– Какая система? Какой перекресток? О чем ты, Федя? Я ничего не понимаю!
– Я тоже. Ладно, Савелий, спасибо, что позвонил.
– Мне приехать? – повторил он.
– Не нужно, спасибо.
– Ты знаешь, Федя… – Савелий запнулся. Федор скрестил пальцы в ожидании очередной бредовой идеи, которую тем не менее можно будет раскрутить до какого-нибудь хлипкого креатива. Ему нужен был пинок, поворот темы, подзатыльник, наконец. Он напряженно ждал. И Савелий выдал: – Федя, когда мы с Зосей были в музее, там напротив банк… Я ушел, не мог смотреть, ждал Зосю на улице. Там круглосуточная охрана, и я еще подумал: если банк не работает, зачем охрана, они же на пульте в полиции… Днем от хулиганов, а ночью?
– Такая у них политика, должно быть, – вздохнул разочарованный Федор. – Капитан проверил их записи, Буракова там нет. Спокойной ночи, Савелий.
Ни пинка, ни прорыва, ни интеллектуального подзатыльника не случилось. Савелий наговорил много, но никакого креатива в его словесах Федор не выловил. Хотя… он задумался. Дельфийского оракула нужно толковать, до сих пор ему удавалось…
Минут через пятнадцать он вскочил, обругал себя идиотом и выбежал из дома. Он летел по ночному городу, от нетерпения и спешки не сообразив вызвать такси. Свернул на проспект Мира, остановился в двух или трех кварталах от музея восковых фигур. Огляделся. Бинго! Похоже, финишная прямая. Ну Савелий, ну гигант!
Глава 31Мастер-класс
Прямых линий не бывает.
– Смотри, узнаешь?
Капитан Астахов наклонился над компьютером Федора. Они расположились за своим столиком в баре Митрича. Савелия с ними не было, он сидел дома с детьми, а Зося пошла в школу на родительское собрание.
– Проспект Мира, за два квартала от музея, – сказал капитан, поднимая глаза на Федора. – И что?
– Обрати внимание на время и дату.
– Обратил. Двенадцать пятьдесят семь, двадцать восьмое августа. День убийства Лидии. Ну и?..
– Смотри внимательно. Видишь этого типа? Проходит мимо, спешит.
– Какой еще… Останови! Бураков! Это же Бураков! Ну, сука! Значит, алиби накрылось?
– Значит, накрылось. Это не все кино, Коля. Через двадцать четыре минуты он снова засветился на той же камере, уже по пути обратно. «Английский клуб» в восьми минутах от музея, в два конца получается около шестнадцати примерно. Камера «захватила» его на полпути, значит, до музея оставалось около четырех минут плюс в музее около пятнадцати. Итого около двадцати и еще четыре минуты до камеры на обратном пути. Вот тебе и двадцать четыре минуты. Девушка-официантка не заметила, что он выходил. Бураков и его гость сидели там с одиннадцати до начала третьего, больше трех часов, второй выходил, она заметила, а как отлучался Бураков, нет. Ты говорил, что проверил его алиби, он якобы не выходил, камера в холле его не засекла. Но я уверен, что есть служебный выход. Как бы там ни было, он вышел из ресторана незамеченным. Дальше дело техники. Место нам известно, мотив тоже, орудие убийства – из тех, что приносят в кармане. Если потянуть, то мотив напрямую связан с Кротовым. Видимо, Бураков и Лидия возобновили знакомство. Он сделал ей предложение, от которого она не сумела отказаться. После смерти Кротова она становится опасным свидетелем не то убийства, не то аферы, подтолкнувшей его к самоубийству. Это оказалось достаточным мотивом для ее устранения.
– Самоубийство? Ты уже согласен, что это самоубийство?
– Нет. Но у меня нет доказательств. Пока. Бураков способен на убийство, хотя его супруга думает иначе. Эти два убийства разные… – Федор запнулся, подыскивая слово, – …по смыслу. Смерть Кротова ему выгодна экономически, то есть он мог убить, а мог не убивать, у него был выбор. А вот с убийством Лидии выбора у него не было, он оказался у нее в руках и мог потерять все.
