Средневековье. Большая книга истории, искусства, литературы — страница 97 из 123

43 Которые в колодезе стоят,

Погружены от пояса до пят…»

Как постепенно в поле начинает

46 Редеть туман и глаз наш привыкает

Предметы постепенно различать,

Так точно сам я начал прозревать;

49 Но, сознаваясь в тайном заблужденье,

Невольный страх я начал сознавать,

Когда яснее стали выступать

52 Гиганты предо мной на темном фоне,

Как стены замка Монтереджионе[186]

Покрыты рядом башен по углам,

55 Так из колодцев стали видны нам

Громадные, как башни, исполины,

Открытые для глаз до половины,

58 Которым и доныне с облаков

Громами сам Юпитер угрожает.

Сквозь тьму, как сквозь таинственный покров,

61 Передо мной яснее начинает

Обозначаться первый великан:

Я различал лицо его и стан,

64 Часть живота и руки. Поступила

Природа очень мудро, что опять

Не хочет уже больше создавать

67 Таких чудовищ страшных и лишила,

О, Марс, тебя земных твоих врагов, —

И если вечно творческая сила

70 Природы создает еще китов,

Слонов творит, то, рассудивши здраво,

Природы мудрость я признать готов:

73 Лишь только тот жить не имеет права,

В ком действуют повсюду заодно

Ум, злость и сила. Людям суждено

76 Таких страшилищ в мире опасаться:

Никто не может им сопротивляться,

От них найти защиту нелегко.

79 К гиганту стал я ближе подвигаться.

Его лицо так было велико,

Что, кажется, могло бы показаться

82 Не менее верхушки золотой

Над куполом Петра Святого в Риме,

Я задрожал перед фигурой той

85 Представшего гиганта предо мной.

И остальными членами своими

Пугал он также. Если б за спиной

88 Гиганта, погруженного по бедра,

Троим фрисландцам разом бы пришлось

Друг другу стать на плечи очень бодро,

91 То все-таки коснуться б до волос

Того гиганта им не удалось[187]:

От плеч его до дна той ямы скверной,

94 Где он стоял, и меры ж не найти;

То расстоянье пропастью безмерной

Являлось глазу. Молча на пути

97 Остановился я пред великаном.

Он пасть раскрыл и прокричал тогда нам

Слова, но ни единый человек

100 Их не поймет: «Rafel mai amech

Irabi almi!»[188] Он своей гортанью

Безумной и бессмысленною бранью

103 Лишь разрешался только иногда.

К гиганту мой учитель обратился:

«Тень жалкая! Труби в свой рог, когда

106 Свой тайный гнев ты выразить решился.

Труби, чтоб этот гнев утихнуть мог.

К твоей груди привязан этот рог…

109 На собственную шею посмотри ты…

Иль все соображения убиты

В тебе давно, бессмысленная тень?

112 На шее у тебя висит ремень,

А на ремне и самый рог повешен!..»

И мне сказал Вергилий: «Ночь и день

115 Здесь страждет он, для всех бессильно бешен,

И сам себя проклятью предает.

Он совершил когда-то преступленье;

118 О нем ты слышал. Это сам Немврод.

От дикого его столпотворенья

Не понимать народа стал народ

121 И языков узнали мы смешенье.

Не тратя слов, пойдем вперед пока:

Не может никакого языка

124 Он понимать теперь в своем томленье.

Да и его никто уж не поймет».

И совершив затем другой обход,

127 К гиганту мы приблизились другому;

Который мне по своему объему

Казался и ужасней и страшней

130 И поражал громадностью своей.

Не ведал я, чья воля и чья сила

Гиганта так мучительно скрутила:

133 Одна рука привязана к груди,

Другая точно так же назади

Привязанная цепью; цепь сходила

136 От шеи вниз и тяжело пять раз

Вкруг тела великана обвилась.

«Перед тобой стоит титан надменный, —

139 Так мой путеводитель мне сказал. —

С Юпитером, царящим над Вселенной,

Помериться он силами желал,

142 И вот за то наказан здесь, презренный.

Ты Эфиальта[189] видишь пред собой.

Его деянья много прославляли

145 В те времена, когда своей борьбой

Титаны всех богов перепугали.

Его рука, готовая на бой

148 В иные дни и грозная когда-то,

Теперь в цепях, недвижностью объята».

И я сказал поэту: «Если мне

151 Возможно посмотреть на Бриарея[190],

То укажи его мне поскорее».

Поэт сказал: «Здесь близко, в стороне

154 Увидишь ты громадного Антея[191],

Свободен он и может говорить;

Он нам с тобой поможет, может быть,

157 На дно скорбей ужаснейших спуститься.

А тот, о ком ты спрашивал сейчас,

В другом вертепе должен находиться

160 Закованный, и вид его в сто раз

Страшнее Эфиальта…» В то мгновенье

Титан зашевелился и потряс

163 Руками вдруг. Едва ль землетрясенье

Сильнее может башни потрясти,

Как этого чудовища движенье

166 Меня перепугало на пути.

О смерти мысль тогда меня смутила

Сильней, чем прежде; далее идти

169 Не мог бы я, — вся кровь моя застыла, —

Когда б не знал, что связан был титан.

Идти вперед во мне явилась сила.

172 Мы подошли к Антею. Великан

Из мрачного колодца поднимался

На полторы сажени, но скрывался

175 В колодезе его громадный стан.

И молвил мой учитель исполину:

«О, ты, сходивший в славную долину,

178 Где десять сотен львов завоевал,

Где Сципиона слава увенчала

И в бегство обратился Аннибал…

181 О, ты, о ком молва не перестала

Еще доныне громко толковать,

Что мог бы ты победу даровать

184 Сынам земли, сражаясь с ними рядом!

Не откажись помочь нам и спусти

В ту бездну нас, где скован вечным хладом

187 И льдом, Коцит недвижен на пути…

Нет, не смотри на нас суровым взглядом,

Не говори, что мы должны идти

190 К Тифею или к Тицию[192]… Смотри же

Без гнева ты на смертного и ниже

Теперь нагнись. Вот этот человек

193 Еще живет и кончит, вероятно,

Еще не скоро жизненный свой век.

Прославит он тебя неоднократно,

196 Воздаст тебе он похвалу и честь,

Чтоб в светлом мире будущие внуки

Могли твою историю прочесть».

199 Учитель смолк, и, протянув к нам руки,

Гигант Антей (всю силу этих рук

Изведал Геркулес сам в тяжкой муке)

202 И моего учителя взял вдруг.

«Скорей приди теперь в мои объятья,

Чтоб мог тебя с собою вместе взять я», —

205 Сказал поэт. В минуту ту Антей

Мне башней Гаризендой[193] показался,

Когда несется облако над ней.

208 На миг один я так перепугался,

Что всякий спуск другой бы предпочел,

Который бы нас свел в пучину зол;

211 Но проводник наш тихо подвигался

И, наконец, на дно той бездны снес,

Где в пропасти холодных, вечных слез

214 Сам Люцифер с Иудою томился…

Над этой мрачной бездною склонился

Антей недолго: голову вознес

217 И корабельной мачтой распрямился.

Песня тридцать вторая

Дно замерзшей бездны и Коцит. Четыре отделения казни. Два грешника, из которых один грызет голову другого. Вопрос поэта.

1 Мне нужен стих суровый и железный,

Чтоб леденящий ужас передать,

Царящий над последней адской бездной.

4