Городок наш издавна мечтал о железнодорожном сообщении с остальным миром. Чтобы приходили и отходили пассажирские поезда, курсировали по расписанию электрички, трудолюбиво тянулись насквозь грузовые составы, полные всякого полезного добра. Чтобы детям сызмальства был знаком отечественный запах странствий, состоящий из неповторимой смеси тавота, мазута и сгорающего в титанах угля. Чтобы было место, где жизнь никогда не затихает, и даже по ночам постукивает молоток обходчика, звучит прямо с неба, множась эхом, жестяной голос диспетчерши, гремят сцепки, и с горящим глазом на лбу, похожий на циклопа-призрака, скользит туда-сюда по блестящим нитям маневровый тепловоз. Чтобы можно было сразу сесть и поехать куда угодно – хоть в область, хоть к морю на юг, хоть в столицу, хоть далеко за Урал. Чтобы был просторный вокзал с залом ожидания, рестораном и буфетом… Одним словом, чтобы все было, как у людей.
И в досоветское время горожанам мечталось об этом, и в советское наказы давали и писали челобитные от трудящихся, но не получалось. Стратегического значения городок не имел, полезными ископаемыми, численностью и большими объемами нужного стране производства не вышел, поэтому тянуть к нему железную дорогу никакая власть не желала. Советская порой обещала перед выборами, однако выполнять обещанное не торопилась. Единственное, на что ее хватило, – это проложить узкоколейку, по которой некогда вывозились лес, щебень с песком и что-то невнятно оборонное из двух секретных цехов Сельхозтехники. Не то отдельные детали для боевых жаток, способных косить неприятеля, как траву, не то валки для разминирования, – слухи ходили разные. Но и узкоколейка вместе с властью приказала долго жить – заросла травой, а кое-где и деревцами, оплыла, осела, местами заболотилась, так что трудно уже было на глаз распознать – не то это бывшая насыпь, не то скудные остатки какого-нибудь оборонительного вала, защищавшего в древности городок от всяких супостатов. Во всяком случае, немногим туристам, которых неведомыми путями вдруг заносило иногда в городок, эти незначительные выпячивания на почве дружно выдавались за последнее. Для экзотики и исторической привлекательности. Даже легенду одну специально сочинили – про молодую жену князя, которая до последнего своего часа не верила в его гибель на Куликовом поле и каждый день в любую погоду выходила на вал встречать. И сами в нее почти поверили…
Вокруг этих несвершившихся чаяний операция и затевалась. Стараниями хорошо «подогретых» депутатов и чиновников в федеральный бюджет удалось включить строительство в городке железнодорожного вокзала. Выглядело это так, что железная дорога тут давно есть, исправно работает, а вот ни станции, ни вокзала почему-то нет. Хотя и были предусмотрены в каком-то там плане развития. И именно их отсутствие не позволяет данному региону из убыточного и дотационного перейти в число прибыльных, приносящих хороший доход. Из-за чего не только население страдает, но и интересы государства. И давно пора этот вопрос решить.
Разумеется, на самом деле никто ничего строить не собирался. Зачем, если дороги нет? Это уж как-то совсем нерачительно. Зато имелся подходящий котлован на месте бывшего карьера – как раз рядом с узкоколейкой, и копать ничего не надо, только чуть подровнять, – и известно было, где можно практически «за так» разжиться некондиционными сваями. А уж вбить их – плевое дело. И набросать всяких панелей и блоков – тоже некондиционных. На этом деньги, переведенные на счета нескольких строительных фирм, должны были закончиться, а вместе с ними – исчезнуть и сами фирмы, специально для такой операции на подставных лиц зарегистрированные. И поди потом чего докажи!
Оставалось только дождаться денег, чтобы быстренько их «распилить». И вот они пришли…
– Слышала? – испытующе посмотрел на Жанну Фуфаев. – Все поняла?
– Поняла, да, – глядя почему-то не на него, а на прилепленные к стене две бумажки с изображениями, ответила Жанна.
– Чтобы к вечеру деньги ушли! Ясно?
– Ясно. Уйдут.
– А с дурью этой своей сектантской завязывай, иначе расстанемся, – с нажимом подытожил мэр, уже зная, что расстанется с Жанной в любом случае и в самое ближайшее время, как только найдет ей замену. – И портреты правильные обратно повесь. А этих чтоб я не видел… Дома у себя в сортире прилепи, если так хочется. Глядишь, и в дело сгодятся, – уже в дверях хохотнул он.
Жанна ничего не ответила, промолчала. А Фуфаев, весь погрузившись в приятные подсчеты, внимания на это не обратил. И к внутреннему голосу своему, что-то навязчиво шепчущему, не стал прислушиваться. Да еще и перестраховаться решил, отъехав в область якобы по неотложным делам. С ночевкой. Если что – не было его в это время в городке, все Жанна сделала, с нее и спрос…
А на следующее утро было повсеместное ликование. Случилось нечто невозможное – город вдруг взял и расплатился со всеми! С врачами, няньками и санитарками, учителями и воспитателями, работниками коммунальных и других служб, библиотекарями и пенсионерами… Перечислил многократно обещанные деньги на ремонты и закупку необходимого оборудования. Погасил все свои долги за свет, газ, электричество и услуги. И даже заплатил вперед… Одним словом, сделал то, чего никогда не делал и по всему – делать не собирался.
