А это, скажем прямо, в Средние века было уже немало, поэтому практически все громкие случаи нарушения братских клятв происходили в смутные времена – в разгар войн, междоусобиц и безвластия, когда репутация утрачивала свое значение, а количество грехов на многих рыцарях становилось таким, что одним больше или меньше – было уже не важно. Как Лимузен из истории, изложенной Фруассаром: он ведь и в войне переметнулся на другую сторону, то есть нарушил не только братскую клятву. И хотя Фруассар сохраняет нейтральный тон (потому что Лимузен перешел на сторону французского короля), заметно, что его бывшему побратиму Рэмбо он сочувствует больше.
Поэтому, несмотря на то что договоры между «братьями по оружию» были не всегда надежны, рыцари, как пишет Брэдли, «продолжали становиться братьями по оружию, возможно, иногда даже искренне веря, что это может “поддерживать вечный мир и любовь”…
Идеальное братство предполагало любовь, уважение, взаимную поддержку и сотрудничество… Братство… в своем идеальном виде было явно позитивным институтом, призванным обеспечивать стабильность, поддержку и дух товарищества в опасном мире».
Братья по оружию в куртуазной литературе – Роланд и Оливье
Разумен Оливье, Роланд отважен,
И доблестью один другому равен.
Поскольку популяризация идеи рыцарского братства шла через куртуазную литературу, на ней стоит остановиться отдельно. Чтобы понимать, что представляли из себя отношения реально существовавших рыцарей, надо понимать, на какие образцы они ориентировались, кому подражали.
«Архетипической парой, – пишет М. Беннетт, – были Роланд и Оливье из “Песни о Роланде” и различных других произведений. Хотя самая старая версия “Роланда”, какой мы сейчас располагаем, датируется периодом 1140–1170 годов, эти имена встречаются вместе уже в начале одиннадцатого века. Это свидетельство как древности легенды о Роланде, так и торжества товарищества между воинами. Справедливости ради стоит сказать, что эти отношения являются наиболее значимыми и интенсивно описанными в рыцарской литературе. Связь между Роландом и Оливье выражена значительно более эмоционально, чем между Роландом и его невестой Альдой, сестрой Оливье. Она появляется всего дважды, во второй раз просто для того, чтобы упасть в обморок при известии о смерти Роланда. Альда, однако, занимает центральное место в “гомосоциальной” связи между двумя мужчинами, то есть в том, как мужчины формируют отношения друг с другом ради личной и политической выгоды… Как и многие другие дружеские отношения рыцарей, эти началась с вражды: Роланд попытался похитить Альду и закончил тем, что ввязался в рыцарский поединок с ее братом и защитником».
«Песнь о Роланде» и всевозможные дополнения, рассказывающие о разных периодах биографии Роланда, долгое время считались главным произведением рыцарской литературы, пока не набрал популярность артуровский цикл. Уильям Мальмсберийский, английский хронист XII века, писал даже, что в 1066 году перед битвой при Гастингсе «Песнь о Роланде» исполнил рыцарь-менестрель, который первым хотел нанести удар врагу.
Кого мы, по сути, видим в этой истории? Роланд и Оливье – два наделенных всеми достоинствами рыцаря, прошедших путь от хорошей драки до дружбы навек. Скажем прямо, этот архетип не изжил себя до сих пор, вспомним неувядающую популярность д’Артаньяна, чья вечная дружба с мушкетерами началась тоже с конфликта. При этом они оба прекрасны, но не идеальны, и скорее дополняют друг друга – безрассудная храбрость Роланда уравновешивается рассудительностью Оливье. К сожалению, это не всегда помогает – в итоге они оба гибнут, но Роланд успевает оплакать погибшего друга и от горя даже лишиться чувств.
Рыцарские страдания
На этом и аналогичных моментах в куртуазной и рыцарско-героической литературе, когда прекрасные рыцари рыдают, лишаются чувств или кидаются друг другу в объятия, орошая слезами, а также обмениваются поцелуями (что они делают довольно часто), современный читатель нередко начинает подозревать, что их нежная дружба вовсе не так уж чиста и невинна.
Что поделать, во-первых, мы уже пережили сексуальную революцию и привыкли во всем видеть секс, а во-вторых, мы находимся в плену стереотипных представлений о нормальном мужском поведении. Читая средневековую литературу (как, впрочем, и античную или литературу Древнего Востока), надо все время отдавать себе отчет, что привычные нам мужская сдержанность, уверенность, что «мужчины не плачут», строгость мужской одежды и прочие традиционные признаки «настоящего мужчины» – это продукт позднего Нового времени.
Много тысяч лет мужчины носили яркую одежду и обтягивающие чулки, обвешивали себя драгоценностями, периодически становились на высокие каблуки, надевали парики и покрывали лицо макияжем. А еще они рыдали, падали в обморок и охотно выставляли все свои чувства напоказ.
