, обращает внимание читателей на то, как мало там подробностей. То есть все сосредоточено на действиях, событиях, а вот окружающий мир почти не описывается.
Но тогда это, возможно, и стало одной из причин такого феноменального успеха романа у читателей. Вспомним средневековые миниатюры, где даже античные и библейские герои одеты так же, как современники художника. То есть читатели и зрители не нуждались в историческом контексте, их интересовало действие, а весь антураж они предпочитали видеть максимально привычным. Мэлори писал для своих современников, его роман максимально насыщен действием, а все остальное читатели прекрасно дорисовывали в своем воображении. Потому что они точно знали, что и как должно выглядеть.
«В мэлорианском мире странствующих рыцарей, – пишет Аткинсон, – копья часто ломаются, но в руках рыцаря всегда находятся новые, либо для следующего раунда конного рыцарского поединка, либо, по крайней мере, для следующей схватки. Кто-то носит их, держа наготове по мере необходимости. Кто-то возводит строения, где рыцари укрываются в отсутствие постоянного сооружения. Кто-то регулярно полирует доспехи, готовит еду и носит воду. Очевидно, что рыцарь в его приключении только кажется одиноким, потому что важен только рыцарь. Любой рыцарь-современник Мэлори, прочитавший его произведения, однако, счел бы само собой разумеющимся, что задание было экспедицией, требующей сложной материально-технической поддержки… Каждый «поединок один на один», в котором участвуют два рыцаря, происходит при свидетелях – свидетелях, которых читатели оригинала сочли бы само собой разумеющимися, но о которых в тексте никогда не упоминается… В “Гавейне и Зеленом рыцаре” анонимный автор изо всех сил старается показать, что Гавейн действительно одинок в своем путешествии к Зеленой часовне, недвусмысленно изображая его, например, полирующим свои доспехи и спящим (в них), незащищенным от непогоды. Такая настойчивость… должно быть, вызвана тем, что он ожидает, что аудитория представляет себе норму – рыцаря в сопровождении значительного числа слуг, – и хочет подчеркнуть совершенно одинокий характер путешествия Гавейна и особые трудности, которые он переносит без ожидаемой свиты».
Так что свита рыцаря, как, впрочем, и дамы, и любого представителя благородного сословия, – непременный атрибут, важный показатель статуса. Ее отсутствие является серьезным отклонением от нормы и может объясняться только какими-то особыми, а в том случае, если речь идет не о простом рыцаре из «молодежи», а о титулованной персоне, – чрезвычайными обстоятельствами.
В средневековой, да и в более поздней литературе, кстати, есть подчеркивающий это бродячий сюжет о том, как король (им бывает Карл Великий, Ричард Львиное Сердце, Генрих IV, кто-нибудь из германских императоров или испанских королей, а иногда и Петр I) на охоте отбился от свиты, набрел на какой-нибудь дом крестьянина, лесника или бедного дворянина, где его накормили, остроумно ответили на какую-нибудь шутку, а потом он, когда его нашла свита, достойно вознаградил хозяев, несмотря на то, что услышал от них какую-нибудь дерзкую фразу насчет своей особы. Почему я привожу в пример этот сюжет? Именно потому, что людям, на дом которых набрел король, и в голову не приходит, насколько важная персона к ним пожаловала. Пусть они не знают в лицо своего монарха, но неужели по дорогому костюму нельзя определить, что это крайне знатная и богатая особа, при которой лучше не болтать лишнего? Нам это сейчас может казаться нелогичным, но в те времена, когда сочинялись такие байки, любому было понятно, что человек без свиты не может быть важной персоной.
Рыцарские турниры
Тема рыцарских турниров разобрана в научной и научно-популярной литературе вдоль и поперек. Кин, Пастуро, Флори, Окшотт, Моффат, Клифан и другие исследователи рыцарства написали о них, кажется, все, что только можно. Позднесредневековые театрализованные турниры – падармы – отдельно подробно рассмотрены в работах А. Куркина.
Но хотя ничего нового я по этой теме не смогу написать, все же хотя бы кратко о турнирах рассказать нужно, потому что это неотъемлемая и, возможно, важнейшая часть жизни средневекового рыцарства, да и не только его – со временем турнирная культура проникла во все слои общества, появились городские турниры, проводимые бюргерством, состязания различных фехтовальных братств и т. п.
Турниры были главным развлечением рыцарства, затмившим даже охоту. И можно сказать, что в XII–XIII веках они были еще и главным способом оттачивания боевых навыков – больше, чем реальные войны, где полевые сражения были не так уж часто. Сидя неделями под стенами города, показать свою доблесть довольно сложно. Нередко рыцари с обеих сторон, устав от скуки, устраивали между собой все те же турниры – прямо во время войны.
