В этом восстании, а точнее вечевом суде, 1136 года и изгнании князя Всеволода исследователи видят точку отсчета для истории Новгорода. С этой датой связывают становление Новгородской республики, которая просуществовала до 1478 года, была самостоятельной и политическим устройством значительно отличалась от других древнерусских земель.
Несмотря на все это, жизнь князя по своему уровню тогда не слишком отличалась от жизни простого горожанина. Судя по «Повести временных лет», князь Святослав Игоревич в походах не имел никаких более комфортных условий, отличавших его от любого из его воинов:
В походах же не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так ел; не имел он шатра, но спал, постилая потник с седлом в головах, – такими же были и все остальные его воины[247].
Перенос вечевого колокола из Новгорода в Москву в 1478 году, миниатюра из Лицевого летописного свода, XVI век.
Российская национальная библиотека
Но есть и другой взгляд на жизнь русских правителей. Ибн Фадлан лично побывал в Восточной Европе в 921–922 годах и так описывал увиденное:
Один из обычаев царя русов тот, что вместе с ним в его очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него. С каждым из них [имеется девушка], которая служит ему, моет ему голову и приготовляет ему то, что он ест и пьет, и другая девушка, [которой] он пользуется как наложницей в присутствии царя. Эти четыреста [мужей] сидят, а ночью спят у подножия его ложа. А ложе его огромно и инкрустировано драгоценными самоцветами. И с ним сидят на этом ложе сорок девушек для его постели. Иногда он пользуется как наложницей одной из них в присутствии своих сподвижников…[248]
Согласно Нестору Летописцу, князь Владимир тоже напоминал этакого султана со множеством резиденций, где его ждал свой гарем: «А наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове»[249]. Впрочем, православному летописцу, конечно, нужно было подчеркнуть, в каком грехе жил князь Владимир до принятия христианства, а драгоценные самоцветы мы оставим на совести арабского путешественника.
В XVI–XVII веках правители, как и во времена Древней Руси, не купались в роскоши, а царский дворец был далеко не самым впечатляющим зданием Москвы. Как отмечал англичанин Ричард Ченслер, дворец, где его в 1553–1554 годах принимал Иван Грозный, «как по постройке, так и по внешнему виду и по внутреннему устройству далеко не так роскошен»[250], как он думал. Некоторые боярские дома, например князя Голицына на Охотном ряду, выглядели намного богаче и просторнее, а царский дворец был слишком старомодным, с маленькими помещениями, где из-за низких сводов и плохого освещения чувствовалась теснота. Так, когда Алексей Михайлович захотел побаловать молодую жену Наталью Нарышкину (1651–1694), воспитанную по европейской моде в любви к театру, представлением, под «комедийные хоромины» едва удалось отыскать подходящее пространство. Дворец постоянно пытались достроить, так что в итоге его внутренняя структура стала хаотической и больше напоминала запутанный лабиринт, переполненный людьми. Царская семья так и норовила вырваться из дворца в одну из загородных резиденций – которые, впрочем, и роскошью, и удобством сильно уступали современным богатым домам.
С Кремлевским дворцом еще худо-бедно могла сравниться резиденция в Коломенском, а вот в прочих (например, в той же Измайловской) с комфортом все хромало так, что цари останавливались не в самом здании, а в шатрах, установленных рядом. В абсолютном же большинстве дворцовых сел резиденций и вовсе не было, зато были «избушки для государева пришествия» или просто государевы дворы – то есть, опять же, место, где можно разбить палаточный лагерь.
Крестьянский дворик, картина А. Протопопова, 1874.
Севастопольский художественный музей им. М. П. Крошицкого
Во времена Петра I дворцы сами напоминали больше крестьянские избы. Более того, когда царь вернулся с Полтавской битвы в Москву, то в Коломенском предпочел дворцу простые избы, только попросил подготовить для его прибытия те, «в которых бы тараканов не было»[251]. Это многое говорит о предпочтениях правителя. Согласно историческим документам, цари и царицы вообще нередко останавливались у простых крестьян: например, в 1639 году царица Евдокия Лукьяновна гостила на дворе крестьянки Пелагеи Трофимовны[252].
