, что союз между церквями не состоялся. Опыт Византии, ослабевшей под ударами турок-османов и спасовавшей перед напором католического Рима, для Московской Руси, сила которой благодаря процессам централизации, напротив, нарастала, оказался неприемлем.
В историографии изучению политического, идеологического и конфессионального значения Ферраро-Флорентийского собора 1438–1439 гг. посвящен значительный комплекс научных работ. Первые исследования по истории собора появились в отечественной историографии еще в XIX столетии. У истоков пробуждения интереса к указанному вопросу стояли такие видные специалисты, как Н. С. Тихонравов, И. Н. Остроумов, Е. Е. Голубинский, митрополит Макарий (Булгаков) и др.[39]
Следующий этап научного осмысления Ферраро-Флорентийского собора и его итогов открыл комплекс работ советских и зарубежных специалистов уже XX столетия. В этот период заметно расширилась источниковая база исследования этого важного международного события. Еще в 1940–1950-х гг. XX в. представителями западной историографии были предприняты попытки собрать и издать все касающиеся деятельности собора латинские и греческие источники. Удачным обобщением результатов проделанной работы стал фундаментальный труд профессора Оксфордского университета иезуита Джозефа Джилла, изданный в Риме Папским институтом восточных исследований «Ориенталиа Кристиана», в котором главные аспекты деятельности собора получили всестороннее освещение[40].
В 1960-х годах были опубликованы регесты (или росписи документов) византийских императорских актов. (Подробнее см. Терминологический словарь настоящей работы. — Е. М.) Соответствующее издание было осуществлено Францем Дёльгером. Материалы, относящиеся к первой половине XV в., содержатся в пятом, последнем, томе этого издания[41]. Регесты фиксируют все документы дипломатических контактов, инициированных византийским императором, сведения о которых сохранились как в первичных, так и во вторичных источниках. Постепенное и последовательное возрождение интереса к истории начиная с 1950–1970-х и особенно интенсивно с середины 80-х гг. XX столетия привлекло внимание отечественных специалистов и к международным аспектам заключения унии, и к судьбам непосредственных участников собора. Рост научного интереса сопровождался не только новыми публикациями источников, но и значительным расширением спектра основных направлений научных исследований[42].
Опираясь на достижения историографии прошлого, представители отечественной и зарубежной науки провели большую работу по изучению и систематизации фактов о ходе самого Ферраро-Флорентийского собора, его документальных источников и литературного наследия; сути богословских расхождений относительно «филиокве» (добавлении, сделанном Римской церковью к Символу веры об исхождении Святого Духа не только от Бога Отца, но «…и от Сына»); исторических персоналий и участников (Марк Эфесский, Виссарион Никейский, Исидор, Авраамий Суздальский, Неизвестный Суздалец и др.). Ключевую роль в актуализации изучения факторов дипломатического и внешнеполитического курса великих князей Московских и Русской православной церкви сыграли издания и публикации, подготовленные А. В. Карташевым, Н. А. Казаковой, Н. И. Прокофьевым, Н. В. Синицыной, Б. Н. Флорей и др.[43]
В последнее время эта наметившаяся в историографии тенденция стабильно и динамично развивается: уния, как результат двустороннего компромисса и одновременно инструмент конфессиональной и внешнеполитической борьбы Запада и Востока в международных отношениях, все чаще становится центральным объектом научного исторического изучения. Многое современными исследователями уже сделано[44], но отдельные нюансы дипломатического и внешнеполитического курса Великого княжества Московского и его князей по отношению к собору и его результатам так и не прояснены и заслуживают внимания исследователей. В частности, до сих пор нет четкого представления о том, как проблема церковной унии была связана с политической сферой, внешнеполитическими тенденциями русской и общеевропейской политики.
Интерес к истории и событиям Ферраро-Флорентийского собора растет и в богословских кругах. Отчасти это связано с тем, что 12 февраля 2016 г. в аэропорту Гаваны (Куба) впервые в истории обеих церквей состоялась встреча папы римского Франциска и патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Спустя 1000 лет ветви разделенного христианства проделали важный шаг навстречу друг другу и невольно заставили вновь обратиться к истории отношений двух церквей.
