Видя нарастание народного недовольства (его показателем был рост числа еретиков), эти прелаты, богословы и проповедники, чтобы погасить разгоравшийся пожар, принялись усердно распространять мысль о необходимости для церкви вернуться к своему первоначальному, «апостольскому» состоянию; все они на разные лады прославляли бедность. В сочинениях церковных писателей перепевались одни и те же мотивы, строившиеся на основе евангельских истин: «Господь избрал бедняков, богатых верою»; «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу попасть в Царствие Небесное». Петр Кантор даже осуждал сооружение в Париже пышного собора Богоматери (Нотр-Дам).
Петр Блуаский, написавший трактат «О необходимости ускорения иерусалимского похода», порицал в нем рыцарей, превративших крестовый поход в мирскую авантюру; такая авантюра, утверждал он, обречена на провал.
Освобождение Иерусалима удастся лишь беднякам, сильным своей преданностью Богу. Алан Лилльский в одной из своих проповедей, сокрушаясь о падении Иерусалима, объяснял его тем, что Бог отступился от католиков. «Он не находит себе прибежища ни у священников, ибо тут нашла себе прибежище симония (продажность), ни у рыцарей, ибо для них прибежищем служат разбои, ни среди горожан, ибо у них процветает ростовщичество, а среди купцов – обман, ни у городской черни, где свило себе гнездо воровство». Здесь повторялись те же доводы: Иерусалим спасут бедняки, те самые нищие духом, о которых говорится в Евангелии от Матфея. Бедность рисовалась источником всех добродетелей и залогом грядущей победы над «неверными».
Урок, который церковники извлекали из крестовых походов XII века и преподносили простому люду, состоял в том, что воины Христа завоюют победу не при помощи денег, не силою оружия и вообще не в сражениях, но единственно полагаясь на Божье милосердие. Чтобы доказать этот тезис, Франциск Ассизский в 1212 году собрался предпринять пропагандистско-паломническое турне на Восток, но вернулся, потерпев кораблекрушение у берегов Далмации.
На фоне таких проповедей многие современники пришли к убеждению, что только безгрешные дети способны освободить Святую землю. Пламенные речи проповедников, оплакивавших захват «неверными» Гроба Господня, нашли широкий отклик среди детей, в основном из крестьянских семей Северной Франции и Прирейнской Германии. Религиозный пыл подростков подогревали родители и приходские священники, которые зачастую были так же невежественны, как и их паства. В этих условиях во Франции и в Германии, по свидетельствам хронистов, нашлись подростки (или их не слишком совестливые родители), которые смогли увлечь за собой тысячи своих ровесников.
Согласно легендам, в 1200 или 1201 году неподалеку от Орлеана в деревушке Клуа в крестьянской семье родился мальчик по имени Стефан (по другим данным, Этьен). Как и все крестьянские дети, Стефан с малых лет работал – пас скот. В пять лет он остался сиротой – жизни его родителей унесла одна из многочисленных эпидемий. Мальчик был долговяз, имел голубые глаза и каштановые волосы. От сверстников он отличался большей набожностью: Стефан чаще других бывал в церкви, плакал от переполнявших его чувств во время литургий и крестных ходов. С малых лет его потрясал апрельский «ход черных крестов» – торжественная процессия в день святого Марка, участники которой несли обвитые черной холстиной кресты. В этот день возносили молитвы за воинов, сложивших свои головы в Святой земле, за тех, кто влачил жалкое существование в мусульманском рабстве. Мальчик воспламенялся вместе с толпой, яростно клявшей неверных.
В один майский день 1212 года Стефан повстречал монаха-пилигрима, шедшего из Палестины, который попросил у пастушка подаяние. Приняв его, монах принялся рассказывать о заморских чудесах и подвигах крестоносцев. В какой-то момент пилигрим заявил очарованному рассказом маленькому слушателю, что является никем иным, как Иисусом Христом. Он велел Стефану стать во главе нового крестового похода, в который отправятся дети, ибо «от уст младенца исходит сила на врага». По мнению монаха, для достижения успеха не требовалось оружие, достаточно было безгрешности участников похода и Божьего слова. Стефан принял от новоявленного мессии письмо к королю Франции, после чего монах удалился. Мальчик бросился домой и рассказал обо всем родственникам. Никакие уговоры и побои не могли его остановить. Он собрал небольшую котомку и отправился в аббатство Сен-Дени – святого покровителя Франции, – решив собирать свое воинство в месте стечения паломников.
Этот и дальнейший рассказ основан на легендах, которые передают хронисты наряду с совершенно сказочными сведениями о фауне отдаленных территорий, чудесах, творимых святыми, и т. д. Поэтому не стоит удивляться его фантастичности и всерьез искать логические «дырки». Они были очевидны и историкам, жившим в XIII веке. Так, один из трезво мыслящих хронистов утверждал, что Стефан был «рано возмужавшим негодяем и гнездилищем всех пороков». Только так, по его мнению, можно было объяснить то, что отроку удалось собрать массу сторонников. Можно также предположить, что такой мальчик действительно существовал и был достаточно благочестив, но его нашли и поддержали умудренные опытом политики, жаждавшие наживы купцы, хитроумные клирики. Не исключено, что пастушок из Клуа был наделен и известными в округе способностями – ораторским даром, определенной харизмой, психотерапевтическими способностями. Но вернемся к легенде.