– Откуда запись?
– Из аптеки. Савелий надоумил.
– Куда ж без Савелия. Что за аптека?
– Обычная аптека, в двух кварталах от музея. После того как однажды ночью их ограбили, там установили камеру. Савелий позвонил мне вчера узнать, как прошли похороны Кротова, потом мы перескочили на убийство в музее и камеру слежения в банке напротив, и он высказался в том смысле: зачем камера, если ночью банк не работает… как-то так. Не буду пересказывать всего, что он сказал, не сумею. В результате меня осенило, что в районе могут быть другие точки с камерами, причем необязательно рядом с музеем. Если Бураков шел в ту сторону из «Английского клуба», то, скорее всего, он шел по проспекту Мира, возможно, по той стороне, где расположен музей. Значит, нужно искать такую точку на той же стороне улицы, причем охват может быть практически любой, укладывающийся в путь от ресторана до музея. Дата и точное время у нас есть. Если он не летел по воздуху, то должен был где-нибудь засветиться. Вернее, не где-нибудь, а на всех камерах по дороге. Я начал с ближайшей к музею, с аптеки. Бинго!
– Это оригинал?
– Оригинал изымешь сам, с понятыми. Они позволили мне снять копию. Очень милые девушки. Надеюсь, этого достаточно, чтобы не закрывать дело о самоубийстве Кротова? Кстати, что по моей просьбе?
– Ничего. Ждем.
– Если удалось подвесить бураковское «музейное» алиби, то надо бы присмотреться ко второму, на вечер пятнадцатого. Кротов мог быть не один и таблетки глотать не по собственному желанию. Он искал свою Эвридику, мог нанять частного детектива… Мы это уже обсуждали. Он был боец, он бы так просто не сдался.
– После смерти жены у него были проблемы с головой, – напомнил капитан. – Возможно, случился рецидив, и его снова скрутило.
– А если в тот вечер он был не один? Охрана знает машину Буракова, могли не обратить внимания. Если он сказал «а» с девушкой, то мог сказать и «б»…
– То есть он явился устранять партнера на собственной тачке? Помахал охраннику, и тот его впустил? – скептически спросил капитан. – Не пляшет. Он же не идиот. Придумай что-нибудь еще. А вообще…
Капитан запнулся. Ему хотелось порассуждать об отношениях Лидии и Буракова… Она его шантажировала, он ее раскусил. В итоге расстались они плохо, со скандалом, а теперь, значит, опять вместе? Он попросил увлечь Кротова, и она согласилась? Так получается? Но, взглянув на Федора, он оставил свои мысли при себе.
– Придумаю, – пообещал Федор. – А что по актрисе?
– Тупик. Говорил с костюмершей Татьяной, которая обнаружила труп. Спрашиваю: не бросились в глаза чужие, которые шлялись по коридору, возможно, с цветами. Она говорит, что чужим сюда нельзя, правда, всегда находится тот, кто сунется. Но лично она никого не видела. Их главный, с язвой желудка…
– Откуда ты знаешь, что у него язва?
