Через приемное отделение заключенные выходили на свободу. За один день мы могли принять 80 человек и выпустить 90. Это был огромный человеческий поток. Была еще одна группа заключенных, которая проходила через приемное отделение: женщины, которые пользовались расширенными привилегиями. Они были на хорошем счету. Да, они совершили преступления, но не были опасными для окружающих. В целом они хорошо себя вели. Неудивительно, что среди них было много женщин из Западной Африки, которых посадили за наркоторговлю.
Каждое воскресенье им предоставляли отгул на пару часов, во время которого они могли пойти в город – Холлоуэй – и купить еду. Вечером они устраивали большое застолье.
Мы не беспокоились о том, что они сбегут во время пребывания в городе, поскольку, откровенно говоря, куда им было идти? У большинства из них не было родственников в Великобритании. У них не было денег, кроме Ј20 на покупки, но они на них долго бы не протянули. Кроме того, все они прошли оценку риска. Если бы кто-то из них все же решился сбежать, мы бы вызвали полицию, которая обнаружила бы их с легкостью.
К тому времени я проработала в тюрьме более четырех лет и была повышена до старшей надзирательницы (я стала одной из самых молодых старших надзирательниц в стране). Из полутора лет, которые я провела в приемном отделении, к тому моменту я проработала там всего несколько недель. В рамках обучения вы работаете в разных подразделениях тюрьмы и потом можете попросить перевести вас в другое место, если захотите сменить обстановку. Единственный перевод, о котором я просила, был перевод на свежий воздух. Я полгода косила газоны в саду, и это было великолепно. Это напомнило мне о тех временах, когда я доила коров в деревне.
Из-за движения людей в обоих направлениях приемное отделение было оживленным местом. Только по воскресеньям ничего не происходило, кроме того, что заключенные с расширенными привилегиями уходили в город.
Однажды в воскресенье я руководила обысками личных вещей заключенных. Это очень похоже на досмотр ручной клади в аэропорту. Женщины, пользовавшиеся расширенными привилегиями, только что вернулись с рынка с полными пакетами. После обыска с раздеванием сумки обнюхал натренированный собачий нос, способный учуять запах наркотиков за километр. Каким бы доверием ни пользовались заключенные, их все равно всегда обыскивали.
В дверях кабинета появилась новая надзирательница с пакетом в руках. Ее глаза были большими, как блюдца.
– Все в порядке? – спросила я.
Это была стройная блондинка с волосами, собранными в пучок. Она была не старше 22 лет. Как говорится, у нее еще молоко на губах не обсохло. Не говоря ни слова, она поднесла пакет к столу, поставила его и посмотрела на меня глазами, которые кричали: «Сделай что-нибудь!»
Мой взгляд метался между ней, пакетом и гигантской улиткой, высовывавшей голову из пакета. Говоря «гигантской», я имею в виду размер небольшого футбольного мяча.
Это огромное существо выползло на мой стол.
Я в ужасе отпрянула.
– Что это? – спросила меня надзирательница.
Первые несколько секунд я не могла проронить ни слова от удивления.
– Я не знаю! – в итоге ответила я. Очевидно, это была улитка, но я никогда не видела ничего подобного. – Где, черт возьми, ты ее взяла?
– Одна из женщин принесла ее с рынка. Она утверждает, что собирается съесть ее на ужин.
– Что, прости?
– Она хочет ее съесть.
Когда я оправилась от первоначального шока, на меня нахлынула волна сопротивления жестокому обращению с животными.
– Она не будет это есть! – сказала я твердо. – Это живое существо. Заключенные не понесут его на кухню и не убьют!
– Так что же мне делать?! – воскликнула надзирательница.
– Не знаю. Позвони в Лондонский зоопарк, может, они что-то подскажут.
Улитка оставляла за собой следы из слизи.
– А пока убери ее с моего стола! – добавила я.
Бедная надзирательница осторожно засунула улитку обратно в пакет, стараясь свести контакт с ней к минимуму.
Она вернулась быстрее, чем я ожидала.
– Зоопарк просит привезти улитку! – сказала она. Не знаю, чего я ожидала от сотрудников Лондонского зоопарка, но точно не этого.
Господи! Я пыталась работать, и потеря сотрудницы в условиях жесткой нехватки персонала была крайне нежелательной. В то же время я не хотела, чтобы улитке причинили вред.
– Хорошо, я вызову тебе такси, – согласилась я.
В конце концов, зоопарк находился в Камдене, всего в пяти минутах езды отсюда. Я не думала, что это займет много времени. Мы положили улитку в большую картонную коробку, чтобы она источала слизь там.
Надзирательница и улитка уехали, а мне пришлось иметь дело с разгневанной нигерийской женщиной.
Заключенная, купившая улитку, была вне себя от злости. Разъяренная тем, что у нее забрали деликатес, она кричала и бушевала.
Это была полная женщина с длинными и острыми ярко-красными ногтями.
– Что это такое? – пыталась я получить ответ до того, как его дал бы зоопарк.
