атолические страны.
Понятие нации еще только формировалось, границы государств то и дело менялись, крупные феодалы то приносили присягу королям, то ударялись в независимость, а иногда полстраны могло уйти под руку другого монарха по праву брака. Как в случае с Алиенорой Аквитанской – когда она развелась с французским королем и вышла замуж за английского, вся богатая и солнечная Аквитания тоже перешла под власть Англии. Это было нормой, и большая часть населения так себя и воспринимала – в лучшем случае как патриотов какого-нибудь графства, а то и вовсе родной деревни. А какая это страна, кто там у нас король – никакой разницы.
Разумеется, я утрирую. Шотландцы с англичанами бились насмерть, отстаивая свою независимость, да и валлийцы тоже. И в других частях Европы не все войны были обычными «разборками» феодалов, было немало ситуаций, когда сталкивались разные культуры и шла борьба за сохранение, так сказать, своей идентичности. Но те же валлийцы в свободное от борьбы с английскими захватчиками время постоянно грызлись между собой. И то же самое можно сказать практически обо всех. Это мы их с расстояния в несколько веков воспринимаем как единые государства или нации, а на деле все они были конгломератами мелких королевств, княжеств или графств, находящихся в состоянии постоянных междоусобиц.
Возвращаемся к тому, что же у них у всех было общее? Религия. Христианская вера, а точнее – ее католическая разновидность. Все молились одному Богу и по более или менее одинаковым правилам. А иногда даже объединялись, невзирая на все феодальные распри – когда этой религии грозила беда. Не зря ни одно средневековое еретическое учение, даже самое сильное, не смогло выжить – разрозненные и враждующие между собой страны и феодалы объединялись и в конце концов уничтожали и саму ересь, и ее сторонников. Для того же, кстати, была создана и инквизиция – чтобы выискивать еще только формирующиеся ереси и уничтожать их в зародыше.
«Запад жил в едином ритме единой веры, – пишет Мишель Пастуро[3] в книге «Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола». – Любая сеньория, любой город, любая политическая целостность составляли скорее часть мирового христианства, нежели конкретного королевства. Отсюда интенсивность обменов, прозрачность границ, отсутствие понятий “нации” и “национализма”, а также универсалистский характер не только нравов и культуры, но и социальных структур и даже общественных институтов. Не существовало французского или английского общества. Жизнь, люди, вещи были одинаковы в Бургундии и Корнуэлле, в Йоркшире и Анжу. Единственное, чем отличались эти территории, так это климатом и географическими условиями».
Почему я провожу параллель между рыцарством и христианством? Разумеется, это совершенно разные вещи, суть в другом – рыцарство точно так же было не государственным объединением и не национальным, оно не было привязано ни к стране, ни к территории, ни к языку, ни к чему-то еще. Рыцарь из любой страны оставался рыцарем в любой другой стране. Рыцарство и как идеология, и как общность людей, объединенных этой идеологией, стояло не то чтобы над государством, а скорее где-то рядом, развиваясь параллельно национальным и государственным интересам и событиям. Кто-то называет это рыцарской субкультурой, кто-то вслед за Пастуро говорит, что рыцарство – это «специфическая социальная категория». Но одно несомненно – в Средние века рыцарство не знало границ и национальностей. Перефразируя цитату из предыдущего абзаца, можно сказать, что любой рыцарь был больше частью мирового рыцарства, чем гражданином какой-то страны или вассалом какого-либо сеньора. На первом месте для любого из них стояла именно принадлежность к рыцарству, все остальное было вторично.
Культура насилия?
Рыцарская культура была квинтэссенцией общей маскулинной культуры Средневековья, которую во многом можно назвать «культурой насилия». Любой мужчина был воином по определению, иначе он не мужчина. Даже благочестивые и отказавшиеся от мира монахи не переставали таковыми быть – просто теперь они становились воинами Христа и должны были воевать без пролития крови. Не зря средневековые монахи подпоясывались вовсе не веревочкой, как любят изображать в кино (этот символ смирения появился позже), а кожаным поясом воина.
Что же касается рыцаря и вообще человека, стремящегося стать частью рыцарского братства, то он должен был обладать, как метко выразился один из исследователей, «опытом в применении насилия». Имеется в виду набор знаний, умений и навыков, необходимых для войны. Каждый мальчик из благородной семьи, если его не готовили в монахи, с детства постоянно занимался приобретением этих самых знаний, умений и навыков.
Однако если бы в рыцарской культуре во главе всего стояла сила, мы жили бы в совсем другом мире. Но ее особенность как раз в том, что при культе войны, преклонении перед мужественностью и ожесточенном соперничестве рыцарей между собой во главу всего ставились отнюдь не сила и даже не умение побеждать, а нечто совсем иное – честь, доблесть, верность, мужество, милосердие, мудрость и благоразумие. Именно эти качества писатель и журналист, исследователь Средневековья Крейг Тейлор считал наиважнейшими для идеального рыцаря.
