Возможно, это выглядит несколько запутанно, но взаимоотношения между рыцарством и дворянством были еще запутаннее. С одной стороны, чтобы стать рыцарем, надо было в первую очередь обзавестись соответствующим снаряжением, очень недешевым, то есть в основе всего были деньги. С другой – получилось, что параллельно существуют как бы две воинские элиты, одна из которых получила свой статус благодаря происхождению, а другая – благодаря принятию новых членов в «элитный клуб». Причем вторая стремилась к поглощению первой – довольно быстро посвящение в рыцари стало практически обязательным для любого молодого дворянина, делающего военную карьеру.
Устоявшаяся система, ставившая во главу всего благородство по происхождению, сопротивлялась, поэтому чем большую популярность приобретала идеология рыцарства, тем более закрытым и элитным становилось само рыцарское сословие. В итоге постепенно сложилась новая система, включающая в себя рыцаря – благородного человека, которого сочли достойным быть принятым в ряды элиты и который прошел обряд посвящения, пообещал быть защитником веры, правосудия, церкви, вдов и сирот. Теоретически сам он мог быть любого происхождения, но, став рыцарем, становился и дворянином. Практически же чем дальше, тем больше дворянство и рыцарство сливались воедино – сын любого дворянина, достигнув определенного возраста, посвящался в рыцари, а люди недворянского происхождения в рядах рыцарства стали встречаться все реже. Несколько особняком стоит Англия, но о ней речь пойдет дальше.
Рыцарская культура
Куртуазная рыцарская культура, превратившая рыцарство из обычной воинской касты конных воинов в феномен, не имеющий себе аналогов в истории (в том числе и потому, что она не умерла вместе с рыцарством, а видоизменилась и стала одной из базовых основ европейского менталитета и культуры), складывалась одновременно с превращением рыцарства в элитную социальную группу. Гийом де Пуатье[6] сформулировал ее основные постулаты еще в начале XII века. И значение этой культуры трудно переоценить, именно она сформировала тот облик Средневековья, который мы знаем, и в конечном счете определила путь европейской цивилизации.
Речь прежде всего о социальных отношениях, культуре поведения и зарождении феминистических тенденций – если в древних обществах различия в положении женщин разных стран были невелики, то в Средние века именно в феодально-рыцарской Европе дамы были выведены из области исключительно домашних дел (и заодно из закрытой исключительно женской части дома) и официально включены в социальную жизнь. Частично это можно объяснить влиянием христианства, но не надо забывать, что в христианской же России эти тенденции были принесены и насильственно привиты только Петром I. В Европе же куртуазные отношения плавно перешли в галантные, которые потом видоизменялись с учетом веяний времени и, к счастью, не совсем умерли даже сейчас: такие простые обычаи, как пропускать даму вперед, помогать ей надеть пальто, подавать руку и т. д. – это отголоски куртуазной культуры, требовавшей уважать даму, заботиться о ней и демонстрировать ей свое внимание и восхищение.
Безусловно, такое стремительное развитие принципиально новой идеи не могло происходить только само по себе, рыцарская культура активно поддерживалась власть имущими, самой верхушкой феодальной аристократии – среди трубадуров было немало знатных персон, включая королей.
«Куртуазная поэзия, – пишет Дюби, – помогала укреплять основания феодального государства. Все свидетельства наводят на мысль, что эти поэмы сознательно использовались при воспитании рыцарей. Великие царственные покровители, такие как Гийом, герцог Аквитанский и, полувеком позже, Генрих Плантагенет, герцог Нормандский, граф Анжуйский и супруг Элеаноры[7], чьи богатые дворы задавали тон, вводили новую моду и предлагали покровительство поэтам, в противоположность строгости Капетингов и требованиям Церкви поощряли развитие светской культуры. Однако эти герцоги работали также над воссозданием государства и в своей заботе о мире двигали вперед то, что можно было бы назвать гражданской этикой. Нет сомнений, что они поощряли, если не инициировали, ритуал куртуазной любви и много жертвовали на его распространение. Это служило их политике. Практика fine amour явно была предназначена для демонстрации мужских ценностей. Мужчин побуждали возвысить свое мужество и развивать определенные добродетели…» «Куртуазная любовь способствовала установлению порядка введением морали, основанной на двух добродетелях: самоограничении и дружбе. Рыцарь был призван являть «сдержанность», держать себя в руках и ограничивать свои желания, особенно происходящие от инстинктов плоти.
Грубое похищение было вне закона; похищение женщин проторило путь ритуалу ухаживания, честному (honnete) способу покорять достойных женщин».
