть только это, неудивительно, что убийцы так же ведут себя с жертвами, когда вырастают.
Что касается отчета о Мэтью, я бы солгала, сказав, что после ознакомления с материалами дела у меня не возникло желания дать ему очень плохую оценку, но я не могла этого сделать. Тот парень делал то, что его просили. Он был не лучше и не хуже большинства преступников в корпусе Д. Я должна была оставаться беспристрастной, поскольку это была моя работа, какой бы тяжелой она ни была временами.
Тем не менее это не означало, что я могла легко забыть его историю. Пока ехала домой, у меня в голове крутились яркие образы и слова судьи. Больше всего, однако, думала о боли, которую жертва чувствовала в предсмертные минуты.
Я заехала на заправку в Камдене, что стало моим вечерним ритуалом. Заправка, разогретая в микроволновке еда, возвращение домой. Должно быть, к тому моменту сотрудники уже знали меня в лицо.
Даже газеты на стойке вызвали у меня тошноту. Я не могла заставить себя прочитать заголовки, поскольку мне хотелось укрыться от мира и его жестокости. Я прошла в алкогольный отдел, нерешительно постояла там минуту, а затем уверенно схватила бутылку красного вина. К черту все, мне нужно было расслабиться.
Наверное, дом никогда не был для меня тем местом, куда бы я спешила. Это был пентхаус с двумя спальнями в Бейкерсфилде, расположенный рядом с тюрьмой, где я раньше работала. Он был построен в 1970-х и выглядел достаточно неплохо. Мой дом был чистым, но ему не хватало характера и атмосферы. Он был скорее практичным, чем уютным. Он был местом, где я могла опустить голову на подушку ночью. Правда, в тот вечер мне это не удалось. Я еще несколько часов сидела на диване и смотрела телевизор, пытаясь расслабиться. Даже инспектор Морс, мой любимый детектив, не смог меня успокоить.
Возможно, вы думаете, что в моей жизни и так хватало преступлений благодаря чтению личных дел, например Мэтью Уолдрама, но я просто обожала криминальные сериалы. Сбор улик, раскрытие дела. Мне нравилось сопровождать детектива до самой развязки. Я успокаивалась, смотря интересные мне передачи на удобном диване. Правда, в тот вечер это не помогало.