«Турнир также был полезным способом собрать вместе знатных людей страны и, следовательно, политически целесообразным, – пишет Кен Мондсшейн. – Со временем эти мероприятия стали более регламентированными, с общепринятыми правилами и часто с акцентом на театральность, как, например, на круглых столах, проводимых Эдуардом I и его внуком Эдуардом III. Поскольку там разыгрывались призы, а других участников можно было захватить в плен с целью получения выкупа, турниры также были путем к возвышению…
Подобные мероприятия давали возможность оценить лошадей, испытывающих стресс в бою, и обменяться племенным поголовьем.
Помимо политической и экономической пользы… турниры помогали определить классовые и гендерные различия. Участие в турнире – или участие в нем чьих-либо предков – было доказательством дворянства и права носить герб».
Появление турниров
На чем сходятся почти все исследователи, так это на том, что об истоках рыцарских турниров ничего толком неизвестно. Одни ищут их корни в боевых обычаях германских племен, другие – в позднеримских военных упражнениях, третьи – в тренировках воинов эпохи Каролингов. В любом случае о турнирах как таковых до XI века никто не знает.
Как пишет М. Кин, «хотя традиция неуверенно приписывает “изобретение” турниров анжуйскому рыцарю Жоффруа де Прейи (Geoffrey de Preuilly), погибшему в 1066 г., мы более почти ничего не можем узнать о турнирах вплоть до 1100 года, и в ранних рыцарских романах о них тоже нет никаких упоминаний… Однако уже к концу первой четверти XII столетия турниры стали достаточно популярны во Франции, особенно в Северной. В период правления Генриха I Английского в грамоте Осберта Арденского упоминаются некие раскрашенные копья, которые он берет с собой, отправляясь в дальние страны на турниры. Галберт из Брюгге рассказывает нам, что Карл Добрый, граф Фландрский, убитый в 1127 г., “часто посещал турниры в Нормандии и Франции, а также за пределами королевства, и таким образом поддерживал в своих рыцарях готовность к боевым действиям и в мирное время, а также умножал не только собственные славу и величие, но и славу и величие своей страны”. Немецкий хронист Отто Фрейзингенский упоминает некий, как он его называет, турнир, состоявшийся в Вюрцбурге в 1127 году».
То есть популярность турниров росла как на дрожжах, и уже в XII веке на них сражались даже самые важные персоны, включая королей. И это при том, что в то время турниры мало отличались от настоящих сражений и были вполне серьезной подготовкой к войне. У Окшотта цитируется английский хронист того времени Роджер Ховеденский: «Юноша должен видеть, как течет кровь из его ран, он должен слышать, как стучат его зубы от ударов, нанесенных соперником, он должен двадцать раз упасть с коня, выбитый из седла соперником. Только так сможет он научиться воевать, надеясь на победу».
Никакого серьезного регламента поначалу не было, просто какой-нибудь феодал объявлял, что будет проводить турнир, и туда слетались все желающие поучаствовать. Чаще всего дрались «партиями», то есть сражения были конные и групповые. Можно было вдвоем или втроем нападать на одного, брать в плен, потом требовать выкуп – практически вой-на, ведь в те времена и на войне рыцаря старались не убить, а захватить, потому что живым он стоил денег. В поединках победитель получал коня и доспехи побежденного – выгодный бизнес, если ты хороший боец и у тебя есть запасные доспехи, ведь даже лучшие иногда проигрывают. Поэтому странствующие рыцари-одиночки на самом деле были редкостью, большинство ездили на турниры в составе какой-нибудь «партии», как тот же Маршал, сопровождавший Генриха Молодого. Чтобы было у кого одолжить вооружение и коня в случае неудачи.
В XIII веке турниры стали более регламентированными и организованными, появились какие-то общие правила, судейство, а вместо групповых сражений основной забавой рыцарей стали индивидуальные поединки – один на один. По мнению исследователей, тут свою роль сыграли рыцарские романы, в которых сэр Ланселот, сэр Гавейн, сэр Галахард и другие безупречные рыцари Круглого стола то и дело схватывались с каким-нибудь не столь безупречным рыцарем, чтобы кого-то защитить или спасти. М. Кин считает, что сама идея была взята из судебных поединков и трансформировалась в такую «ненастоящую дуэль», в которой, впрочем, можно было совсем по-настоящему погибнуть.
Не на жизнь, а на смерть
Церковь восприняла турниры без восторга. Уже в 1130 году Папа Римский Иннокентий II официально осудил их, а потом и вовсе приказал, чтобы убитым на турнире отказывали в христианском погребении.
Причина была проста – гибли на турнирах в то время очень часто. «Смерть собирала обильную жатву на ристалищах XII–XIII вв., – пишет А. Куркин в заметке «Рыцарь и смерть», – и не щадила как простых рыцарей, так и представителей высшей аристократии. В 1175 г. архиепископ Магдебургский Вихманн, узнав о гибели на турнирном ристалище в Австрии Конрада, сына маркграфа Дитриха фон дер Лаузица, и еще 16 саксонских рыцарей, призвал к строгому соблюдению запретов “чумных игрищ” и отказу в христианских похоронах их участникам.