…
С общих блюд брать кушанье своей ложкой или вилкой не рекомендуется: это негигиенично и неприятно для окружающих. Для этого на столе кладут особые приборы. Соль и горчицу берут специальными ложечками, а если они отсутствуют – кончиком чистого ножа, но ни в коем случае не обратным концом вилки или ложки.
За столом принято пользоваться салфеткой. Ею вытирают рот, прикладывая к губам и как бы просушивая их, а также руки. После еды салфетку оставляют рядом с тарелкой. Бумажной салфеткой, которая все больше входит в наш обиход, пользуются только раз. После употребления, если обед закончен, ее оставляют на своей тарелке.
Добавлю еще, что иногда это понимание разницы в манерах между представителями благородного сословия и простолюдинами проникало и в народную литературу – скорее всего, когда она вбирала в себя элементы авторской литературной сказки. Есть такая чудесная итальянская сказка «Пастух при дворе», где юноша, получив подарки от волшебника, проникает в высшее общество, выдавая себя за сына португальского короля. Он даже побеждает в турнире, но на первом же пиру его все равно разоблачают, потому что «ел он руками, вытирал их о скатерть, а графинь фамильярно похлопывал по плечу».
Король-рыцарь
Для того чтобы дополнить образ идеального рыцаря, стоит сказать несколько слов и об одном из английских королей, считавшемся идеальным королем-рыцарем, причем не из полулегендарных времен и не эпохи расцвета рыцарства, а наоборот – периода его упадка. Речь об Эдуарде IV, о котором доктор Эмма Левитт пишет, что он был образцом короля-воина, идеальной фигурой для возрождения авторитета монархии.
Почему из всех английских королей, имевших репутацию настоящих правильных рыцарей, я выбрала именно Эдуарда IV? Прежде всего потому, что он с этой точки зрения наименее изученный. Если о знаменитом Ричарде I Львиное Сердце практически все знают, а о мужественных Эдуарде III и Генрихе V известно как минимум знатокам рыцарской темы, то Эдуард IV как личность всегда был несколько в тени событий Войны Роз и трагической истории, связанной с его сыновьями и его братом Ричардом III[36].
Между тем, как считает Эмма Левитт, Эдуард, сам пришедший к власти во время гражданской войны и свергнувший тихого религиозного Генриха VI, считавшегося несколько слабоумным, сумел закрепиться на троне именно потому, что являл собой пример несомненной рыцарской мужественности.
Прежде всего он был очень хорош собой, причем именно в том стиле, в каком описывали героев рыцарских романов, – высокий (189 см), статный, сильный, красивый. Французский дипломат и историк Филипп де Коммин, известный своими мемуарами, описывал Эдуарда IV как человека «красивее любого жившего тогда мужчины». Ему вторили и другие хронисты того времени, и авторы сохранившихся личных писем. Кроме того, Эдуард был известен своим огромным успехом у женщин, что после почти монашествующего Генриха VI тоже шло ему только в плюс в глазах окружающих, поскольку свидетельствовало о его несомненной мужественности.
Проявил себя Эдуард IV и на поле боя – тот же Коммин писал, что он выиграл по меньшей мере девять крупных сражений. А доктор Энтони Корбетт, автор Edward IV, England’s Forgotten Warrior King: His Life, His People, and His Legacy, в своем исследовании называет Эдуарда великим полководцем своего времени, не проигравшим ни одного сражения, которым руководил. Более того, несомненным достоинством Эдуарда в глазах воинской элиты было то, что он командовал не откуда-то из безопасного места, а всегда был на передовой и лично активно участвовал в сражении. В этом его сравнивали с Генрихом V, который во время Столетней войны практически завоевал Францию и на память которого англичане чуть ли не молились.
Когда активные военные действия закончились, Эдуард IV нашел еще один способ укрепить свой авторитет в качестве короля – он вновь начал проводить рыцарские турниры, которыми совершенно не интересовался его предшественник. В марте 1467 года он даже сам вышел на ристалище, что произвело большое впечатление на вельмож и джентри, потому что это был первый случай личного участия короля в турнире со времен Эдуарда III, считавшегося эталоном рыцаря. Джон Пастон[37] даже писал своему брату, что это было самое замечательное зрелище в Англии за последние сорок лет.
В следующем турнире, который происходил в том же году и где встречались английские и бургундские рыцари, Эдуард уже личного участия не принимал, но Эмма Левитт считает, что он и его сумел использовать для укрепления своего королевского статуса в глазах подданных и своего личного престижа как настоящего рыцаря.
