Первым шагом был обыск камеры Патрика. Я подписала отчет по безопасности, в котором указала список всего, что хотела сделать, в том числе наблюдение за его телефонными звонками и взаимодействием с другими заключенными. Я настояла на том, чтобы обыск проводила моя команда, а не надзиратели из корпуса, где содержался Патрик. Почему? Это позволило бы сохранить нейтралитет и не испортило отношения между заключенным и надзирателями корпуса. В противном случае обида и недоверие нарастают, создавая ненужное напряжение.
Обыск, который должны были провести двое моих сотрудников, был запланирован на утро. Я сидела за столом, когда мне позвонили из корпуса через 20 минут после начала обыска. Это был Гарет.
– Что у вас есть для меня? – спросила я в надежде, что они что-то обнаружили.
– У нас небольшая проблема, – ответил Гарет. – Как только мы вошли в камеру, он бросился в туалет. И вышел через несколько минут.
– Он не смывал?
– Нет.
– Вы ничего не нашли ни в туалете, ни в камере, ни при нем?
– Нет.
Я не Шерлок Холмс, но мне не нужно было быть суперсыщиком, чтобы понять, что телефон находился внутри Патрика. Угадайте с трех раз, где именно.
– Отведите его в ШИЗО и посадите на сканер, – сказала я.
Стул-сканер был на колесах, и его можно было перемещать. В девяти случаях из десяти вы могли увидеть его в коридоре приемного отделения или в ШИЗО.
Интуиция мне подсказывала, что на этом вряд ли все кончится. Профессиональный преступник вроде Патрика вряд ли легко расстанется с телефоном. Я ожидала, что мой телефон снова зазвонит в течение нескольких минут.
– Да, Гарет? – ответила я.
– Босс, я в ШИЗО. Сканер сработал, но Патрик все отрицает. Вы не могли бы прийти?
– С удовольствием, – ответила я. Меня всегда забавляло, когда заключенные думали, что смогут перехитрить аппарат.
ШИЗО находился в двух минутах ходьбы от моего кабинета. Я прошла мимо часовни, памятника архитектуры и самой крупной тюремной часовни в Великобритании. Это было настоящее произведение искусства, построенное различными заключенными в период с 1874 по 1891 год. Внутренний декор, в том числе фрески и витражи, тоже были созданы заключенными. ШИЗО располагалось в отдельно стоящем здании по соседству.
Я радовалась возможности размять ноги. Все утро сидела за столом и решала срочные вопросы. С момента вступления на новую должность моя рабочая нагрузка возросла в четыре раза. Всегда был тот, для кого что-то нужно было сделать.
В последний раз вдохнула свежий воздух, готовясь к вони «грязного протеста».
– Доброе утро, босс! – поприветствовал меня Гарет у двери. Его лицо было слегка усталым.
К счастью, в ШИЗО было относительно спокойно, и там стоял запах дезинфицирующего средства. Стул-сканер, стоявший на лестничной площадке первого этажа, торчал, как больной большой палец. Находившийся рядом с ним Патрик явно чувствовал себя некомфортно. Он был очень высоким, ростом около двух метров, и из-за этого слегка сутулился. Это был белый мужчина лет 35, чьи каштановые волосы до плеч были собраны в хвост.
Гарет отвел меня в сторону и прошептал на ухо:
– Он точно засунул его туда. У него была странная походка по пути сюда.
– Я не удивлена, – сказала я. Меня всегда удивляло, как вообще им удается засовывать туда мобильные. – Посадите его на сканер.
Патрик бросил на меня взгляд.
– Нет смысла на меня зыркать. Ты сам виноват в том, что здесь оказался.
Он осторожно опустился и поморщился, коснувшись сиденья. Как только его зад соприкоснулся с металлом, красная лампочка замигала.
Я скрестила руки и вздохнула от нетерпения.
– Слушай, Патрик, мы знаем, что ты прячешь мобильный.
Он отвел взгляд.
– Ты не вернешься в камеру, пока не отдашь нам его.
По закону мы не могли извлекать телефон. Так же, как и в случае с ненастоящим адвокатом, у нас отсутствовало желание это делать. Как правило, когда мы ловили заключенного, он сам доставал телефон и отдавал его невезучему сотруднику тюрьмы.
– Ничего я вам не отдам! – проворчал он, как обиженный ребенок.
– Хорошо. Тогда я зафиксирую нарушение порядка и дисциплины, и ты останешься здесь, пока не одумаешься. Мне все равно. Тебе решать, сколько ты тут пробудешь.
Его не обрадовало мое решение. Я ждала, когда он клюнет на наживку.
– Сажайте его на сканер первым делом каждое утро, – проинструктировала я персонал ШИЗО. Сотрудники провели обыск с раздеванием и поместили его в камеру, а я написала бумагу, согласно которой он должен был оставаться в ШИЗО до тех пор, пока телефон не окажется у нас.
Было невозможно угадать, сколько сможет продержаться пищеварительная система Патрика.
Кроме того, была вероятность, что он засунет телефон обратно сразу после того, как он покинет организм (мне мерзко думать о подробностях). Со временем, правда, Патрик бы сломался. Это всегда случалось. Есть предел нахождения в одиночной камере, который может вынести человек.
Через два дня мне позвонили из ШИЗО, но это был не тот разговор, которого я ожидала.
