Народная основа, представления, чувства и творчество трудящихся масс являются фундаментом культуры каждой исторической эпохи. Прежде всего язык, без которого невозможна культура, — это плод творчества многих поколений. Его создатель — народ. Народная психология, образность, стереотипы поведения и восприятия — это питательная среда культуры, то, что придает ей осязаемость и плоть.
Низовой пласт явственно просматривается в «высокой» культуре средневековья, в его литературе и искусстве, подспудно ощущается во всей системе интеллектуальной жизни, движение и изменение которой диктовалось не только ее внутренними закономерностями, но и глубинными влияниями, подчас выраженными неявно потребностями, зревшими в недрах средневекового общества, его народной первооснове. Этот «низовой пласт» не был только «карнавально-смеховым», он предполагал наличие определенной «картины мира», отражавшей особым образом все стороны человеческого и общественного бытия, мироустройства. Каждая историческая эпоха имеет свое мироощущение, свои представления о природе, времени и пространстве, порядке всего сущего, отношениях людей друг к другу. Эти представления не остаются неизменными на протяжении всей эпохи, они имеют свои отличия у разных классов и социальных групп, но в то время являются типичными, показательными именно для этого отрезка исторического времени. Недостаточно констатировать, что средневековый человек исходил из «картины мира», выработанной христианством. Совершенно очевидно, что представления у верующего человека наших дней и средних веков при общности исходных христианских принципов различны. Христианство лежало в основе мироощущения, массовых представлений средневековья, но не поглощало их целиком.
Сознание той эпохи, в его элитарных и низовых формах равно исходило из констатации дуализма мира. Земное существование рассматривалось как отражение бытия высшего, «горнего мира», с одной стороны вобравшее в себя гармонию и красоту своего архетипа, а с другой — представляя его явно «ухудшенный» в своей материальности вариант. Примирение или противостояние двух этих миров — проблема, занимавшая средневековое сознание на всех его уровнях. К этому дуализму восходили универсализм, символизм и аллегоризм, бывшие неотъемлемыми чертами средневекового миросозерцания и культуры.
Средневековое мировосприятие стремится больше к синтезу, чем к анализу. Его идеал — целостность, а не множественное разнообразие. И хотя земной мир представляется ему состоящим из «своего, знакомого» близлежащего пространства и «чужого», далекого и враждебного, но все же обе эти части слиты в неразрывное целое, они не могут существовать одна без другой.
Крестьянин часто рассматривал землю как свое продолжение. Не случайно в средневековых документах она описывается через человека — числом шагов или временем труда, вложенного в ее обработку. Средневековым человеком мир не столько осваивался, сколько присваивался, делался своим в тяжкой борьбе с природой. Неотчужденность — важнейшая черта средневекового мироощущения.
Средневековые литература и искусство не знают интереса к конкретному, детализированному изображению пространства. Фантазия преобладает над наблюдением, и в этом нет противоречия. Ибо в единстве мира «горнего» и мира «дольнего», при котором подлинно реальным, истинным представляется лишь первый, конкретикой второго можно пренебречь, ибо она лишь «затрудняет» восприятие целостности, «замкнутой системы со священными центрами и мирской периферией».
Гигантский мир, сотворенный богом — космос, — включал в себя «малый космос» (микрокосм) — человека, который мыслился не только как «венец творения», но и как целостный, завершенный мир, заключающий в себе то же, что и большая вселенная. Это особенно наглядно отражается в изобразительных попытках того времени, когда макрокосм был представлен как замкнутый круг бытия, движимого божественной мудростью и содержащего внутри себя свое одушевленное воплощение — человека; в средневековом сознании природа уподоблена человеку, а человек — космосу.
Иным, чем в современную эпоху, было и представление о времени. Прежде всего в рутинной, медленно текущей цивилизации средневековья временные ориентиры были расплывчаты, необязательны. И хотя люди отнюдь не были счастливы, «часов они не наблюдали». Они просто не нуждались в точном измерении времени, природный отсчет которого был для них вполне удобен и достаточен. Это «личное», бытовое время средневекового человека двигалось как бы по замкнутому кругу: утро—день—вечер— ночь; зима—весна—лето—осень. Но более общее, более «высокое» переживание времени было иным. Христианство наполняло его сакральным содержанием.
Следует сказать, что и восприятие человеческих возрастов также отличалось от привычных для современного человека. Средневековое общество демографически было молодым. Продолжительность жизни в среднем была невелика. Человек, перешагнувший рубеж сорокалетия, считался пожилым, стариком. Средневековье не знало того особого внимания к детству, глубокой эмоциональности в отношении к детям, столь характерных для нашего времени.
