Тень ближнего собрата побывать, —
К себе на совещанье приглашать
133 Сперва обоих граждан этих станет,
А после их предательски обманет,
Так что не нужно будет с той поры
136 Им ожидать с вершины Фокары[164],
Когда морская буря прекратится,
И воссылать молитвы с той горы».
139 Я отвечал ему: «Все совершится,
О чем ты просишь; все твои слова
Я передам, поверь мне в том, едва
142 На землю я вступлю, но согласиться
Ты должен мне на тень ту показать,
Которая не может созерцать
145 Без горечи стен города». Тогда-то
Он руку наложил свою слегка
На челюсть близ стоящего собрата.
148 И рот его раскрыл, но языка
Тот не имел… «Вот он, перед тобою, —
Ответил грешник мне, — увы! судьбою
151 Лишился он на многие века
Способности людей всех — дара слова».
То был изгнанник. Цезаря сурово
154 Когда-то он умел в том убедить,
Что человек, на смелый шаг готовый,
Не должен медлить, чтобы победить.
160 Столь смелые… Объят был страхом он.
Затем я увидал другие муки
Несчастного. Едва скрывая стон,
163 Свои почти обрубленные руки
Или верней — обрубки их одни
Он поднял над собою… «Помяни
166 И Моска ты!»[166] — он крикнул мне с тоскою,
А между тем из двух обрубков рук
Кровь на лицо его лилась рекою.
169 Я отвечал, когда он смолкнул вдруг:
«Увы! Всегда у начатого дела
Конец бывает… Многих мук
172 Причиной для тосканцев были смело
Тобой произнесенные слова.
От них душа всех граждан наболела
175 И род твой сгиб», — прибавил я. Едва
Я замолчал, несчастный осужденный,
Безумием и горем пораженный,
178 Пропал из глаз, и на других теней
Я стал смотреть и пред собою снова
Увидел то, что в памяти моей
181 Живет доныне. Образа такого
Нельзя воображению создать,
И слабо человеческое слово,
184 Чтоб ужас и мой трепет передать.
Передо мной встал призрак безголовый,
Идущий, как другие, в мгле суровой,
187 И, как фонарь, он нес в своей руке
Отрезанную голову. В тоске
Та голова кровавая стонала;
190 Она светильник трупу заменяла, —
То было — два в одном и в двух — один.
Какая сила их соединяла,
193 Лишь постигает высший властелин.
И голову рукою подымая
Как можно выше, будто бы желая,
196 Чтоб каждый звук услышан мною был,
Тень молвила: «Ты, человек живущий,
Сошедший в мир подземных, адских сил,
199 Ты, по вертепу этому идущий,
Случалось ли тебе когда-нибудь
На муки столь же страшные взглянуть?
202 Бертрам де Борн[167] мне имя. Я тот самый
Коварный, бессердечный и упрямый,
Бесчувственный советник короля, —
205 Я клеветник. Лукавя и хуля,
С отцом поссорить сына я решился,
Вторым я Ахитофелем явился,
208 Который Авессалома научил,
Чтоб на Давида он вооружился.
И вот за то, что в мире разлучил
211 Я двух людей, столь близких меж собою,
Я с головой своею разлучен
Навечно беспощадною судьбою…»
214 И далее блуждать пустился он.
Песня двадцать девятая
Десятый вертеп, где находятся алхимики и делатели фальшивой монеты. Два алхимика и их судьба.
1 Мучения бесчисленных теней,
Терзаемых во мраке вечной ночи,
И вид их язв, и горечь их скорбей
4 Печалью отуманили мне очи,
Так что едва я слезы удержал;
Но мне путеводитель мой сказал:
7 «Что смотришь ты, не отрывая взора
От призраков? В других вертепах ты
Картиной их мучений и позора
10 Не столько поражен был… С высоты,
Где мы стоим, ты, может быть, желаешь
Их сосчитать под кровом темноты;
13 Коль это так, то, верно, ты не знаешь,
Что двадцать миль долина заняла,
И ты на ней теней не сосчитаешь;
16 А между тем луна уже зашла, —
Она теперь под нашими ногами, —
А между тем далеко не пришла
19 К концу дорога наша, и путями
Дальнейшими нам суждено идти:
Еще не все изведано здесь нами».
22 «Когда б ты знал, зачем я на пути,
Учитель мой, теперь остановился
И отчего не мог глаз отвести,
25 То, может быть, и сам бы ты решился
Меня из этих мест не торопить
И не корил, что я остановился».
28 Так я сказал, когда стал уходить
Учитель мой, и я за ним шел следом,
Дорогой продолжая говорить:
31 «Тебе мой каждый помысел стал ведом.
В той бездне, от которой я не мог
Глаз оторвать, измучен от тревог,
34 Я увидал — не мог я ошибиться —
Тень одного из родичей своих.
За тяжкие грехи он там казнится,
37 Хоть поздно, но оплакивает их».
«Не обращай ты на него вниманья,
Но обрати вниманье на других,
40 В Ад сверженных на вечное страданье.
Оставь его. Я видел сам, как он
Из-за моста грозил тебе, взбешен,
43 И пальцем на тебя указывал. Случайно
Услышал я, что здесь его зовут
Джери дель Бельо[168]. Занят чрезвычайно
46 Ты был другим, когда грозил он тут,
И лишь когда с правителем Готфора
Расстался ты, тобой замечен скоро
49 Был этот дух». Я вновь заговорил:
«За смерть его никто еще доныне,
Учитель мой, из нас не отомстил.
52 Вот почему, быть может, в той долине
В негодованье он мне погрозил
И тем еще сильнее возбудил
55 В моей душе и грусть и сожаленье».
Так говорили мы и шли вперед
К другой ужасной пропасти, и вот
58 Взошли мы на такое возвышенье,
Откуда бездна стала нам видна
До самого таинственного дна…
61 Когда ж пришли к последней мы ограде
И грешников увидели опять,
Тогда вкруг нас и спереди и сзади
64 Несчастные так начали стонать,
Сливаясь в вопль, в моленье о пощаде,
Что должен был невольно я зажать
70 Соединив их вместе в свой черед,
Тогда бы их зловредное дыханье
Напомнило вертеп мне гнусный тот,
73 Откуда запах мерзкий исторгался.
Зловонием весь воздух заражался,
Как будто труп за трупом там сгнивал.
76 Сошли мы на ступень одной из скал,
Откуда вид ужасный открывался
И глаз свободно в бездну проникал.
79 В той бездне те преступники скрывались,
Которые безжалостно карались
Неумолимым роком за подлог.
82 Представить худшей казни я не мог.
Не думаю, чтоб более терзались
Эгины обитатели[170], в тот срок,
85 Когда они повсюду отравлялись,
Вдыхая постепенно смертный яд
Зловредных испарений, и склонялись,
88 Чтоб умереть, и гибли с ними в ряд
Животные… На острове на этом,
Когда про то поверим мы поэтам,
91 Все вымерло, почило смертным сном,
Лишь живы муравьи одни остались.
Но вновь в людей живых перерождались
94 Те муравьи Юпитером потом…
Такой же точно мертвенной пустыней
Мы шли тогда и видели кругом
97 Лишь груды тел. Здесь призрак бледно-синий