– У меня есть потрясающая новость от специалиста по связям с полицией, – сказала я. – Благодаря данным, собранным нами шесть недель назад, был предотвращен террористический акт, который планировался в торговом центре «Арндейл» в Манчестере.
Все ахнули, когда я объяснила, что Аль-Каида собиралась устроить в нашей стране. Теракт в торговом центре был частью всемирной атаки: террористы планировали направить террористов-смертников в метро Нью-Йорка в пасхальные выходные, чтобы нанести максимальный ущерб и вызвать массовую панику.
– Это благодаря вам, – обратилась я к Аллану, надзирателю из корпуса А, которого я пригласила принять участие в праздновании. Он написал «Отчет с информацией о безопасности», услышав подозрительный разговор между двумя заключенными из его корпуса.
Первое, что я делала каждое утро после сигареты и чашки крепкого чая с двумя ложками сахара, это просматривала все отчеты. Информация Аллана насторожила меня, поэтому я незамедлительно связалась с Джастином, который теперь базировался в Скотленд-Ярде. Не могу вдаваться в подробности, но в то время я даже не догадывалась, что это небольшое сообщение поможет спасти столько жизней.
– Вот почему ваша работа так важна, и я безгранично вам благодарна за тяжелый труд по повышению безопасности нашей тюрьмы, – продолжила я, невероятно гордясь всеми, кто был к этому причастен.
Раздался внезапный шквал аплодисментов. Все встречались друг с другом взглядами, как бы говоря: «Хорошая работа!» Воздух был наэлектризован благодарностью.
За годы работы в тюрьмах я сталкивалась со многими террористами. В Холлоуэй в основном находились представители ИРА. В Уормвуд-Скрабс содержались члены Аль-Каиды и некоторые яростные борцы за права животных.
За заключенными, осужденными за терроризм, было установлено пристальное наблюдение. Опять же, я не могу раскрывать подробности, но меры безопасности, примененные по отношению к террористам, были, например, гораздо шире мер, примененных к приговоренным к пожизненному заключению. Каждый их телефонный разговор, за исключением разговоров с адвокатом, прослушивался. Всех посетителей проверяла полиция. За их движениями постоянно наблюдали. Чем они занимались во время «часа общения»? Как реагировали на указания? Как относились к сотрудникам женского пола? Какие у них были религиозные убеждения? Принимали ли они активное участие в религиозных службах? С кем общались? Все это фиксировал тюремный персонал.
Они могли оказаться в тюрьме по ряду причин, начиная с найденной литературы о прохождении обучения в пакистанском лагере и заканчивая участием в радикальной группировке с экстремистскими взглядами. Спешу добавить, что не все они были мусульманами. У нас также были заключенные с крайне правыми взглядами, например неонацисты и неофашисты. Еще у нас содержались антививисекционисты, отправлявшие посылки с бомбами в исследовательские лаборатории. Наказание за то, что они совершили, не требовало перевода в тюрьму максимально строгого режима, но все равно за ними нужно было пристально наблюдать.
Один мусульманский экстремист создал мне особенно много проблем. С первого дня я сомневалась, что он должен содержаться в тюрьме категории Б, и очень скоро он доказал, что эти опасения были не напрасны.
Полиция некоторое время наблюдала за ним по подозрению в террористической активности. В ходе обыска у него обнаружили кучу сомнительной литературы, и его сразу арестовали. Сначала мы поместили его в главный корпус под пристальное наблюдение, и скоро нам стало очевидно, что он был отъявленным экстремистом.
Он отказался от привилегии иметь в камере телевизор, поскольку тот был «для неверных».
Не хотел носить тюремную униформу, так как он был против всего официального. Ему не нужна была кровать в камере, только коврик для молитв. Он был категорически не согласен с учениями нашего имама и называл их слишком мягкими. Тюремная мечеть находилась в многоконфессиональном центре, небольшом прямоугольном здании рядом со старой часовней. Точка кипения была достигнута через несколько недель, когда тот заключенный окончательно потерял связь с реальностью. Он встал в помещении для молитв и во весь голос закричал: «Аллах акбар!» («Аллах велик!»), и продолжал кричать, даже когда надзиратели схватили его и стали уводить.
Последним красным флагом стали сообщения о том, что он пытался радикализовать мусульман и других заключенных из своего корпуса. Его техника заключалась в том, чтобы заставить остальных разговаривать с ним, угрожая нападением или убийством в случае отказа: «Только став мусульманином, ты получишь защиту братства». Интенсивность его экстремистского поведения нарастала с каждым днем. В его случае не было кнопки паузы: он придерживался подхода «все или ничего». Честно говоря, это относится ко всем террористам.
Я сообщила руководству, что у меня есть серьезные опасения по поводу того заключенного и что его нужно как можно скорее перевести в тюрьму максимально строгого режима. В тюрьмах с таким режимом содержатся преступники, которые в случае побега будут представлять максимальную угрозу обществу, полиции и национальной безопасности. Распорядилась о его переводе в ШИЗО, пока мы ждали окончательного решения руководства. Я могла попросить о переводе, но не имела полномочий для его осуществления.
