– А может, все-таки случайность? – спросил трепетный Савелий. – И Кротов сам?
– Нет! – жестко произнес капитан. – Он признался, что насыпал таблетки в рюмку Кротова. А потом стоял на пороге спальни, держался за косяк и прислушивался к дыханию брата. Ждал, пока тот умрет. Потом проверил пульс и убедился, что Кротов мертв. Вернулся в гостиную, вымыл и убрал в буфет на кухне свою рюмку. Протер пластиковую бутылочку с таблетками, вернулся в спальню и вложил ее в руку мертвого Кротова. А потом бросил на пол в гостиной и спокойно ушел через веранду и задний дворик. Перелез через неприступный бетонный забор, в котором лазеек как на собаке блох. Возможно, подремал до рассвета. И телефон разбить сообразил. Ненавижу такие дела! Когда убивает матерый рецидивист… Да, он вырос в такой среде, чалился на зоне, ему замочить человека – раз плюнуть, но когда мальчишка! Это извращение. Мы копаем в радиусе города, а убийца под боком! Прав философ, надо быть проще.
– Я так не говорил, – заметил Федор.
– Говорил! Что не нужно усложнять. Другими словами только.
– Не нужно множить сущности без необходимости. Это не я сказал.
– Не важно!
– Бедная пани Гучкова, – сказал Савелий.
– Каин и Авель, – пробормотал Митрич. – Ничего в нашем мире не меняется…
…Пани Гучкова рыдала и обвиняла себя. Говорила, что это ей кара, что она заслужила, она грешница, она плохая, а Алекс не заслужил, он хороший мальчик! Мишенька сам! У него умерла жена, он ее очень любил, сам рассказывал, а потом еще девушка бросила и ушла. А Сашенька ни в чем не виноват! И пусть лучше ее «заарестуют» и она пойдет в тюрьму, и лучше бы она никого не искала. И зачем только она, дура, полезла в его телефон…
– Мамочка говорит, что иногда не нужно исправлять старые ошибки, пусть себе… Надо отпустить, – сказал Митрич. – Бросила сына – кайся, ходи в церковь, раздавай на бедных, но не надо исправлять, а то сделаешь хуже. Ну посмотри на него издалека, и все. Лучше оставить, как есть, чтобы не стронуть судьбу, а то вишь, как получилось… А, ребята? – Он смотрел на них серьезно и печально, ожидая ответа.
Савелий пожал плечами, Федор промолчал. Даже капитан не нашелся, что сказать, и нехотя промямлил:
– Всяко бывает, Митрич, иногда, может, и не надо…
…Митрич разлил коньяк, и они выпили. Без тостов, не чокаясь, поминая убиенных бизнесмена Кротова и его девушку…
А потом прибежал запыхавшийся Иван Денисенко, плюхнулся на стул и закричал:
– Ну все! Доставил. Утешил как мог, звал сюда, но Виталька один и так все утро, пришли, а он на полу бьется – припадок. С ним бывает, вроде эпилепсии. Может, оно и лучше…
– Что лучше? – спросил после паузы Федор.
– Что припадок. Она сразу про Лиду забыла, бросилась поднимать его, все такое. А то все плакала, жалела подружку, совсем плохая и невменяемая. Говорит, ни за что не поверю, что она повелась на деньги, извела живого человека, это все Бураков, сволочь и подонок. На меня рычала, а я что? И вот ведь как… – Иван задумался на миг. – Как витиевато работают механизмы судьбы! Все случайно в нашем мире! Бураков наткнулся на Лиду, понял, что она похожа на Мишину Лену, и придумал план, а она, глупышка, не устояла. А потом он ее убил. Считай, Кротова тоже он! Бураков не рассказал, как они познакомились?
Капитан пожал плечами и не ответил. На Федора он не смотрел.
– И я вот теперь думаю… – продолжал Иван, – если Миша так на нее запал, она могла вернуть Буракову деньги и послать к черту. Миша бы ее не бросил с его старомодными понятиями о чести… Он же потерял голову! Он бы с радостью ее под венец! Любая баба на ее месте… Да я бы сам на ее месте, хоть и не баба! Извини, Федя.
– Может, у нее биография подгуляла, – скучно заметил капитан. – А у него понятия о чести… – На Федора он по-прежнему не смотрел.
– Какая там у нее биография? – закричал Иван. – Нормальная девка, умница, студентка… – Он помолчал, уставившись на бутылку, и сказал: – А у вас тут хороший коньячок, я смотрю. Митрич расстарался? А мне бы пивка. Митрич, пивка можно? Сушняк давит, аж в глазах пересохло. Я вчера на корпоративчике фоткал, ну, как водится… Хорошее бухло, кто ж откажется. Ну и… А утром ни свет ни заря Влада позвонила в соплях и слезах, приди, а то мне плохо! А мне самому хреново – глаза в кучу не соберу! Ну и жара! – Он вытер салфеткой влажный лоб. – И похороны… Когда это чертово пекло уже закончится! Сейчас бы дождичка осеннего да в лес за грибами! И пожрать бы! Митрич, мясо есть?
– Сейчас! – встрепенулся Митрич и убежал. Вернулся с тележкой, нагруженной тарелками с бутербродами и запотевшими кружками пива.
– Ребята, тут говорят, дикий бешеный волк загрыз директора музея, правда? – спросил он, разгружая тележку. – Или брехня, как обычно? Забежал прямо в дом и загрыз. Мамочка, говорит, правда, у ней подруга где-то рядом живет, все видела своими глазами. Или даже целая стая. Весь город прямо гудит!