В частности, он использовал свою власть, чтобы остановить чересчур яростный пеший поединок, когда у одного из рыцарей оказался разбит наплечник.
Свита рыцаря
Она мне свиту вдвое сократила,
Глядела злобно на меня, мне сердце
Словами жалящими растравляла.
Пусть отомщеньем небо поразит
Неблагодарную! Пусть воздух вредный
Зародышей в ней убивает.
Когда я только занялась исторической реконструкцией, меня глубоко поразило, какое в российской реконструкции Средних веков пренебрежительное отношение ко всему, кроме костюма.
То есть одежда на мероприятиях изучалась чуть ли не под микроскопом, а на все остальное – соответствие выбранному образу в том, что касается поведения и окружения, – в лучшем случае не обращалось внимания, а в худшем это резко пресекалось, объявлялось театральщиной, ролевыми играми и т. д.
Когда наша команда при организации рыцарских турниров стала требовать, чтобы каждого рыцаря сопровождал хотя бы один оруженосец, а у дам были фрейлины и все они вели себя как полагалось в Средние века, это вызывало протесты, оскорбления и обиды. Особенное негодование у некоторых людей почему-то вызывали обязательные поклоны, хотя в Средние века кланялись все, включая королей, – это был важный способ коммуникации в отсутствие технических средств для усиления голоса и, конечно, показатель субординации.
Трудно было и объяснить людям, что в Средневековье свита – даже более важный показатель статуса человека, чем костюм. Знатный барон и даже сам король могли из религиозных или каких-то практичных соображений одеваться максимально просто – биографы Карла Великого, например, сетовали, что он носил овчину – такой простой неблагородный мех, а французский король Людовик XI, по воспоминаниям современников, одевался как простой буржуа. Но свита у него на любом официальном мероприятии всегда соответствовала статусу.
Сейчас ситуация на мероприятиях реконструкторов местами выправляется, по крайней мере, кланяются уже вроде бы все, без возражений. А вот ролевой момент иногда наоборот доводится до абсурда и теряет изначальный смысл. То есть когда костюм, свита, поведение и взаимодействие строятся с учетом выбранного участником имени и титула, то это на примере представителя конкретной страны и социальной группы реконструируется материальная и социальная культура. Но когда, используя все эти наряды, поклоны, обеты, гербы и т. д., участники не учитывают особенности реконструируемой страны и статуса своего персонажа, а выступают под своими современными русскими именами, очарование времени уходит и остается лишь любопытный театр, к сожалению, уже не имеющий отношения к социальной и материальной культуре. Без привязки к конкретному времени, месту и даже титулу рыцари и дамы оказываются вырванными из исторического контекста, и даже если они облачены в идеальные костюмы, они теряют возможность показать соответствующее реконструируемой стране и эпохе социальное и культурное взаимодействие. Проще говоря, у барона один герб, у простого рыцаря – другой, и кланяться им разные люди будут по-разному, и одеваться они по правилам должны по-разному, и свита у них разной численности, а если перед нами Иван Иванович, то все эти правила на него не распространяются, он просто человек в красивом костюме.
Возвращаясь к проблеме свиты, скажу, что вопрос этот важен и актуален, а то, что он так мало изучен, совсем неудивительно – даже лучшие исследователи эпохи рыцарства уделяли ему на редкость мало внимания. И у большинства людей, увлекающихся историей Средневековья, просто нет сформированной установки, что свита у феодала (любого пола) была всегда. То есть все, конечно, знают, что у рыцаря должен быть оруженосец, а может, даже несколько, а в знатном доме всегда были слуги, и на этом тема как бы исчерпывается. Между тем в Средние века нередко прописывались даже четкие правила, сколько человек свиты может взять с собой носитель того или иного титула. И если простого рыцаря могли сопровождать до пятнадцати человек, то маркиза, например, полторы сотни. А если посмотреть расходные книги герцога Норфолка, то можно увидеть, что с ним в любую поездку ехало около трехсот человек сопровождающих – его рыцари, герольды, оруженосцы, пажи, слуги, секретари, гонцы, музыканты, священники, ремесленники, чтобы что-то чинить, повара и т. д.
Представитель сословия «тех, кто сражается», никогда никуда не ездил один. Ну, максимум к даме на любовное свидание, и то с ним чаще всего был оруженосец или слуга, который держал лошадь в ожидании, пока его господин насладится обществом своей дамы и соберется обратно домой.
Проблема, возможно, в том, что это мало отражено в средневековой художественной литературе, а ведь именно она веками формировала у людей представление о том, каким был век рыцарства. Стивен Аткинсон, анализируя «Смерть Артура» Мэлори[38]