Ему это нисколько не понравилось. Более того, ему претил тот факт, что это решение приняла женщина. Мягко говоря, у него были проблемы с противоположным полом. Частью его экстремистских взглядов была убежденность в том, что женщины – это слабый и неполноценный пол, который нужно контролировать. Женщины обязаны были подчиняться мужчинам. На протяжении всего пребывания у нас он отказывался разговаривать с персоналом женского пола. Наверное, страшно разозлился, когда я пришла к нему в камеру, чтобы увести в ШИЗО.
Дежурный пошел со мной и отпер дверь. Заключенный поднялся с коврика для молитв. Лицо было наполовину скрыто за длинной спутанной бородой. Темные глаза сощурились при виде меня.
– А она что здесь делает? – сразу спросил он. – Я не разговариваю с женщинами.
Он сердито посмотрел на меня.
Я рассмеялась. С кем, по его мнению, он говорил?!
– Не имеет значения, разговариваете вы с женщинами или нет, потому что вас планируют перевести в тюрьму максимально строгого режима, – сказал дежурный. – Пока мы ждем решения, вы будете находиться в ШИЗО. Соберите вещи, вы отправляетесь туда прямо сейчас.
Я бы никогда не позволила заключенному думать, что он задел меня тем, что вылетело из его рта.
Возможно, я даже саркастически улыбнулась, когда дежурный его уводил.
Руководство согласилось с моей оценкой риска, и заключенного в тот же день перевели в тюрьму Белмарш в Темсмиде, районе на юго-востоке Лондона.
25. Посмотреть злу в глаза
Тюрьма Уэйкфилд, Западный Йоркшир, апрель 1994 года
Он был известен как убийца мужчин нетрадиционной сексуальной ориентации. Он душил жертв и оставлял их тела в извращенных позах. Так, он надевал на них сбруи или привязывал к столбикам кровати. Он делал с телами странные вещи, например оставлял у них на груди мягкие игрушки в сексуальных позах.
Он даже зарезал кошку одной жертвы и насадил ее пастью на пенис убитого, а хвост засунул жертве в рот.
Он звонил в газеты и признавался в содеянном, но при этом не раскрывал своей личности, будто играя в кошки-мышки. После первого убийства он сказал газете The Sun, что хочет стать знаменитым серийным убийцей. Что ж, ему удалось. Я не знала, как выглядит зло, пока не посмотрела в глаза этому человеку.
Надзирательница, с которой я подружилась в Холлоуэй, предложила мне экскурсию по Уэйкфилд, мужской тюрьме максимально строгого режима в Западном Йоркшире. Ее также называли «Особняк монстров» из-за большого количества особо опасных насильников и убийц.
Отец той надзирательницы был одним из начальников тюрьмы, и он предложил нам провести специальную экскурсию по этому месту. Я не могла упустить такую возможность, потому что пришла на работу недавно и хотела узнать о тюремной системе как можно больше. Мы с Мартиной взяли отгул и на рассвете отправились в «Особняк монстров».
Уэйкфилд – еще одно викторианское учреждение, характеризующееся богатой историей, старинными традициями и архитектурным величием. Уникальной тюрьму делала башня с часами, стоявшая в центре между корпусами. Она бы идеально вписалась в вид живописной деревушки, если бы не камеры видеонаблюдения, которые окружали циферблат и были направлены на дворы и корпуса.
Первое, что поразило меня в том месте, помимо просторов и запаха немытых мужчин и пережаренных овощей, это степень контроля. В конце «часа общения» били часы, звук которых рикошетил от старых стен и вибрировал в коридорах. Все заключенные незамедлительно бросали свои занятия и послушно возвращались в свои камеры. Они входили внутрь и убирали руки за спину, словно солдаты, ожидавшие, когда их запрут. Как им это удалось? В Холлоуэй это было похоже на выпас овец: «Ой, мисс, я кое-что забыла» или «Мисс, мне нужно взять рулон туалетной бумаги». Вы идете в одном направлении, а они разбегаются в другом, пока у вас не останется другого выбора, кроме как загнать их в угол и схватить или пригрозить ШИЗО.
Мы должны добиться того же. Почему мы не можем это реализовать? Даже тогда мой разум гудел идеями о благоустройстве тюрьмы, хотя я не знала, что с ними делать. Я хранила их в своей мысленной картотеке, чтобы претворить в жизнь позднее.
Посмотрев местные «достопримечательности», мы пришли в столовую. Это был тюремный магазин, где заключенные раз в неделю могли тратить деньги на чипсы, печенье, табак, папиросы и другие базовые вещи.
За прилавком был надзиратель, и полдюжины заключенных стояли в очереди. Одна из ламп дневного света над головой мерцала, создавая стробоскопический эффект в маленьком помещении без окон.