[278]. О нем мы ничего не знаем.
Следующий «претендент» – это Гильом Готский, сын Бернара Септиманского, то есть внук Гильома Тулузского. Он был убит в Барселоне в 850 г. Как считал Ж. Бедье, ссылаясь на одну из статей Ф. Лота, этот Гильом не имел отношения к сложению интересующей нас легенды[279]. Но отметим: он был известен как неутомимый борец с сарацинской экспансией, он пал во время какого-то вооруженного конфликта в Барселоне, его отца звали Бернаром, а сам он был внуком Гильома из Желлоны. Не обогатил ли он легенду какими-то существенными мотивами? Мы об этом просто ничего не знаем: сведения о его жизни слишком бедны.
Девятое столетие больше не знает «подходящих» Гильомов. Зато следующий век на них весьма богат. Их по меньшей мере семь.
Это Гильом I Благочестивый, граф Овернский и герцог Аквитанский, умерший в 918 г. С его фигурой связывают отдельные мотивы «Монашества Гильома»[280], против чего Ж. Бедье решительно возражал[281]. За ним идет Гильом II, прозванный «Молодым», племянник предыдущего, граф Овернский и герцог Аквитанский с 918 по 927 г. Следующий – Гильом I Длинная Шпага, герцог Нормандский с 927 по 942 г. Затем Гильом III, прозванный Разрубающим Железо, граф Тулузский в 950 г. Следующий по времени – Гильом III, прозванный Конопатым, граф Пуатье с 950 по 963 г. За ним идет Гильом I, граф Прованский с 961 по 992 г. Отдельные историки приписывали ему внушительные победы над маврами; как полагал Леон Готье[282], черты этого графа Прованского дополнили облик эпического Гильома. Позже выяснилось, что граф сражался с сарацинами не более часто и не более доблестно, чем любой его современник[283], победа же при Фраксинэ, отождествляемая со сражением на реке Орбьё Гильома Тулузского, в действительности была одержана Ромбаутом, братом графа, а не им самим. Упомянем также Гильома Железная Рука, сына Гильома Конопатого, графа Пуатье, герцога Аквитанского в 963–994 гг. О нем мы знаем не слишком много; но вот некоторые важные сведения, на которые обратил внимание В. Клётта[284]. Гильом был братом Аделаиды, жены Гуго Капета, на которой тот женился в 970 г. Уместно предположить, что на определенном этапе эволюции «жесты» этот брак отразился в ней (там король Людовик берет в жены сестру героя Бланшефлор). Можно упомянуть, наконец, Гильома, графа Монтрейского; впрочем, о нем мы почти не располагаем точными сведениями.
С Гильомом Железная Рука, графом Анжуйским, мы вступаем в XI столетие, время возникновения дошедшего до нас текста самой ранней из рассматриваемых здесь поэм. Этот Гильом был сыном Танкреда Отевильского и стал графом в 1043 г. Во главе отряда нормандских смельчаков он дерзко вторгся в византийские владения в Южной Италии и основал там эфемерное независимое графство. Уже после его смерти его единокровные братья Роджер и Роберт Гвискар завладели Калабрией, а затем и Сицилией и основали там нормандское королевство. Можно предположить, что все эти события как-то отразились – в переосмысленном виде, конечно, сгруппировавшись вокруг одного персонажа – в «Монашестве Гильома» (лессы LI–LXXIX; эпизод с сарацинским «королем» Синагоном). Ж. Бедье, естественно, это отрицал[285]. Одиннадцатый век знал и других Гильомов, которые так или иначе могли сообщить какие-то собственные черты герою «жесты». Один из них – это граф Бёзалю, прозванный «Труннусом» (т. е. «Приставным Носом»), Здесь обращает на себя внимание мотив отрезанного носа (в схватке с сарацинами?) и наличие брата, носившего традиционное для нашего цикла имя Бернара. Ж. Бедье довольно убедительно показывает его непричастность к интересующим нас легендам[286]. Видимо, не имеет к ним отношения и Гильом Монтрейский, командовавший папскими войсками при папах Николае II (1058–1061) и Александре II (1061–1074), хотя на отдельные мотивы и эпизоды поэмы «Коронование Людовика» наличие этого смелого и опытного военачальника в середине XI в. и могло повлиять.
Двух Гильомов «поставило» XII столетие. Они были братьями, хотя и носили одинаковое имя, что нередко случалось в многодетных семьях, к тому же если у их глав было несколько жен. Первый был сеньором Монпелье, принимал участие в осаде Альмерии в 1147 г., придя на помощь королю Кастилии Альфонсу VII. Это можно сопоставить с описанной в «Монашестве Гильома» осадой Палермо. После смерти жены Гильом, как и наш герой, ушел в монастырь. Его брат, сеньор Оммела, женился после 1126 г. на некоей Тибурк, графине Оранжской. Еще одного Гильома, носившего кличку Короткий Нос, упоминает Г. Парис[287], но сведений о нем никаких нет.