А вот отношение к юности было очень ярким, эмоциональным. Она мыслилась как пора цветения, игры, дань разгулу, с нею связывались представления о жизненной магической силе. Юношеский разгул узаконен в средневековом обществе, которое в целом в своих моральных установках тяготело к трезвости, целомудрию и устойчивости. Вступление же во «взрослую» жизнь требовало от молодежи отказа от подобных вольностей, энергия молодости должна была быть направлена в традиционное социальное русло и не выплескиваться из берегов.
Средневековье имело свой взгляд и на такие кардинальные составляющие общественного и человеческого бытия, как власть, право, труд, богатство и бедность, жизнь и смерть и др. Они подробно освещены в многочисленных научных исследованиях последних лет. В отношениях между людьми огромное значение придавалось не только их реальному содержанию, но и форме. Отсюда вытекало требование скрупулезного следования традиции, соблюдения ритуала. Детализированный этикет — тоже порождение средневековой культуры.
В массовых представлениях средневековья, замкнутых на религию, большое место занимала магия, ведовство. Однако в период высшего накала спиритуальности в XI—XIII вв. магия отодвигается в глубины низового сознания, которое вдохновляется идеей мессианства и живет упованиями на обещанное в Новом завете наступление царства божьего. Расцвет магии, демонологии, ведовства приходится на XV—XVI вв., т.е. на период заката собственно средневековой культуры.
Средневековую культуру Западной Европы долгое время рассматривали как чисто религиозную, отказывая ей в положительной исторической значимости для развития человечества. Сегодня, благодаря исследованиям нескольких поколений медиевистов, она предстает перед нами многими своими ликами.
Крайний аскетизм и жизнеутверждающее народное мироощущение, мистическая экзальтация и логический рационализм, устремленность к абсолюту и страстная любовь к конкретной, вещной стороне бытия причудливо и вместе с тем органично соединяются в ней, подчиняясь законам эстетики, отличным от античности и нового времени, но оттого не менее значимым, утверждая мироощущение и систему ценностей, присущие именно средневековью, закономерному и оригинальному этапу человеческой цивилизации.
Существо культуры высокого средневековья — жажда духовного единства, постижения абсолюта, поиски примирения веры и разума, божественного и человеческого, священного и мирского, о котором грезили патристика и раннее средневековье. Отсюда его взлеты и падения, высоты синтеза и провалы разобщенности. Однако зрелость и достижения этой культуры со всей очевидностью показали невозможность органического соединения этих начал, создания гармонии между ними, увенчанной абсолютом. Попытки интеллектуального синтеза в конечном счете не могли осуществиться в полной мере, ибо вера, претендовавшая на то, чтобы нести высшую и бесконечную истину, не желала признать правоту несовершенного и ограниченного человеческого разума. Разум, в свою очередь, рвался из тех тесных границ, в которые замыкала его вера. Утонченная спиритуальность вдруг оборачивалась другой стороной — стихийной народной религиозностью. В ней путь к богу в конечном счете превращался в путь к человеку, к которому в жалости любви нисходил бог — Логос, чтобы быть рядом с ним. И это приближение бога к миру в итоге становилось предвестием «обожения» человека, его духовного раскрепощения. От упоения универсальностью средневековая культура доходила до постижения глубочайших основ жизни и признания человеческой индивидуальности. Формирующаяся личность, вступившая на путь не только самопознания, но и активного действия, обретала более острый взгляд на все явления окружавшего ее мира, индивидуализируя и конкретизируя не только познание, но и самое жизнь, противопоставляя себя тирании и авторитету и этим уже неся в себе зерно саморазрушения средневекового культурного универсума и творческие потенции дальнейшего развития европейской культуры.
А мир, конкретные проявления которого долгое время имели ценность прежде всего потому, что служили знаками, символами высшего, священного, вдруг явил свою собственную неодолимо притягательную силу во всем разнообразии ее живых и чувственных проявлений. Человека еще манила идеальная красота, и готические соборы еще устремляли свои стрельчатые силуэты к небесам, но на их кровлях уже восседали такие земные в своей фантастической телесности химеры, а тяжелые основания соборов прочно покоились на земле. Поиски святого Грааля еще продолжались, но многое уже предвещало, что отправившиеся в путь стали уставать и колебаться в своих устремлениях.
XIV—XV столетия в истории Западной Европы — период бурной ломки, социальных потрясений, глубоких изменений во всех сферах жизни общества. Это начало одного из крупнейших культурных переворотов в истории человечества — Ренессанса, зарождения подлинно национальных культур большинства народов, и до настоящего времени живущих в этом регионе мира.