Держись, Ванесса, держись.
Длинные мрачные коридоры, ведущие к выходу, никогда не казались мне такими светлыми. Они как будто были освещены прожектором, указывая мне путь наружу. Думаю, это ощущение было связано с тем, что все провожали меня взглядом. Я была в центре внимания, хотя к этому не привыкла и не чувствовала себя комфортно.
– Пока, ребята! – сказала я в своей обычной сдержанной манере и в последний раз махнула рукой.
Ворота с лязгом закрылись у меня за спиной. Шум тюрьмы внезапно сменился звуками улицы: двигатели машин ревели, клаксоны гудели в час пик.
Стоя там и сжимая в руках свои вещи, я подумала, что заключенные, наверное, испытывают то же самое, особенно те, кто провел в тюрьме долгие годы. Стоя там, как и я, с пакетом вещей, были ли они такими же дезориентированными и боялись ли они возвращаться в реальный мир?
Я направилась к машине. Не могла заставить себя оглянуться на те культовые башни, поскольку в противном случае от моего самообладания не осталось бы ни следа.
36. Бунт
Холлоуэй, 1989 год
– На счет три! Раз… два… три!
Мы отперли дверь в корпус и ворвались внутрь. Все тридцать женщин-надзирательниц были одеты в синие защитные костюмы, и на нас были наголенники, щиты, шлемы и забрала. Мы были вооружены дубинками PR24, как они официально назывались. Сломя голову неслись в огонь, хаос и насилие бунта. Наши ботинки со стальными носками стучали по рифленому металлическому полу, в то время как в нас летели горящие предметы, оставляя в воздухе красные и желтые хвосты.
Я скрестила руки, укрываясь щитом от бутылки, которая летела по направлению к моему лицу со скоростью 100 километров в час.
– Проклятые надзирательницы! – орали женщины-заключенные, как бешеные животные. – Умрите, стервы!
– Попробуйте до нас добраться! – кричали они в коридорах. – Мы готовы!
Они стучали в двери кулаками и били по перилам всем, что попадало им под руку.
Воздух был удушливым от дыма и токсичных веществ, исходящих от горящих матрасов. Женщины разбили лампочки, поэтому было абсолютно темно. Из-за клубов густого черного дыма мы практически ничего не видели. Тем не менее двигались вперед, не показывая свою слабость. Нужно было вернуть контроль над корпусом и усмирить заключенных.
– Вперед, девушки! – скомандовала старшая надзирательница. – Идите, идите!
У меня першило в горле от дыма, и легкие обжигались с каждым вдохом.
Всего пару часов назад я лежала на диване ногами вверх и смотрела криминальную драму. Так было до того момента, пока меня и еще пятнадцать надзирательниц из Холлоуэй не вызвали в соседнюю тюрьму в качестве подкрепления, чтобы взять под контроль бунтующий корпус.
Тюрьма Буллвуд-Холл в Хокли, Эссекс, была женской тюрьмой категории С. Ее закрыли в 2013 году, но в то время она была известна тем, что оставалась одной из последних тюрем, где заключенные сами чистили унитазы. Там снимали документальный фильм «Действительно плохие девчонки», который позволяет вам получить представление о женщинах, которые содержатся в этой тюрьме.
Нам сообщили, что заключенные все крушили. Их было шестьдесят, и среди них были как осужденные, так и подследственные.
Они подожгли свои камеры, и надзирательницам пришлось покинуть корпус ради собственной безопасности. Меня готовили к этому моменту. Это был мой первый бунт, но я нисколько не боялась, понимая, что мы команда и поддержим друг друга.
Все находились под действием адреналина и готовились к чему угодно.
Наша цель состояла в том, чтобы эвакуировать заключенных, даже если бы они пинались и кричали. Мы должны были надеть на них наручники, обыскать и поместить в фургон, чтобы перевезти в другую тюрьму. Они не могли вернуться в свой корпус после всего, что натворили. Потребовалась бы не одна неделя, чтобы привести все в порядок.
– Вытащите меня отсюда! – кричала одна из заключенных, бежавшая в мою сторону. – Я не хочу в этом участвовать.
Она молила меня о защите. Разве можно было ее винить? Помимо опасности, бунты или подстрекательство к ним влекут за собой лишение свободы на срок до десяти лет. Я подтолкнула ее к двери, где находились надзирательницы, которые должны были ее задержать.
На меня плевали. Меня обзывали, пинали и били кулаками. В меня бросали горящие предметы. Я размахивала дубинкой, как световым мечом, отбрасывая летящие бутылки и банки.
Вода из луж брызгала на ноги – по крайней мере, я надеялась, что это вода. Мне было страшно представить, что еще это могло быть.
Впереди была баррикада из перевернутой мебели и матрасов, которая должна была помешать нам проникнуть внутрь и не дать заключенным, желавшим выбраться, это сделать. Суть состояла в установлении контроля на всех уровнях.
Организаторы бунта были сзади, обороняя баррикады. Нам нужно было разрушить сразу несколько завалов и прорваться через них. Мы встали в одну длинную линию, как во время схватки в регби.