Как уже говорилось, в науке существует немало точек зрения относительно прототипов героя нашей «жесты». Но сводятся они к двум отчетливо противостоящим концепциям. Одной из них придерживался Ж. Бедье. Он видел лишь одного прототипа – Гильома Тулузского, ставшего затем местным католическим святым под именем Гильома Желлонского, чье латинское житие было составлено, с вполне понятным умыслом, в первой половине XII в. Вокруг реальных фактов его жизни концентрировались романтические истории, и постепенно – в интересах монахов монастырей «Тулузской дороги» (Via Tolosana) – сложилась эпическая биография героя.
Фердинан Лот полагал, что нельзя исключать воздействия на формирование легенды каких-то исторических лиц и событий IX и X вв.[288], то есть слияния в художественном образе черт нескольких реальных персонажей. Множественность прототипов наиболее последовательно отстаивал еще Леон Готье, писавший: «Чтобы создать легенду о нашем Гильоме, сплавили легенды или истории о нескольких Гильомах. Точнее говоря, их не сплавили, а создали из них амальгаму. Из каждой из легенд взяли одну или несколько черт, которые довольно искусно скомпоновали и все их связали с историей центрального Гильома»[289]. Показательно, что один из последних исследователей «Жесты Гильома», Жан Фрапье, не встает безоговорочно на ту или другую точку зрения[290].
Но, помимо вопроса о прототипах, есть проблема отражения в «жесте» тех или иных исторических событий VIII–XI вв. Ограничимся «малой жестой», то есть упомянутыми выше шестью «основными» поэмами.
В «Отрочестве Гильома» можно сопоставить с описываемой в произведении осадой Нарбонна лишь неоднократные нападения на этот город сарацинских отрядов (такие нападения имели место в 721, 793, 1018–1019 гг.[291]).
Больше достоверных исторических фактов отразилось в поэме «Коронование Людовика». Все пять основных эпизодов произведения отмечены «воспоминанием» о конкретных исторических событиях, хотя все они выступают в произведении в переосмысленном виде. Так, сцена коронования Карлом сына бесспорно может быть соотнесена с торжественным событием 813 г., когда Людовик был коронован в Ахене. Но уже Ж. Бедье[292] отмечал разительное отличие исторического факта от его трактовки в поэме. Главное и решающее изменение, внесенное поэтом, – это участие Гильома в событии и его драматический характер. Все остальные отличия продиктованы этим. Мифологизация истории здесь выявляется со всей очевидностью. Во втором эпизоде поэмы видели отзвуки осады сарацинами Салерно в 873 г., но Марио Рок убедительно показал, что здесь скорее изображено нападение на Рим в 846 г. арабского флота, поднявшегося по Тибру на легких судах и основательно разграбивших Вечный город[293]. Третий эпизод «Коронования» – пленение короля Людовика в Туре – отразил не какое-то одно историческое событие, а общую атмосферу борьбы королевской власти с непокорными феодалами. При этом противниками короля выступали его собственные сыновья (Пипин, Лотарь и др.). Правда, высказывались предположения, что здесь как-то переосмыслены отдельные факты правлений Людовика IV Заморского, Людовика V Ленивого или же Карла Лотарингского (середина и вторая половина X в.), когда королевская власть подвергалась особенно сильным ударам, вовлеченная в стихию феодальной анархии. Это тоже можно принимать в расчет. Как очень верно писал Ж. Фрапье, «трувер не думал ни о каком конкретном событии. Тем не менее, даже не обращаясь к помощи какой-либо хроники, он, конечно, знал, что последние Каролинги и первые Капетинги должны были не раз вести борьбу против восстававших вассалов. Они знали, что слабое королевство нуждалось в заступниках. И вот на этом историческом фоне они плели свои измышления»[294]. Четвертый эпизод «Коронования» рассказывает о том, как Гильом освободил Рим, захваченный немецким узурпатором. Тут опять-таки видели отражение ожесточенного соперничества из-за французского престола Ги Сполетского и Эда (в 891 г. Ги захватил Рим, где папа Стефан VI короновал его императорской короной), либо одно из многочисленных военных столкновений с немецкими войсками кого-то из Оттонов. Наконец, в последнем эпизоде поэмы, повествующем о смутах во французском королевстве, нашло отражение не какое-то одно историческое событие, а общая обстановка конца X–XI столетия, когда королевский домен катастрофически уменьшался, раздираемый непокорными феодалами; к моменту смерти Генриха I (незадачливого мужа Анны Ярославны) домен этот вообще ограничивался Парижским районом (1060).