[288]. Обретение мощей св. Сергия Радонежского пришлось на 5 июля 1422 г.; к этому сроку Зосима, отбывший из византийской столицы в мае 1422 г. (до начала осады города турками) и, возможно, имевший полномочия обратиться за разрешением на канонизацию к вышестоящим церковным властям, уже мог добраться до Троице-Сергиева монастыря. Таким образом, миссия Зосимы вполне могла носить официальный характер. Точно и подробно описывает Зосима святыни и памятники Константинополя. Не обходит он и «русской темы», сообщая: «Монастырь женски Липеси (то есть Богородицы Липса), туто лежить царици русская Анна, дщи Московского великого князя Василиа Дмитриевича, внука князя великого Литовского Александра, зовомого Витовта»[289]. Речь идет об упоминавшейся выше первой жене византийского императора Палеолога VIII, скончавшейся в Константинополе и погребенной, как явствует из текста Зосимы, в Богородичном храме монастыря, построенного Константином Липсом в начале X в. вблизи храма Святых Апостолов — традиционной усыпальнице византийских царей начиная с Константина I Великого и их ближайших родственников[290]. В конце января 1420 г. Зосима отправляется из Константинополя на Афон, сохранив, таким образом, для потомков, скорее всего, последнее русское описание Царьграда перед османским завоеванием. Вновь Зосима оказывается и зимует в Константинополе на обратном пути из Иерусалима на Русь в мае 1422 г. Если высказанные В. Г. Ченцовой предположения верны, то поездка Зосимы может служить одним из примеров дипломатических связей не столько Русской церкви с Константинополем в начале XV в., сколько Москвы с Витовтом после смерти Григория Цамблака.
В XV столетии сам митрополит Иона ездил в Царьград в 1437 г. Великокняжеские посольства с письмами к патриарху Митрофану II (1440–1443) отправлялись и в 1441, и в 1443 гг. Накануне и после падения Константинополя в 1453 г. поездки в Царьград стали слишком опасны, что лишь на время ограничило интенсивность русско-византийских контактов.
4.2. Основные центры Северо-Восточной Руси и Константинополь
С XIV в. среди прочих княжеств Северо-Восточной Руси (Тверского, Нижегородского, Ростовского) на первое место выдвигается Москва. Она становится не только экономическим, политическим, но и культурным центром формирующегося Русского централизованного государства, притягивая к себе и концентрируя здесь самый большой потенциал образованных и талантливых людей своего времени: писцов, иконописцев, книжников и др. При дворе московских великих князей и митрополитов существовали особые архивы, в которых хранилось обилие московских грамот, относящихся к XIV–XV столетиям, а также духовные и договорные грамоты великих и удельных князей, дипломатические материалы и другие документы, в частности, летописные своды, сохранившиеся до наших дней и отразившие наряду с другой информацией также русско-византийские политические, церковные и культурные связи. Перепиской книг, в том числе привезенных из Византии, «занимались образованные писцы в крупных московских монастырях: Симонове, Андроникове и др. Большая библиотека образовалась в Троице-Сергиевом монастыре, ставшем в XV столетии крупным центром книжного просвещения»[291].
Возвышение Москвы предопределило и особую роль московского летописания. В Москве были созданы летописные своды, в которых проводилась идея политического объединения русских земель. По инициативе митрополита Киприана был составлен так называемый «Летописец великий русский» (1392), где восхвалялась политика московской великокняжеской власти по аналогии с властью византийских василевсов — императоров. Около 1418 г. при деятельном участии митрополита Фотия было предпринято составление нового летописного свода — так называемого Московского летописного свода начала XV в., в котором обосновывалась идея единства русских земель под главенством Москвы. В памятниках житийного характера московские книжники выступали с политическими позициями, отражавшими стремления церкви к союзу с великокняжеской властью. «Жития» митрополитов Петра и Алексия упоминают митрополитов в качестве сторонников политического усиления Москвы как великокняжеского центра[292].
В других княжествах велось свое местное летописание. Так, в Нижегородском княжестве при князе Дмитрии Константиновиче (1324–1383)[293] был переписан знаменитый летописный свод, известный под именем его составителя — Лаврентия. Лаврентьевская летопись была закончена в 1377 г. и переписывалась, как полагают, в Нижнем Новгороде, где в это время находилась епископская кафедра. В составе летописи — «Повесть временных лет» и последующие летописные статьи, доходящие до 1305 г. Последние, как полагают специалисты, были перенесены из Владимирского великокняжеского свода 1305 г., созданного во время правления тверского князя Михаила Ярославича и основанного на своде 1281 г., в 1282–1305 гг. дополненном.