Но все эти шелка, кружева, бантики, чулки, мушки и прилюдные страдания нисколько не умаляли их мужественности. Надушенные кавалеры XVIII века в париках и кружевах дрались с таким же остервенением, как брутальные викинги или грубые ландскнехты. А прекрасные рыцари, рыдающие в объятиях друг друга, на следующей странице романа уже без лишней сентиментальности разрубают противников до седла.
Так что пылкие проявления чувств в рыцарской литературе частично являются отражением того, что в Средние века от мужчин не требовалось сохранять сдержанность а-ля джентльмены XIX века, а частично это просто художественный прием для усиления эффекта. В той же «Песни о Роланде» такие сильные чувства показаны не только между Роландом и Оливье – король Карл, дядя Роланда, обнаружив погибшего племянника, сначала обнимает его тело, потом падает без сознания (дважды), а придя в себя – долго рыдает, рвет на себе волосы, и «стотысячная рать с ним плачет вместе».
В других произведениях картина аналогичная – рыцари рыдают, целуются, падают без чувств, бурно причитают над погибшими и т. д. Так, в созданном в конце XIII века «Романе о Тристане» Томаса Британского и его более поздних версиях сюжет строится на пылкой и безнадежной любви рыцаря Тристана и жены его дяди – королевы Изольды. Там все без иносказаний, Тристан и Изольда – любовники, ради этой любви он нарушает вассальный и родственный долг, а она – свою супружескую клятву. В современных переделках вся жизнь Тристана крутится только вокруг этих отношений, но в романе он, как положено мужчине, занят еще и множеством других дел. И, в традициях рыцарской литературы, у него, конечно же, есть лучший друг – Каэрдин. Тристан влюблен в Изольду, Каэрдин – в ее наперсницу Бранжьену, эти отношения достаточно бурные и нелегкие. А вот между Тристаном и Каэрдином полное взаимопонимание, нежнейшая дружба и готовность всегда прийти друг другу на помощь. И, конечно же, оба то и дело страдают, рыдают, бросаются друг другу в объятия и иногда лишаются чувств: «Слезами оба залились и на прощанье обнялись».
В поисках «клубнички»
Разумеется, существуют исследования и на тему возможных гомосексуальных связей между рыцарями, начало которым положил американский профессор Джон Босвел. Конечно, он писал свои работы в 1970–1980-е годы, в разгар сексуальной революции, когда секс принято было видеть буквально везде, но Босвел на этом не останавливался и во всем видел конкретно однополый секс, в том числе даже утверждал, что латинский термин «брат» – это эвфемизм слова «любовник», а следовательно, под рыцарскими братаниями скрывается сами понимаете что. Коллеги, правда, его в этом не поддержали.
Здесь надо заметить, что Босвел был не каким-нибудь любителем, а серьезным ученым, работавшим с источниками, знавшим несколько языков и получившим докторскую степень в Гарварде.
Но в данном вопросе все серьезные медиевисты хоть и отметили важность того, что Босвел поднял ранее табуированную тему, сочли его аргументы спорными, доказательства сомнительными, а выводы – притянутыми за уши. Хотя, разумеется, у определенной части общества идея о том, что в Средние века кругом были геи, все описания мужской дружбы в литературе – это завуалированный гомосексуализм, а все церемонии усыновления, братания и т. п. – это завуалированные однополые браки, нашла живой отклик. Так что идеи Босвела живут и здравствуют, хотя никаких новых серьезных аргументов, подтверждающих его теории, с тех пор так и не нашлось.
Босвел, кстати, стал и одним из творцов так называемого современного мифа о сексуальной ориентации Ричарда Львиное Сердце, даже заявлял, что «трудно подвергнуть сомнению единодушие и невозмутимость, с которыми хронисты упоминают сексуальную ориентацию Ричарда I». Под единодушием он, видимо, подразумевал упоминание о том, что некий отшельник в 1195 году велел Ричарду «помнить о разрушении Содома и воздерживаться от незаконных действий», а также запись Роджера Ховеденского о дружбе Ричарда с французским королем. И то и другое позднейшие хронисты, потом историки, потом беллетристы и блогеры действительно переписывали с редкостным единодушием, а в XX веке стали еще и с удовольствием интерпретировать.
Между тем, как пишет Верн Булло, выдающийся американский сексолог и историк медицины, а также пионер научных исследований альтернативного сексуального поведения, в средневековой риторике слово «содомия» было очень многозначным, что, в свою очередь, основывалось на Ветхом Завете. Оно означало как мужеложество, так и анальный секс и даже просто онанизм. То есть всевозможные сексуальные практики, результатом которых является семяизвержение не в женщину с целью зачатия ребенка, а куда-либо еще.
Его поддерживает Джон Джиллингем, известный медиевист, специализирующийся на Анжуйских королях Англии[67], профессор Лондонской