Мэр узнал об этом одним из последних. Когда уже было поздно. Приказал привести немедленно Жанну, но та бесследно исчезла. Только записку обнаружили на ее рабочем столе: «Чем меньше имеешь, тем меньше хочешь. Махатма Ганди». Которую мэр в бешенстве порвал и затоптал.
И художник тоже пропал. Оставив соседке несколько своих картин, чтобы та передала их в дар школе. Которые мэр тоже рвал, топтал, а потом самолично сжег, заодно подпалив и его домишко. И орал на Петрюкова, чтобы тот хоть из-под земли «этих гнид» достал. А Петрюков потел, краснел, отвечал «Есть!» и «Так точно!» и нарезал вокруг зашедшегося в гневе начальника круги, похожий на служебно-розыскную собаку, взявшую след. Но след, похоже, так и не взял. Может, не успел. Потому что через два с небольшим часа ему была поставлена другая задача – копать под Султана. Нарывать все, что может сгодиться для угроз и шантажа.
Султан все утро пытался дозвониться до Фуфаева. Понял, что тот не хочет отвечать, и послал своих людей. Они прямо на площади грамотно остановили машину мэра, достали из нее пассажира и привезли к хозяину. Разговор состоялся долгий, а суть его вкратце свелась к следующему: подготовительный этап обошелся в немалые деньги, серьезные люди ждут откатов, вся сумма к Фуфаеву пришла, кто и как лажанулся – никого не волнует, за персонал в любом случае отвечает начальник, так что с него и спрос. Резюме: счетчик включен.
Когда сильно сбледнувшего Фуфаева вернули к мэрии, он первым делом побежал в туалет. Причем не в свой личный, при кабинете, а в первый попавшийся на пути. Затем махнул стакан коньяка и стал названивать по телефону. Итоги, видимо, его не утешили, так как последовательность туалет – коньяк была повторена еще раз. После этого он вызвал к себе Петрюкова и Деревянко, нервно их обласкал и приказал тайно, но очень энергично, отложив все, заняться темными делами Султана.
Как уж у них там с энергичностью получилось – неизвестно, но вот с тайной явно не задалось. Едва распрощавшись за дверью кабинета мэра, они тут же бросились звонить Султану. Ему даже пришлось сразу по двум телефонам разговаривать – так они умудрились совпасть…
А через два дня с мэром произошло несчастье. Прямо в собственной бане, точнее – в сопутствующем ей бассейне. Там на стене телевизор висел вместе с проигрывателем DVD. Чтобы нескучно было водные процедуры принимать в разнополой компании. Так этот проигрыватель отчего-то вдруг взял и упал. И попал в воду. Да еще и в тот момент попал, когда туда залез Фуфаев. Видимо, он хотел параллельно с купанием фильм посмотреть. Диск вставил, включил, залез – и нате вам, такая подлость! И фильм-то, между прочим, хотел посмотреть хороший, отечественный, еще из старых, советских, не теперешнюю лабуду. «Вокзал для двоих» называется. Такое вот совпадение. Там, кто не помнит, в роли ушлого проводника железнодорожного очень убедительно снялся Михалков. Нынешний наш главный по кинематографу. Которого папа покойный Сергей – тоже главный, но по гимнам – мудро назвал Никитой аж за восемь лет до того, как самым главным по стране стал Никита же Сергеевич же, но Хрущев. Что, разумеется, к данной истории не имеет ровно никакого отношения, однако тоже ведь совпадение.
Вспомнилось же это совершенно не к месту лишь потому, что народ наш их всех любит. Кроме, конечно, Хрущева, который великого Сталина охаял – а порядок был при нем ого-го! – и вообще кукурузник. Одного за гимн на любые времена и дядю Степу, другого – за снятые фильмы, роли и за горячий добычливый патриотизм, а Фуфаева – за то, что единственным он мэром оказался на нашей памяти, кто городские деньги употребил на городские же нужды. Других таких пока не было. И будут ли когда – неизвестно. Во всяком случае, общее течение жизни оптимизма не внушает. Если только на соратников его ближайших понадеяться, Петрюкова и Деревянко. Ходят слухи, что кого-то из них будут новым мэром ставить. Не зря же они на похоронах шефа так наперегонки убивались. Словно самого любимого родственника потеряли и не знают теперь, как им дальше жить. Такое у всех сложилось впечатление.
Хотя лучше всего там все же говорил Султан. Тоже на правах соратника и лучшего друга. Искренно говорил, проникновенно, со скупой, но заметной слезой. И из многих мужиков тоже ответные слезы высек. А женщины – те просто в голос рыдали! И охотно откликались на его предложение поставить покойному памятник. На площади, перед мэрией, вместо Ленина. А чего – он для нашего городка уж куда больше сделал, чем вождь мирового пролетариата! Который, по правде сказать, не сделал для городка ничего. По крайней мере хорошего.
История десятая, казенная,
на самом деле началась много лет назад и не в городке, а в его дальней окрестности, где рядом с лесом, за сильно прореженным временем и стихиями забором, находился интернат для детей с задержками, как принято говорить, чтобы никого не обидеть, умственного развития. Там же она в прошлом году и закончилась.