– На счет три! – скомандовала старшая надзирательница. – Раз… два… три!
Мы пошли в атаку, отодвигая мебель и перебрасывая вещи из стороны в сторону.
Из черного дыма вышло много заключенных, умолявших вывести их оттуда. Мы хватали их за шкирку и толкали в сторону выхода. Нам нужно было быть жесткими: возможно, они притворялись, что их нужно спасти, чтобы нанести по нам удар. Они вполне могли быть вооружены ножами.
Мы добрались до второй баррикады, но она была высотой с целую крепость. Никто не смог бы пробраться через нее без подъемника.
Медленно отступая к выходу, мы прикрывали друг друга со спины от атак сверху или сзади. Как только вышли, я сняла шлем. Волосы прилипли ко лбу от пота. Глаза покраснели от дыма. Когда я говорила, у меня болело горло, потому что оно было раздражено от криков. Тем не менее умудрялась шутить.
– У тебя тушь потекла, дорогая, – в шутку сказала я подруге. Юмор был естественным способом успокоиться.
Во мне циркулировало столько адреналина, что не было времени на размышления. Что, если меня ударят до потери сознания/пырнут ножом/подожгут? Чувство единения грело мне душу. Мы были командой. Оказались в опасной ситуации и вышли из нее относительно невредимыми. Страх нас объединял.
Нам удалось вытащить двадцать заключенных, что не было плохим результатом, но нам оставалось эвакуировать еще две трети обитательниц корпуса.
– Готовы, девушки? – последовал приказ. Теперь у нас были подъемник и подкрепление: к нам привезли надзирательниц из другой тюрьмы. Ничто не могло нас остановить.
Мы застегнули шлемы, подняли дубинки и снова пошли в атаку.
В тот момент я поняла, что тюремная система стала для меня второй семьей. В моей жизни каждый день отличался от другого. Я приходила и уходила, сияя от радости.
37. От прошлого не убежишь
Сафрон-Уолден, Эссекс, лето 2016 года
Я шла по главной улице одного из самых живописных городков неподалеку от Лондона. Сафрон-Уолден. Мой новый дом. Новое начало. У меня перехватило дыхание.
Извилистая улица завернула за очередной угол, и взору открылось больше тюдоровских домов с деревянными балками и других исторических зданий, датируемых 1141 годом, когда город был построен вокруг замка. Кофейни, сувенирные магазины, лавки с мылом ручной работы и местными безделушками.
Я не могла дышать.
Меня окружали здоровые на вид люди, которые очень отличались от заключенных, с которыми приходилось иметь дело. Матери с детьми, пожилые люди – все заглядывали в местные магазины, а я не могла наполнить воздухом легкие.
Все смотрят на меня.
Сковало грудь. Казалось, что грудная клетка давит на легкие. Чем сильнее становилась паника, тем крепче была хватка. Закружилась голова. Не хватало кислорода. Я потеряю сознание, устрою целый спектакль.
У меня была паническая атака. Одна из многих, случившихся после моего выхода на пенсию. Только вот я этого не осознавала. Молча страдала долгие годы, стараясь справиться самостоятельно, но не достигла успеха. Раньше я никогда не терпела неудач.
Хотелось бы рассказать вам счастливую историю о том, как я радостно вышла на пенсию. В действительности мой мир рухнул.
Меня подкосили проблемы со здоровьем, которые начались через месяц после ухода из Уормвуд-Скрабс. Сразу наступила менопауза, которая привела к сильным перепадам настроения. Спустя несколько месяцев, в ноябре, меня госпитализировали. Нужно было удалить сдавивший нерв позвонок, из-за которого рука утратила чувствительность. Я едва успела восстановиться после операции, как врачам пришлось удалить мне желчный пузырь, поскольку он уменьшился до размера горошины. Наложили 52 стежка. Уже через несколько месяцев меня снова госпитализировали, на этот раз для фундопликации, операции, которая должна была помочь мне с глотанием. Желудочные клапаны перестали работать, и еда возвращалась в горло, удушая меня.
Мое тело меня подводило. Казалось, что стресс, который я подавляла на протяжении многих лет работы в тюремной системе, накрыл меня с силой приливной волны. Почему, приезжая на отдых, вы всегда простужаетесь или заболеваете гриппом? Это та же физиология. Думаю, когда тело расслабляется, его атакуют болезни.
Я не только застряла в цикле болезней, но и морально не справлялась с выходом на пенсию. Потеряла цель в жизни и в самые мрачные дни задумывалась о том, зачем мне жить дальше.
Это была не я. Это была не та Ванесса Фрейк, которая управляла одной из самых известных тюрем в Великобритании. Я стала тенью самой себя.
Подруга Джу некоторое время пыталась уговорить меня обратиться к врачу, но я упорно сопротивлялась. Как обычно, думала, что справлюсь и решу проблему самостоятельно. Я убедила себя, что мне станет легче, если я буду продолжать усердно работать. Ошибалась. Наконец я сдалась и обратилась к участковому терапевту.