Происхождение рыцарства
Вернемся к истокам. В Раннем Средневековье ни дворян, ни рыцарей вообще не было. Были члены аристократических родов – кто римского, кто варварского происхождения. Были мелкие помещики, служившие им за землю или за жалованье. Были профессиональные солдаты, наемники. Всех их можно объединить одним условным термином «воины», но, думаю, любому понятно, что общее у них только одно – то, что они в силу происхождения, традиции или ради денег занимались военным делом.
Постепенно складывалась феодальная система, вассалитет, майорат (родовые земли, передающиеся старшему сыну), появилась даже официальная идея, что общество делится на три созданных Богом сословия – те, кто сражаются, те, кто молятся, и те, кто возделывают землю. Но от этого сословие сражающихся не стало более однородным, даже наоборот – после того как право наследовать земли было закреплено за старшим сыном, младшим оставалось только пополнять ряды профессиональных воинов. И теперь в отряде феодала могли бок о бок сражаться безродный наемник, вассал и какой-нибудь племянник этого самого феодала. Причем тот же наемник мог удачно захватить богатого пленника, получить выкуп, разграбить город, жениться на незаконной дочери знатного вельможи, и его сын, тоже воин, становился уже не безродным наемником, а человеком благородного происхождения, вассалом или даже союзником этого вельможи.
В Средние века роль «воинов» достигла своего апогея, фактически короли были прежде всего военными вождями, и вся система вассалитета держалась именно на военной иерархии. Король давал баронам землю в обмен на вассальную клятву и обещание выступить на его стороне в случае военного конфликта плюс привести с собой отряд из определенного количества воинов. Бароны делили полученную землю на части и раздавали своим людям, с которых, в свою очередь, тоже брали вассальную клятву и обязательство прийти к ним на службу. Когда начиналась война, король бросал клич, бароны собирали своих вассалов, те садились на коней, брали отряд и шли отрабатывать полученные поместья.
Я описала ситуацию очень схематично, в разных странах были свои особенности, но суть, думаю, ясна. Феодализм был системой, в которой власть принадлежала «воинам». Каким бы неоднородным ни было «сословие сражающихся», они все равно стояли над всеми остальными, кроме духовенства, – крестьянами, ремесленниками, торговцами и т. д. Но где-то века с XI эта система стала усложняться, и внутри тех, кто сражается, внутри феодального строя, выделилась особая каста, которая и получила название «рыцарство».
Рождение рыцарства
Флори[4] пишет, что рыцарство в ХI и ХII веках – это почетная профессия отборных воинов, которые являются исполнителями воли своих командиров – от непосредственных сеньоров до принцев. То есть рыцари – это в первую очередь лучшие хорошо вооруженные конные воины.
Но особенность Средневековья в том, что дворянин и рыцарь – совсем не синонимы. Рыцарь мог быть дворянином от рождения, но мог и не быть, а свое благородство (все равно врожденное, потому что иначе он не стал бы достоин звания рыцаря) он должен был подтверждать своим поведением и поступками. Дворянин, в свою очередь, несмотря на знатное происхождение, мог быть объявлен недостойным рыцарского звания и исключен из круга благородных людей.
Как такое могло случиться? И как возникла подобная странная система? Поскольку мы воспитаны в основном на более поздней культуре (Возрождения и Нового времени), понять это трудно. Но все же попытаемся, хотя бы в самых общих чертах. Дворянство складывалось как бы параллельно рыцарству и в то же время постоянно с ним пересекаясь. Я говорю о дворянстве как о мелких и крупных феодалах, слое наследственных землевладельцев, тех самых людей, что получали землю от короля или баронов, но уже не за личные заслуги, а наследуя от своего отца как поместье, так и вассальную клятву служить тому или иному сеньору. К ним добавились многочисленные потомки аристократии, не имеющие земли, но имеющие несколько поколений знатных предков. Эта система, думаю, проста и понятна.
С рыцарями все гораздо сложнее. Здесь надо понимать, что рыцарство в Средние века никогда не передавалось по наследству, это был исключительно личный титул, дарованный за заслуги[5]. И с получением этого титула человек автоматически становился не только рыцарем, но и дворянином. Поэтому среди рыцарства первое время было немало тех, кто завоевал власть и почет силой оружия, но мог не иметь благородных корней. То есть в рыцарской «корпорации» было много людей, которые в глазах наследственной знати были «выскочками». Вследствие этого – в силу неоднозначности их положения – в среде рыцарства стала формироваться их собственная особая идеология. Она придавала блеск и благородство самому понятию «рыцарь» и превращала в общественном сознании профессиональных вояк в некую элиту, благородную не столько в силу происхождения, сколько в силу принадлежности к этому избранному кругу. Более того, само слово «рыцарь» постепенно перестало означать просто воина, а превратилось в титул, получение которого обставляется пышной церемонией.