– Она и сказала, в смысле чтобы не сильно прессовал. А что, спрашиваю, у него был мотив? За что прессовать? А она говорит, мотив был у всех. Клеопатра – Анна Пристайко, кстати, ее называли примой – была великая актриса и приличная стерва, ее в театре терпеть не могли. Зато теперь рассказывают, что глубоко ценили и прямо не знают, как справятся без нее. Тот, что с язвой, очень нервничал, говорит, ночь не спал, так как имел предчувствие – не хотел ставить Шекспира, сопротивлялся изо всех сил после того, как однажды сломал ногу на репетиции «Ричарда III», а во время премьеры «Ромео и Джульетты» от него ушла жена. Не везет ему, говорит, с Шекспиром. И сейчас не хотел, как чувствовал. И не ошибся! Никого не видел, чужих не было, кто приносил цветы и подарки, не знает. Проверял сцену, нервничал, давал последние наставления Антонию. Супруга Антония, которая накануне учинила сопернице скандал, сказала, что если бы убила, то ножом! Прямо в сердце. Она тоже актриса, но сейчас в декрете, сидит с ребенком. Прима путалась с ее мужем, а муж, Антоний, тоже сволочь приличная, у него ребенок, а он шляется. Антоний пугливый малый, говорят, боялся приму, жену, главного, директора – такой перепуганный уродился. В глаза не смотрит, ломает пальцы, заикается. Зовут Олимпий. Он еще и Олимпий! В общем, мог прийти кто угодно, там проходной двор. Охранник – дедушка с берданкой, глухой как пень, сидел у себя в каптерке и гонял чаи. В вечер премьеры, как водится, суматоха, крики, беготня. Любой, кто хоть немного знаком с планировкой их задворок, запросто пройдет незамеченным. Если бы мы хоть представляли, о ком спрашивать… И вообще, может, это была женщина.
– Это был мужчина, – сказал Федор.
– Может, знаешь, кто?
– Гипотетически.
Капитан, прищурясь, долгую минуту рассматривал Федора. Потом спросил:
– Твой запрос тоже гипотетический?
Федор пожал плечами и промолчал…
Глава 32Прозрение
Пани Катаржина и Алекс Гучковы собирались домой. Она вытаскивала из шкафа и комода одежду и укладывала в чемодан, стоявший на кровати. Алекс ушел в бар в холле, и она была одна. Она закрыла чемодан, присела рядом и задумалась. Она уезжала из этой страны, теперь навсегда. На сердце тяжело, она обвиняла себя в том, что была плохой матерью… Плохой? Она не была ему матерью вовсе. Бросила, как щенка, обрекла на сиротскую жизнь… Как только он выжил, ее бедный мальчик! Не было дня и часа, когда бы она не вспоминала и не каялась. Ей было не сладко в заграницах, приходилось работать за троих, да и характер у мужа был крутой. Грех говорить так, но только после смерти супруга пани Гучкова почувствовала, как распрямляется согнутая спина. Теперь она уважаемая состоятельная женщина, у нее хороший бизнес, много друзей, каждое воскресенье она ходит в церковь, а на Рождество и Пасху печет штоллены и куличи для неимущих. Раз в месяц приносит цветы на могилу мужа – он лежит в семейном склепе Гучковых. Там же будет стоять урна с прахом Мишеньки, и она будет носить цветы им обоим. Туда, когда придет время, занесут и ее гроб. Даст Бог, она дождется внуков от Алекса, будет забирать их к себе в Пештяны на лето, баловать и покупать игрушки. Всю оставшуюся жизнь она будет отмаливать свой грех. Иногда она думает, что смерть Мишеньки – это кара ей, Катаржине! Ее наказали Мишенькиной смертью, не позволили искупить грех. Кто-то там наверху рассудил: если ты бросила его тогда, то не получишь и сейчас. Мысли эти были такими страшными и так мучили ее, что она перестала спать. Одна радость – Алекс. Мальчику ни в чем отказа не было, престижная школа, потом институт в столице… Получал за двоих. Умный добрый мальчик, мамин сын, со всеми своими проблемами к мамусе, а отца побаивался. И когда проиграл в карты десять тысяч, и когда разбил машину отца, взятую без спроса, и когда ребята дали попробовать какую-то гадость и он украл у отца деньги, а она сказала, что это она взяла… Да мало ли! Выручала, заступалась, продавала немногие свои украшения, чтобы выручить. Муж многого не знал. На то и мать, чтобы прощать и закрывать собой. Перерос мальчик, выправился. Работа в крупной компании, хорошая специальность, может посоветовать матери по бизнесу, когда надо. Мечтает открыть свой, по компьютерам. Они обсудили, она обещала продать свои магазины и помочь. Хватит, наработалась. Оставит себе на безбедную жизнь, ей много не надо, а остальное ему, пусть начинает свой бизнес. У Алекса светлая голова