Подтверждение благородства
Поддержка рыцарской культуры феодальными правителями понятна – военная элита была их опорой, и прививание толпе вооруженных мужчин таких ценностей, как верность, честь, благородство и т. д. было, безусловно, на руку любому правителю. А куртуазно-романтические отношения с дамами помогали держать в узде сексуальные порывы этих вооруженных мужчин, тем более что изначально рыцарская культура была направлена именно на молодежь. То есть это была еще и воспитательная система, предназначенная для обуздания мужской сексуальности, умиротворения и воспитания самой опасной и агрессивной части общества.
Создание кодексов чести и системы правил для молодежи какого-то (как правило, господствующего) класса – дело достаточно обычное. Но особенность рыцарской культуры в ее самозарождении и самоидентификации, то есть в том, что она появилась и стала развиваться самостоятельно, инициированная не каким-то одним монархом, не в пределах одного государства, а быстро охватив множество стран.
То есть рыцарство выделилось в некую общность, не знающую границ, элитный клуб, в который входили представители разных стран. Они могли дружить, воевать, служить разным государям, заключать сделки и устраивать поединки, могли быть смертельными врагами, но кодекс у них оставался общий.
Этот феномен проистекал из того, о чем я говорила выше, – в Средние века считалось, что благородство у человека врожденное, оно либо есть, либо его нет. А рыцари очень часто не имели знатных корней, они мечом выкроили себе имя, деньги, положение, пробились в правящий класс, но предъявить вереницу родовитых предков в качестве доказательства своего благородства не могли.
И тогда они это благородство стали доказывать (прошу прощения, но слово «благородный» в этом абзаце будет в каждом предложении, заменить его нечем). Рыцарский куртуазный кодекс складывался как система поведения достойного человека, отличающая его от черни. Благородство по-прежнему оставалось врожденным, но оно уже как бы не зависело от предков. Рыцарь своим поведением, видом, поступками доказывал, что он достоин своего высокого звания, что он изначально был благороден, поэтому и достиг своего положения. То есть получалось, что он стал благородным человеком не потому, что его посвятили в рыцари, а стал рыцарем потому, что изначально был благородным.
Такая система требовала максимального дистанцирования от простонародья и постоянного подтверждения своего статуса. Рыцарь обязан был следовать кодексу, чтобы подчеркивать свою принадлежность к избранному кругу, причем чем ниже он был по происхождению, тем жестче к нему были требования.
Рыцарство достаточно долго было открыто для новых членов из низов, поэтому к тому времени, как они превратились в полузакрытую касту, куртуазная культура успела закрепиться и стать уже не просто обязательным сводом правил, но вошла в плоть и кровь «сословия сражающихся».
Куртуазная любовь, поведение, следование (хотя бы на людях) определенным правилам были для рыцарей одним из символов принадлежности к числу благородных людей. Социальным маркером в числе многих других, о которых я уже писала, и тех, о которых будет сказано дальше. Благородный человек отличался от черни поведением, воспитанием, внешностью, одеждой, а также мыслями и чувствами… и даже запахом. Это, конечно, был идеал, но к этому идеалу все старались приблизиться, насколько это в их силах, потому что иначе можно было пережить страшное унижение – оказаться в глазах окружающих на одном уровне с простолюдином, что могло привести к полной, пожизненной потере статуса.
Закрепление куртуазной культуры
Дюби, рассказывая об эволюции рыцарской культуры, тоже подчеркивает укрепление ее позиций у правящего класса.
«Общественная польза куртуазной любви оказалась так велика, что границы ее применения вскоре расширились, – пишет он. – Во Франции Капетингов в последней трети XII века любовные ритуалы заняли место среди приготовлений к браку. После помолвки считалось подобающим, чтобы юная дама получала знаки любовного внимания от жениха, дабы он постепенно завоевал ее сердце, прежде чем овладеет ее телом в брачную ночь: в первой части “Романа о Розе” цветок, который любовник хочет взять, все еще бутон. Что касается женатых, то обычай позволял им выбирать amie (подругу) и служить ей, как jeune служил бы своей возлюбленной. Так все придворное общество начало влюбляться. Куртуазная любовь стала основным развлечением, которое выделяло “достойных” людей в толпе обычных, отличало их от селянства, которое предположительно занималось любовью наподобие зверей. В результате то, что поэты некогда описывали как подвиг, настолько опасный, что для большинства он был недосягаем, теперь стало необходимым навыком воспитанных мужчин и женщин. Решающим стало сохранение человеком сдержанности, что означало укрепление власти воли над телом: вот чему учили правила куртуазной любви мужчин и женщин высшего общества».
Если во времена зарождения рыцарской культуры благородные чувства и галантное поведение были чем-то очень трудным и новоиспеченным рыцарям приходилось этому учиться, преодолевая свое воспитание (или его отсутствие) и сдерживая грубые инстинкты, то уже через сто с небольшим лет это стало естественной нормой, которой представителей правящего класса и тех, кто надеялся попасть в их ряды, учили с детства.