Мы уже многое слышали о царских пирах, но как питались правители в обычные дни? Если верить современным исследованиям, «в течение года бывало около 30 царских пиров, а в остальные дни государю готовили только кушанья – раннее (которое бывало редко), столовое и вечернее»[253]. То есть, как правило, у царя было всего два приема пищи, причем в непостный день готовили 159 блюд, из которых 60 – баранки. Большую часть блюд раздавали приближенным, а царь довольствовался одним-двумя. Еще известно, что для кушанья царицы Натальи Кирилловны грибы жарил царицын врач, кислые щи (напиток) делала комнатная бабка, а обычные щи варил кто-нибудь из комнатных слуг.
Кстати, на Руси тараканы особых эмоций не вызывали. Более того, они служили хорошей приметой: «Прусаки размножаются – к добру». Именно тараканов, а не кошек люди первыми запускали в дом, а когда переезжали в другие губернии, «своих» тараканов брали с собой, на удачу. Нашли им применение и в хозяйстве: тараканов сушили и делали на них настойку – таракановку.
Повседневная жизнь царя обычно тоже была крайне насыщенной. Архидиакон Павел Алеппский, посетивший Россию и встретившийся с Алексеем Михайловичем, описал один его день. Царь, как всегда, встал в четыре часа утра, отправился на литургию, принял две иностранные делегации, а потом отсидел торжественный пир в их честь – до полуночи! На пиру Алексей Михайлович четыре часа провел на ногах, раздавая круговые чаши, а после всего этого поехал на всенощное бдение, то есть стоял в церкви до самого утра. Это 24 рабочих часа в сутки!
Какая твердость и какая выносливость! – писал Павел Алеппский. – Наши умы были поражены изумлением при виде таких порядков, от которых поседели бы и младенцы[254].
Конечно, в документах Приказа тайных дел, где, отметим, у царя был свой рабочий стол, упоминаются дни, когда царь вообще не выходил из дворца. Но и тогда ему вряд ли удавалось побездельничать: следовало общаться с придворными и слугами, давать аудиенции, принимать руководителей приказов.
Загадаем загадку: защищает слабых и угнетенных, передвигается на коне, имеет шлем с забралом, меч, копье и щит. Как думаете, кто это? Нет, не рыцарь, а русский богатырь!
Сегодня богатыри кажутся полусказочными героями вроде Ивана-царевича, но на самом деле это была вполне реальная элита русского войска. Доказательством служит то, что слово «рыцерь» встречается уже в грамотах 1388 года и означает именно конного воина[255]. Само по себе это слово славянское, хоть и восходит к немецкому ritter – «всадник», «наездник». «Рыторъ» встречается и в Новгородской летописи под 1242 годом, а в Смоленской грамоте после 1230 года упоминается «мастеръ» в значении «глава рыцарского ордена», аналогичном латинскому «магистр». Впрочем, слово «рыцарь» не особо использовали на Руси – кстати, как и в средневековой Европе: во Франции были chevalier, в Англии и Швеции – knight, в Испании – caballero.
Не называли русские воины себя и богатырями: они и слова-то такого не знали! Как считает большинство ученых, слово «богатырь», или «богатоуръ», имеет восточные корни и, скорее всего, произошло от монгольского «багатур» или «батыр» – «герой», «храбрый воин». Да и первыми богатырями, которые встречаются в русских летописях, были воеводы Чингисхана Субэдэй-багатур и Джэбэ-нойон, то есть багатур – это почетный титул, который хан добавлял к имени отличившегося воина. А вот русских воинов «богатырями» впервые назвал в XVI веке польский историк и географ Станислав Сарницкий (ок. 1532–1597) в своей книге «Описание старой и новой Польши с ее старым и новым делением»: «…русские теперь стараются уверить других о своих чудесах и героях, которых зовут богатырями, т. е. полубогами»[256].
Может, русские использовали слово «витязь»? Опять нет: среди древних источников оно встречается лишь в Переяславской летописи, а после этого пропадает до XVI века. Кстати, долгое время считалось, что слово «витязь» германского происхождения и родственно «викингу». Вот только у древних пруссов было слово «витинг», которое как раз обозначало воинскую касту; ее представитель назывался «витингас», в литовском – «витис».
Ну а на Руси своих защитников, элитных воинов и членов дружины люди звали храбрами.
Вооружение русского воина – члена дружины XIII века в основном соответствовало лучшим рыцарским стандартам Западной Европы. Русь принято считать этаким захолустьем, но это не более чем заблуждение. В том, что касалось военного дела, русские княжества доордынского периода были одними из наиболее передовых в Европе – особенно русские преуспели в производстве защитного вооружения.