Все вышеизложенное приводит к необходимости, опираясь на отечественные, в основном летописные, источники, сосредоточить внимание на особенностях дипломатических и внешнеполитических связей княжеств Северо-Восточной Руси с Константинополем и регионального самосознания главных оппонентов Москвы в борьбе за собирание русских земель — Твери и Нижнего Новгорода, поскольку каждая из них вырабатывала собственные принципы церковной внешней политики (различия в отношении к константинопольскому патриарху, к митрополитам, назначаемым из Константинополя, епископам и проч.), стремясь не просто установить дипломатические отношения с Константинопольским патриархатом, но и использовать его влияние и авторитет для утверждения своих позиций на Руси.
Структура исследования состоит из введения, четырех разделов, дополненных библиографией, терминологическим словарем и приложениями:
1. Русская митрополичья кафедра, конец XIV — середина XV в.;
2. Патриархи Константинопольские, конец XIV — середина XV в.;
3. Византийские императоры, конец XIV — середина XV в.;
4. Папы римские, конец XIV — середина XV в.
При составлении приложений использовались материалы изданий, подготовленных Г. Подскальски, А. М. Величко, С. Б. Дашковым[45].
Как было показано, в различных источниках и научной литературе (отечественной и зарубежной) в той или иной мере отражены различные аспекты дипломатической и внешнеполитической истории княжеств Северо-Восточной Руси, в том числе связей с Константинопольским патриархатом, — что свидетельствует о необходимости их систематизации и проведения комплексного анализа.
Раздел IРусь — Византия — Константинопольский патриархат: основные вехи истории
Крестившись (X в.), Русь вошла в семью христианских народов, стала полноправным субъектом международной политики и мировой истории. Так была подготовлена почва для расширения русско-византийских дипломатических, религиозных и культурных контактов, в ходе которых она активно усваивала систему духовных ценностей средневекового византийского мира. Церковь, находившаяся в постоянном контакте с Византией, открывала русскому обществу христианскую цивилизацию. И на всех этапах этого исторического взаимодействия отношения Руси и Византии во многом определялись расстановкой политических сил в Европе.
Территория Руси была одной из митрополий (греч. μητρόπολη — область, находящаяся в канонической власти митрополита). В древности она именовалась епархией (ἤ ἐπαρχία), которой он руководил. Как отмечал Г. Подскальски, «в константинопольском патриархате была учреждена Русская епархия — 62-я по счету (перед Аланией, где в 997/998 гг. известен митрополит Николай)»[46], а «на Русь из Константинополя от византийского патриарха — главы христианской церкви — был прислан митрополит, которому со временем были подчинены одиннадцать епархий: Белгородская, Новгородская, Черниговская, Полоцкая, Владимирская, Переяславская, Суздальская (Ростовская? — Е. М.), Туровская, Каневская, Смоленская, Галицкая. …В начале XIII в. от Галицкой епархии отделилась Перемышльская кафедра, а еще две кафедры — от Владимиро-Волынской епископии. Это были первые шаги на пути разделения Северо-Восточной и Юго-Западной Руси…»[47]
Если между епархиями и митрополитом возникали противоречия, то обращались для их разрешения к патриарху. «С V века патриархами стали именоваться архиепископы первенствующих церквей, т. е. Римский, Антиохийский, Александрийский, Константинопольский и Иерусалимский. Но преимущество константинопольского патриарха над прочими началось только с Халкидонского собора (451 г.), на котором отцы церкви издали специальное правило «Кормчую книгу Халкидонского собора, правило XXVIII», по которому константинопольский патриарх был поставлен одинаковым с Римским папой и получил верховную власть над всеми восточноевропейскими и малоазийскими епархиями, включая епархии у варваров по берегам Черного моря. Кроме того, патриарх получил право рукополагать всех митрополитов в подвластных ему епархиях»[48].
Власть и могущество патриарха еще более возросли в период правления императора Юстиниана I. В грамотах и императорских указах он стал именоваться «Вселенским»; располагал собственной резиденцией в столице — Константинополе, которая стала центром определенной области или «патриархата», подобно Антиохии, Александрии, Иерусалиму; имел право «крестоводружения» (ставропегиум) при закладке церкви или монастыря; пользовался значительными преимуществами в праве высшего суда в делах церковных; созывал на соборы митрополитов своих диоцезов, а митрополиты, в свою очередь, приглашали на епархиальные соборы подвластных им епископов; наконец, при короновании императоров совершал миропомазание. Титул патриарха в византийские времена полностью звучал следующим образом: «милостию Божией Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх». Он был косвенным отражением представления о вселенской миссии патриархии