– Босс, телефон все еще у Патрика, но он хочет отдать нам его, – сказал дежурный надзиратель.
Что-то в этом предложении было не так.
– Тогда скажите ему сдать его.
Возникла пауза.
– Он бы сдал, но не может. Телефон застрял!
Черт побери! Только этого мне не хватало: нарушения порядка, переросшего в угрозу для здоровья. Неудивительно, что парень морщился. Господи.
– Ладно, оставьте это мне, – простонала я.
Пришла в отдел здравоохранения, где находились врачи и медсестры. Он располагался в корпусах Ж1 и Ж2 в другой стороне тюрьмы. В Ж1 находились заключенные с психическими расстройствами, а в Ж2 – кабинеты и палаты. Заключенным с психическими расстройствами и другими заболеваниями обеспечивалась круглосуточная медицинская помощь.
Новость о телефоне, застрявшем в заднице одного из заключенных, удивила дежурного врача не меньше, чем меня.
Это был не тот врач, который имел дело с Райаном Фолкнером: тот уволился. Я прикусываю язык, чтобы не сказать о нем еще что-то нелицеприятное. Теперь врачом была женщина, и она сразу пошла осмотреть Патрика. Пусть лучше она, чем я.
Новость о застрявшем телефоне распространилась по моему офису. Все шутили. Это был обычный черный тюремный юмор, помогавший нам выживать изо дня в день. На какой еще работе вам пришлось бы решать подобную проблему?
Я приготовилась к худшему. Наш медицинский персонал неохотно извлекал посторонние предметы из заключенных, поскольку у нас не было средств, которые обеспечили бы безопасность пациента при непредвиденных обстоятельствах. Короче говоря, мы не могли провести хирургическое вмешательство.
Врач перезвонила мне и произнесла страшные слова:
– Ему нужно в больницу.
Как вы уже знаете, я ненавидела вывозить заключенных за пределы тюрьмы, и на это были причины. Тем не менее Патрик вряд ли относился к категории хитрецов, способных сбежать. Ему с трудом удалось спрятать телефон, и ему точно не хватило бы ума спланировать побег из тюрьмы. Я была уверена, что он не специально сделал так, что телефон застрял в заднице.
Я позволила главному надзирателю Энди организовать сопровождение в Хаммерсмитскую больницу.
Уверена, вы будете рады услышать, что телефон успешно извлекли. Это была Nokia 3310, на которой можно было играть в «Змейку». Телефон поместили в пакет и вернули в тюрьму, как и Патрика (к счастью, не в пакете). Его передали Джастину, ответственному за связи с полицией, а тот сдал его команде по борьбе с коррупцией, сидящей в головном офисе. Команда хакеров должна была скачать информацию с телефона и изучить ее. Мобильные оставляют самый большой след. Они могут рассказать, что вы смотрели, что читали, что сказали, где были, с кем контактировали и т. д.
Я была рада, что разбор телефона не входил в мои обязанности. Как представлю, что мне пришлось бы прикасаться к кнопкам… Фу!
21. Какой бардак!
Уормвуд-Скрабс, апрель 2008 года
– Вы что, шутите?! – воскликнула я, уставившись на первую страницу газеты «Сан». – Как, черт возьми, это произошло?
Я была в ярости. Это должно было ужасно отразиться на всех нас. Мой отдел будет выглядеть плохо. Надзирателей, отвечающих за порядок в корпусе, распнут. Вся тюрьма будет выглядеть нелепо, что само по себе было преступлением. Мы усердно – и успешно – работали над тем, чтобы сделать Уормвуд-Скрабс одной из самых безопасных тюрем в стране. Неожиданно заключенный сфотографировал на нелегальный мобильный телефон нашего местного знаменитого наркомана, отправил фото в таблоид, и – БАМ! – мы оказались на первой странице. Нас обвиняли в слабой охране.
«Эти фотографии – самое громкое нарушение тюремной безопасности такого типа с тех пор, как фотография “Сохемского убийцы” Йена Хантли в его камере в тюрьме Вудхилл, расположенной у Милтон-Кинса, была сделана репортером под прикрытием».
Несправедливо. Если вы не догадались, я была в гневе. Я ненавидела журналиста за статью и прессу за то, что она снова выставила тюремную систему в негативном свете. Еще я ненавидела Пита Доэрти, солиста группы «Babyshambles» (а позднее и «The Libertines») и бойфренда супермодели Кейт Мосс, за то, что он превратил мое утро в цирк.
Да, он мне очень не нравился, потому что нахально вел себя с того момента, как поступил в Уормвуд-Скрабс 12 дней назад.
В течение нескольких месяцев, предшествовавших аресту, Доэрти хвастался своим употреблением наркотиков налево и направо.
Он думал, что находится выше закона, потому что был своего рода «рок-звездой» (я не зря беру это слово в кавычки).
В газетах появлялось много статей о его употреблении героина и бурных отношениях с Кейт Мосс. В итоге полиции все это надоело, и суд направил его в Уормвуд-Скрабс на три с половиной месяца в наказание за неоднократное нарушение условий освобождения под залог (ранее ему было предъявлено обвинение в хранении наркотиков). Суд назначил ему лечение от наркозависимости и анализы, поскольку у него обнаружили различные наркотики, включая героин, крэк-кокаин, марихуану и кетамин, но он не прошел необходимые тесты.