Собственно, нижегородских литературных памятников XIV–XV вв. сохранилось мало. И все они связаны с историей монастырской и церковной жизни. Так, среди окружения архиепископа Дионисия (ум. 1385) в летописях упоминаются выдающиеся книжники: Павел Высокий — «грамотный, чудный старец, …писал книги учительные и к епископам посылал», греческий монах Малахия Философ, летописец Лаврентий и др. Около 1375 г. один из этих книжников, Дорофей Суздалец, перевел по благословению архиепископа Дионисия с греческого отрывки из «Беседы» Козмы Пресвитера, составившие компиляцию «О Богумиле попе» в составе «Кормчей книги». Анализ текста переведенных отрывков показывает, что нижегородского владыку интересовали прежде всего обличения отступников от православия (еретиков), отвергавших причастие и литургию. Из этого можно заключить, что Дионисий и духовенство Нижегородской епархии сталкивались с ересью, что и вызвало необходимость переводов. Из написанного в конце XIV в. архимандритом Печерского монастыря Досифеем «Устава (или Правила) Святыя горы» (ответное послание игумену вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря Пахомию) известно, что группа русских иноков некоторое время жила и училась в монастырях на горе Афон. Досифей подробно рассказывает, чему его обучали святые отцы, «как иноки держат правило в своих кельях», «как живут послушники».
Любопытный штрих к церковной истории Нижегородского княжества добавляет владельческая помета, сделанная в греческой Псалтыри XIV в.[294] В переводе на русский язык помета гласит: «Псалтырь ничтожного и грешного Малахии иеромонаха и наместника Владимира Верхней России Московской. И вы, читающие, молитесь за меня Господу, чтобы обрел милость в страшный день суда». Автор записи — хорошо известный по летописи чернец Малахия Философ Грек, прибывший в Нижний Новгород из Византии в 1381 г. В 1399–1446 гг. Малахия упоминается как архимандрит нижегородского Благовещенского монастыря. О том, что благовещенский архимандрит был еще и митрополичьим наместником во Владимире и в чем заключалось это наместничество (управление митрополичьими монастырями или всей церковной иерархией во Владимиро-Суздальской Руси?), из других источников неизвестно[295].
Аналогичные тенденции проявлялись и в тверской книжности. В Тверском княжестве велось местное летописание, тесно связанное с княжеским столом и двором епископа. И хотя тверские летописные своды в первоначальном виде не сохранились, в составе «Тверского сборника» во фрагментарном виде дошло до нас «Похвальное слово великому князю тверскому Михаилу Александровичу» под названием «Предисловие летописца княжения тверского». В Твери были созданы выдающиеся памятники литературы: «Слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче инока Фомы» (сер. XV в., после 1451 г.); «Хождение за три моря» Афанасия Никитина (1466–1472 — датировка по И. И. Срезневскому; 1468–1475 — датировка по Л. С. Семенову) и «Житие» Арсения Тверского, автор которого испытал на себе влияние Епифания Премудрого (вторая половина XV в.). После присоединения Твери к Московскому великому княжеству литература древней Твери влилась в русло общерусской литературы[296].
Тверская великокняжеская власть стремилась использовать традиции Древней Руси в целях укрепления своих политических амбиций. Показателем интереса к киевскому культурному наследию является составленная в Твери в 1406 г. при епископе Арсении так называемая Арсеньевская редакция «Киево-Печерского патерика». Задумав основать обитель Успения Богородицы по образцу Киево-Печерского монастыря — места своего пострижения, владыка Арсений обращается к текстам Посланий епископа Владимирского Симона и печерского инока Поликарпа, написанным в 1220–1230-х гг. XIII в. К основе, заложенной этими текстами, присоединяется «Житие, Служба и Похвала Феодосию Печерскому». Так формируется «Киево-Печерский патерик», один из наиболее известных памятников средневековой Руси, представляющий собой сборник рассказов об основании Киево-Печерского монастыря и житий его первых насельников.
Общий подъем культуры во второй половине XIV и в XV в. сказался и на церковном строительстве, и на развитии монастырей как в Москве, так и в Твери, Нижнем Новгороде, Ростове Великом. Развитие московской архитектуры прочно опиралось на владимиро-суздальское наследие и наиболее ярко проявилось в строительстве белокаменной крепости Московского Кремля (первые каменные постройки — Успенский собор (1326), собор Спаса на Бору (1328–1330), Архангельский собор (1333) и церковь-колокольня святого Иоанна Лествичника (1329) были сосредоточены в Московском Кремле); велось строительство в Коломне (Успенский собор), Серпухове, Звенигороде (Успенский собор). Наиболее ярким произведением московских зодчих XV столетия стал Спасский собор Андроникова монастыря в Москве, построенный игуменом Александром до 1427 г.