– Гении все психи, – сказал Иван. – Я по себе знаю…
Капитан иронически фыркнул.
– Не, конечно, я не такой, как восковик. А в смысле иногда селедки с вареньем хочется, к примеру.
– Или на свалку, – сказал капитан.
– Ага. Вы… Вы не понимаете, ребята! Хотите, устрою экскурсию на свалку? Это же… восторг! Поэма! Философия бренности и тлена! Федя меня понимает. Под девизом: «Все проходит!» Хотите?
– Я воздержусь.
– А я не против, – сказал Федор. – Жизнь нужно познавать во всех ее проявлениях. Савелий?
– Ну… не знаю, – озадачился тот. – Как-то не думал. Там же грязь и запах тоже…
– Ну да, не цветник, конечно, но надо быть выше, – назидательно сказал Иван. – Художник над толпой! Даже на свалке. А вообще…
– Кстати, о странностях гениев, – перебил Федор. – Среди них много неадекватных личностей. А в быту это, как правило, неприятные, равнодушные и часто жестокие люди. И нерациональные, что странно. Греческий философ и ученый Эмпедокл открыл скорость света, доказал, что Земля – шар, определил центробежную силу, при этом считал себя богом и прыгнул в кратер вулкана, чтобы доказать, что бессмертен. Пифагор верил в переселение душ и в то, что бобы – зло. Обычные бобы. Что-то они в нем пробуждали. Микеланджело мылся так редко, что от грязи у него облезала кожа, как у змеи, и часто ложился спать в обуви. Он отказывался общаться с людьми… И так далее.
– Они живут в параллельном мире, – сказал Савелий. – И видят иначе. Нам не понять. Но они не убивают! Не верю… «Гений и злодейство две вещи несовместные»[11].
Капитан иронически дернул бровью, но про- молчал.
– Гений должен быть одинок, – заявил Иван. – А если он женится в четвертый раз, то…
– …то это не гений, – сказал капитан.
– То это победа надежды над опытом, что говорит о его нерастраченности и свежести.
– Ты что, намылился в четвертый раз? Уверен?
Иван задумался; сказал после паузы:
– Влада классная девчонка, битая жизнью, добрая. Жалко мне ее. И Витальку жалко. Бьется она с ним, жалеет… Я в прошлом году делал рекламный буклет про лечебницу Лемберга, ну вы знаете, для психов…
– Зачем им реклама?
– Лечебница платная, и еще полно всяких фондов, которые дают деньги. Надо, чтобы народ знал. Я позвонил старику, говорю, нужна консультация. Рассказал, показал фотки и рисунки. Он выслушал, говорит, очень интересный случай, молодой человек. Похоже на синдром Ангельмана, это, говорит, сбой в пятнадцатой хромосоме, в итоге задержка развития. Очень редкий диагноз, болезнь пока плохо изучена. Ее еще называют синдромом счастливой куклы или марионетки, потому что больной постоянно улыбается и радуется, но это только судороги, он ничего не понимает. А как лечить, спрашиваю. А никак. Успокоительное, снотворное, против судорог, витамины. Исправлять на генном уровне пока не умеют. И постоянный присмотр. Показал ему рисунки – там цветные пятна, Виталька любит красные, желтые и зеленые краски, торкают они его. А это как, спрашиваю? Может, хоть что-то понимает? Он долго рассматривал, а потом говорит: я бы посмотрел мальчика. Знаете, говорит, психиатры с мировым именем собирают творчество психов, вот недавно в Германии была выставка… Сейчас! – Иван потер лоб. – Такое еще интересное название, необычное. «Чудо в обувной стельке!» Вот! Немецкий психиатр, забыл имя, давно уже собрал их рисунки. Достал альбом, показывает. Вполне интересные работы, ни за что не сказал бы, что психи. Ну да, сюр, фантазии, завихрения, ну и что? Возьмите Босха! Тоже ни хрена не понятно. Понимаете, говорит, человечество давно волнует вопрос, что такое отклонение, а что норма, тем более в искусстве, там ведь всякого намешано. У меня международные связи, можем попытаться вывести вашего мальчика на свет. Так и сказал… Я Владе пока ничего, оставил ему рисунки и фото… Жалко мне их, не заслужили они…
Иван пригорюнился. Похоже, хмель уже выходил из него, и он становился непохожим на себя – грустным, помятым и каким-то скукоженным.
– А чего это мы сидим, как на утреннике в детском саду? – вопросил капитан. – Савелий, ты у нас все книжки прочитал, давай тост! Что-нибудь про то, что жизнь продолжается! Или как там сказал один гений: все-таки она вертится!
– Это Галилей сказал.
– Правильно сказал, поддерживаю. Вот за него давайте и примем!
Капитан разлил коньяк, и они выпили…
Глава 37Жизнь вприпрыжку бежит дальше
Занятия закончились, классы опустели, и в аудитории было непривычно тихо. Ухо ловило негромкие звуки откуда-то извне, и тогда Федор прислушивался. Но это были лишь отголоски, остатки эха, гуляющего в пустых коридорах. Он закончил писать, сложил бумаги в папку и вышел из аудитории. В полутемном вестибюле его окликнула женщина, и он с удивлением оглянулся. Он не сразу узнал ее, и она назвалась, заглядывая ему в глаза и несмело улыбаясь. Это была жена Буракова Лидия Семеновна.
– Вот, пришла, – сказала она. – Нашла вас, Федор Андреевич… ничего?
– Ничего, конечно, – ответил Федор, соображая, что ей нужно.