Иван переглянулся с Федором и сказал значительно:
– Мы с Федей были там!
– Вы были? – поразился Митрич. – Так это правда? Бешеный волк загрыз человека?
– Это была собака, Митрич. Нормальная собака, которая загрызла моего друга Мирону. То есть я считал его другом, а он оказался маньяком и психопатом. Я подозревал, что его талант от дьявола и он душу продал, но не настолько же! Ну думал, ладно, все нутро у них на роже, аж страшно, талант, да, еще и усугублял, прямо показывал пальцем и орал: «Этот – сволочь и подонок, та – стерва, тот… еще что-нибудь!» А он их убивал! Понимаешь? Живых людей, которые хуже куклы! То-то они были как живые! Он в них переселял тех… Понимаешь? В смысле верил, что переселяет. Живых в свои восковые муляжи!
– Восковый скульптор убивал людей… Зачем?
– Я же говорю, считал, что у него получилось лучше. Ты их видел?
– Ходил с мамочкой как-то…
– Помнишь Клеопатру? Это шедевр! Лучше, чем живая. И Костик Рахов, и ведьма Саломея Филипповна… Остальные, правда, пожиже, он их не трогал. Миша Кротов тоже у него там, алхимик, но это не он его, а Мишин брат. И Лида, бедная девчонка, ее вообще там не было, в смысле в виде куклы…
Речь Ивана становилась все менее связной, но тем не менее была очень образной. Он кричал и размахивал руками, делал драматические паузы и пучил глаза. Митрич слушал, раскрыв рот.
– И вы видели эту собаку?
– Видели! Она положила морду на диван около ведьмы и так сидела. Стерегла. А вокруг кровищи… по стенам, по потолку… Ужас! И Мирона растерзанный на полу. А Саломея Филипповна на диване, думали, убил! Федя потрогал, а она живая, только спит!
– А собака не бросилась?
– Не, Федя ее хорошо знает. Ее зовут Херес. Я тоже ее знаю, но не решился бы. Здоровенный волчина… в смысле, псина. А маньяк Мирона ее изваял с белым волком, как чувствовал, прямо… омен! Это же знак! И пришел сжечь хату, бензином все провоняло, облил, да не успел! Она потом рассказала, что заперла собаку в сарае, та сразу чуть не бросалась на Мирону, как чуяла… Он заявился в гости, каялся, знак ему был, говорил, что жену убил, душегуб, нес вовсе запредельное про свой особый путь, а сам ее вырубил и… А собака вырвалась! Бросалась на дверь, выбила щеколду и вырвалась! Чувствовала, что хозяйку кончают! Федя ему: «Херес, Херес, хорошая собачка» и стал гладить, а у меня аж бабочки в животе, сейчас, думаю, загрызет! А Федя у нас этот… шептун! Как он с ним управился, я чуть с копыт не слетел! Морда в крови, и руки ему лижет! А на глазах слезы! Честное слово! Никогда не видел, чтобы собака плакала. Я фоток наделал, посмотришь. Такой случай раз в жизни выпадает… Свезло так свезло! Лео… Лешка Добродеев все телефоны оборвал, дай, мол, и дай! Для газеты, общественность волнуется, подробностей требует и картинки. А я ему: «На, выкуси! Я подумаю!» Он меня пару лет назад на бабки кинул, хапанул фотки и не расплатился, жулик! Теперь за все заплатит, с процентами. – Иван захохотал.
– А как вы вообще туда попали? – спросил Митрич.
– А мы с ведьмой давно дружим, иногда навещаем. У нее винцо домашнее классное, на травах. Позавчера Федя говорит, а не навестить ли нам уважаемую ведьму Саломею Филипповну, давненько не виделись, как ты смотришь? А что я… Я всегда «за». Говорю, а чего, давай! Ну мы и рванули. В дороге обломались, ловили попутку, потом еще до черта пехом. Ладанка в стороне от трассы. А тут стемнело, осень… Ну и вот.
– А потом что?
– Потом? Добрались, осмотрелись, и Федя вызвал полицию. Коля приехал…
– А что теперь будет с собакой? Ее забрали?
– С собакой? – Иван взглянул на Федора. – А собака… это… Убежала! Испугалась полиции и убежала. Как услыхала сирену, сразу в бега. Будут искать, наверное, как свидетеля. Сделают фоторобот, как водится… все такое. Да, Коля?
Капитан только вздохнул и покачал головой. Уставший Иван снова припал к кружке, пил, громко глотая и дергая кадыком. Савелий и Федор смотрели, как он пьет. Митрич побежал за добавкой…
– Мы нашли свидетеля, – сказал Коля. – Мирону видели в театре, когда была убита Пристайко. А вот когда стали выпускать народ, его уже не было.
– А другие убийства, в других городах? – спросил начавший приходить в себя Савелий. – Тоже он? Мирона? Кроме тех, что вычислил Федя?
– Саломея Филипповна рассказала, что Мирона говорил о завершении цикла и упоминал число двенадцать, так что…
– Отправили запросы, ждем, – перебил капитан. – А вообще, чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что хомо сапиенс, как говорит философ, способен на все. На любое зверство. Даже художник, талант, гений… Твори, радуй народ, так нет, зверство ему подавай!
– Мирона был больным человеком, – заметил Федор. – Ему открылось, что он призван искоренять несовершенство и уродство мира и заменять его идеалом. Он чувствовал себя мессией, нес идею. Сравнивал себя с титаном, у которого орел клюет печень. Платил за свое предназначение одиночеством и бесприютностью. Иногда совсем мало нужно, чтобы столкнуть человека в пропасть кривого восприятия. Жалко его…