По пути Стефан задерживался в городах и селах, где своими речами собирал десятки и сотни людей. Благодаря многочисленным повторам своих речей он перестал робеть. Аббатство Сен-Дени, расположенное в девяти километрах от Парижа, притягивало многотысячные толпы паломников. Стефана там приняли со всем возможным радушием: святость места располагала к ожиданию чуда – и вот оно: ребенок-златоуст. Он живо пересказывал на свой лад все, что слышал от пилигримов, выжимая слезу у экзальтированных паломников. Стефан указывал на мощи святого Дени, которые хранились среди сокровищ, а затем спрашивал, такова ли судьба Гроба самого Господа, оскверняемого неверными. Для пущей убедительности маленький проповедник потрясал свитком, полученным от самого Христа, и люди, среди которых подавляющее большинство не умели написать своего имени, восторженно гудели, увидев это «доказательство». Сообщал Стефан и о множестве знамений, которые подтолкнули его к взятию на себя священной миссии. Так, однажды его стадо забрело в пшеницу, пастушок погнался за ними, а овцы вдруг якобы пали перед ним на колени. «Не так ли и нехристи падут перед нами?» – вопрошал мальчик. Доверчивые летописцы сообщают, что Стефан не только проповедовал, но и совершил немало чудес, исцелял хромых и слепых.
Восхитив взрослых, Стефан из Клуа стал и настоящим героем, примером для французских детей – и тех, кто лично видел его выступления в Сен-Дени, и тех, до кого только докатился слух о чудесном мальчике. Маленькие французы давали друг другу клятвы помочь юному пастушку, мечтали о взрослых подвигах, освобождении от родительской опеки.
Поход поддержал орден францисканцев, основанный всего за четыре года до описываемых событий. Францисканцы проповедовали апостольскую бедность и аскетизм. Логично, что монахи именно этого ордена оказались среди инициаторов и пропагандистов похода детей из крестьянских семей. Отношение же высшего духовенства и папы к затее организовать крестовый поход детей остается спорным вопросом. Вероятнее всего, если такой поход и состоялся, то Иннокентий III видел его не таким, каким он описан в легендах. Скорее всего, в распространении этой идеи папство видело лишь импульс для начала «взрослой кампании», а также использовало ее в воспитательных целях, готовя будущих «христовых воинов». Но Рим не учел того, насколько доверчивы и легко возбуждаемы были простые люди в то время, не смог удержать движение под своим контролем. Вряд ли кардиналов действительно интересовало участие в освобождении Иерусалима младенцев.
Церковь поддерживала распространение слухов о предзнаменованиях для детского похода: плодовитость лягушек, столкновения собачьих стай, даже начинающаяся засуха – все шло в дело. То там то здесь появлялись пророки двенадцати, десяти и даже восьми лет от роду. Все они твердили, что посланы Стефаном, хотя многие из них в глаза его не видели. Все эти пророки тоже лечили бесноватых и творили другие чудеса. Детвора формировала отряды и устраивала марши, вербуя новых сторонников. Во главе каждого шествия, поющего гимны и псалмы, находился свой пророк. Дети держали в руках кресты и зажженные свечи. Не изгоняли из этих «потешных полков» и девочек, многие из которых переодевались мальчиками. В движение влились и отпрыски знатных семей, которым часто приходилось подчиняться вожаку из крестьян. Сложно сказать, как принимали эти игры родители. Отношение к ребенку было еще далеко не столь трепетным, каким оно стало впоследствии. Для крестьян, страдающих от неурожаев и недоедания, длительное отсутствие одного рта могло казаться благом. Тем более, что сын или дочь участвовали в святом деле, кормясь то ли за счет церкви, поощрявшей религиозное рвение молодых людей, то ли за счет других крестьян, дома которых оказывались на пути следования детских процессий. А многие отцы и матери сами бросали свои поля и дома и отправлялись в путь.
Скорость, с которой кампания по организации детского похода охватила всю Францию, поражает воображение. По сообщениям средневековых хроник, прошел всего месяц с того дня, когда Стефан поговорил с монахом-Христом, а уже тысячи детей по его призыву начали собираться в городе Вандом. С ними были взрослые: монахи и священники, городская и деревенская голытьба, которой нечего было терять в родных местах, множество воров, шулеров, девиц легкого поведения – обязательный атрибут любого крупного начинания в то время. Преступники и проститутки, «впавшие в детство» старцы и другие прохиндеи, которые шли с маленькими крестоносцами, небезосновательно рассчитывали поживиться за счет, например, знатных детей, которых хорошо снарядили в дорогу.