– После того нашего разговора, когда вы были у нас, я много думала… – Она замолчала. Федор, теряясь в догадках, молча ждал. Потом спохватился:
– Лидия Семеновна, здесь недалеко кафе, посидим?
– Ой, вы же голодный после работы! – воскликнула женщина. – У меня с собой бутерброды, хотите?
– Хочу! Не успел позавтракать.
…Они сидели в маленьком «студенческом» кафе, сейчас почти пустом. Федор заказал кофе и мороженое. Лидия Семеновна обрадовалась и сказала, что лет десять не ела мороженого. У нее были частые ангины, вот и отвыкла. Достала из сумки бутерброды. Федор назвал их произведением искусства и сказал, что жалко есть. Там было много всего: сыра, ветчины, листиков салата и кружков огурца. Лидия Семеновна вспыхнула и смутилась.
– Вы, наверное, удивляетесь, – начала она, глядя ему в глаза, – зачем я пришла… После нашего разговора… Вы не поверите! Это было как глоток свежего воздуха! Я отвыкла от людей, шарахаюсь, когда ко мне обращаются в магазине или на улице. Понимаете, Руслан… – она запнулась. – Он все время давал мне понять, что я ничто. Пустое место. Домашняя хозяйка с пеленками и кухней. Он даже на приемы в мэрию ходил сам, и на корпоративы. Место женщины в доме. И вечные разборки насчет денег. Сколько потратила, куда, зачем это, зачем то. Вроде ничего страшного, многие так живут, да и давал же, не отказывал, но… Даже не знаю, как сказать. Он любил рассказывать, как они бедно жили, не хватало даже на хлеб. Мол, цени. А мне кусок в горло не лез. Да, я знаю, я слишком в себе, все переживаю. Мне не хватает смелости, я слабохарактерная, никогда не могла возразить. Только плакала сначала, а потом привыкла. Человек ко всему привыкает. Поплачет и привыкнет. Мы и не ездили никуда, разве что иногда в пригородный пансионат, куда-нибудь, где речка, чтобы детям было интересно. Да и то на третий день он сбегал, говорил, работа срочная. Я знала, что у него были знакомые женщины… Жена всегда знает. Если честно, мне было все равно, даже лучше, когда он приходил поздно. А теперь… – она замолчала, пытаясь справиться с волнением. – Мы разводимся! – выпалила. – Я наняла адвоката, имею право на половину, и мальчики тоже, он все нам объяснил. Сначала хотела продать дом, чтобы разорвать совсем, а потом подумала: это же мой дом, мальчики привыкли, тут соседи какие-никакие, да и место красивое. Я его сама обставляла, Руслану было все равно. Это мой дом! И мальчиков. Забрала к себе родителей… Мы с ними редко виделись раньше, Руслан не хотел. Папа теперь по дому и с мальчиками, мастерят удочки, собираются на рыбалку. У папы старенькая «Волга», еще бегает, представляете? Мама помогает, готовит… И я теперь могу работать! – Она смотрела на него сияющими глазами, и Федор невольно улыбнулся в ответ. – Перевожу старшего из лицея – мне у них никогда не нравилось. Дети там из богатых семей, не столько учеба, сколько похвальба, что у кого есть да какие телефоны. А теперь, когда отец в тюрьме, нечего ему там делать. Рядом с нами есть неплохая школа, я уже была у них. Им нужен бухгалтер… И я согласилась! Даже не знаю, как сказать, даже самой совестно. Муж в тюрьме, а я его вроде как бросаю. Ругаю себя бесчувственной, а сама ничего не могу с собой поделать. Просто чувствую: если опять вместе, лучше сразу в петлю, понимаете? И еще боюсь, как я одна? Отвыкла…
Она замолчала, смотрела на Федора, ожидая осуждения или одобрения, и он сказал:
– Лидия Семеновна, вы все правильно делаете. Вам не за что себя упрекать. Главные ценности в жизни – свобода и право выбора. Вы умная и сильная женщина, вы справитесь. Мальчики у вас славные, жаль, не видел старшего.
– А вы приходите к нам! – воскликнула Лидия Семеновна. – Правда! Придете?
– Приду. А ваша мама хорошо готовит?
– И я, и мама! Пирогов напечем! С капустой и грибами! Придете? – Она раскраснелась и похорошела, и Федор подумал, что она счастлива. Впервые в жизни…
…Он проводил ее к автобусу, и она сказала, нерешительно и сомневаясь:
– Вы знаете, насчет той женщины из музея, которую убили… он убил… Я хочу сказать, я не знаю всего и не представляю, мне не говорят, вроде он как-то пытался через эту девушку забрать бизнес у Миши… А только Руслан не убийца! Я его знаю! Забрать бизнес, обмануть, поиздеваться… да! Но он не убийца. Я думаю, это получилось как-то случайно. И еще… понимаете, я даже не хочу вспоминать нашу жизнь, если бы не это, все бы так и осталось… Это страшно! Наша жизнь и жизни других людей перемешались, и мы зависим друг от друга, а вы говорите – свобода и выбор… А какая свобода, куда мне с тремя детьми? Да и не отдал бы он мальчиков. А когда убит человек, теперь свобода… Как же так? Кому-то горе, а кому-то счастье?
Путаное, но тем не менее убедительное сомнение в наличии свободного выбора в социуме. И что тут скажешь? Что свобода выбора зависит от силы духа, характера, уверенности в себе… и так далее? Короче, кому-то дано, кто-то рвет по-живому и уходит, а кому-то приходится ждать оказии, потому что обстоятельства сильнее. Она дождалась, и теперь ее мучит совесть…