– Еда на ужин, – ответила она, даже не задумываясь о благополучии улитки.
– Ни в коем случае! – воскликнула я. – Вас временно отпускают не для того, чтобы вы покупали животных и готовили их живьем!
Она плохо говорила по-английски, но ее жесты было легко понять. Она пожимала плечами и размахивала когтистыми руками. Она не видела в этом проблемы. Наверное, в ее культуре улитки были такой же нормальной едой, как рыба с жареной картошкой.
«Ужин» оказался очень редкой гигантской африканской улиткой, которая может достигать 20 сантиметров в длину и жить до 10 лет.
В Нигерии они считаются деликатесом, и их часто называют «конголезское мясо». Я узнала об ужасающем процессе их приготовления. Сначала их варят живьем, извлекают из раковины, разрезают и либо жарят до появления хрустящей корочки, либо тушат с перцем и подают с рисом. Они оказались под угрозой исчезновения из-за вырубки джунглей.
Я запретила той женщине выходить в город. Ее перевели в другой корпус. Я не могла позволить заключенным покупать на черном рынке животных, находящихся под угрозой исчезновения.
Это само по себе было преступлением. Она явно купила улитку у какого-то недобросовестного торговца.
Тем временем гигантская улитка обрела замечательный дом в Лондонском зоопарке. Кто знает, может, она нашла себе партнера и теперь их дети ползают по зоопарку, оставляя за собой следы слизи? Мне бы хотелось в это верить.
11. Кто спустил собак?
Уормвуд-Скрабс, сентябрь 2003 года
– Если мы нашли это, кто может гарантировать, что больше ничего нет? – сказал Джордж Максвелл об обнаруженной леске. Он был прав. Мы должны были действовать быстро.
Охрана Хаммерсмитской больницы сотрудничала с нашей. Мы находились в постоянной коммуникации. Они перестали пускать людей на крышу и установили на ней сигнализацию, после чего крыша перестала быть нашей главной заботой. Этот путь доставки наркотиков был мертв. Теперь нам нужно было сконцентрировать все усилия на поисках наркотиков, полученных по зиплайну.
Был только один реалистичный способ достичь столь важной цели – облава на наркоторговцев. Мы должны были застать их врасплох. Если бы заключенные узнали, что мы собираемся обыскать их камеры, мы бы услышали, как половина крыла спускает воду в унитазах одновременно. Как мы могли застать их врасплох? С помощью собак.
Активные и пассивные собаки. Два совершенно разных типа служебных носов. Активные собаки шумны. Учуяв запах контрабанды, они начинают лаять и сходить с ума, и их используют для обыска территорий. Пассивные собаки обнюхивают людей и не поднимают шум. Что-то обнаружив, они тихо сидят. Такие собаки гораздо менее агрессивные и более спокойные. Часто в качестве активных служебных собак выбирают гиперактивные породы, например спрингер-спаниелей, а в качестве пассивных – лабрадоров, хотя это не установленное правило.
В Уормвуд-Скрабс было два прекрасных служебных пса. Альфи, бело-коричневый спрингер-спаниель, был активным псом, а черный лабрадор Монти – пассивным. Позднее у нас появился черный лабрадор Гарри. За время моей работы в Уормвуд-Скрабс у нас было много служебных собак, искавших наркотики. В среднем они служили от четырех до шести лет, после чего выходили на пенсию и либо находили новый дом, либо оставались жить с тем, за кем они числились на работе. За все эти годы я ни разу не встретила кинолога, который не захотел бы оставить собаку. Некоторых из них ждали дома сразу четыре или пять собак. Они очень привязывались к своим питомцам и не могли расстаться с ними.
Какими бы хорошими ни были служебные псы, «мощности» их носов было недостаточно, чтобы охватить весь корпус Д. Нам нужно было собрать «войска», то есть кинологов и надзирателей из ближайших тюрем.
В тюрьмах царил дух единения. Я помогу тебе, а ты – мне.
Нам приходилось трудно, если мы не могли положиться друг на друга в кризисные моменты. Возможно, в крыле Д не было эпидемии наркомании, но наркотики были серьезной проблемой. Не забывайте, проблема может начаться в одном месте, но пройдет лишь немного времени, прежде чем она распространится на всю тюрьму.
Была половина шестого утра. На улице было темно и очень холодно. Около сорока надзирателей из Уормвуд-Скрабс и близлежащих тюрем Пентонтонвилл и Уондсуэрт, национальные кинологические группы, восемь собак с кинологами, старший надзиратель, ответственный надзиратель и надзиратели ночной смены, которые изъявили желание остаться, а не поехать домой, ютились в комнате для свиданий, где, как это понятно из названия, проходят встречи заключенных с посетителями. Это было единственное место в Уормвуд-Скрабс, где надзиратели могли остаться незамеченными. Если бы кто-то в корпусе увидел толпу сотрудников и собак, он предупредил бы всю тюрьму, ударяя по решеткам и крича. В таком старом здании звук разносится беспрепятственно.