Итальянские <обработки>: 18) Проза; изд. Villari, Antiche leggende etc. Pisa 1865. – 19) Il libro di Theodolo o vero la visione di Tantolo… ed. Giulari, Bologna 1870 [Scelta di curiosita letterarie CXII].
Ни одно видение в Средние века не может похвастаться столь обширным кругом читателей, даже «Божественная комедия».
Литература: Mussafia, Sulla visione di Tundalo (Wien. Sittzugsberichte philos-hist. Cl. B. LXVII. 1871.). – Baist (Zeitsch. f. roman. philologie B. IV.). – Gosche. (Archiv f. Litteraturgeschichte I, 486). – Greith. Specilegium Vaticanum стр. 109. – Steinmeyer (Allgemeine Deutsche Biographie I, 219). – См. общ. указатель.
Начинается предисловие к видению некоего рыцаря2по имени Тнугдал3, ирландца, написанному кем-то по имени Марк для аббатисы.
Достопочтенной и Богу преданной госпоже Г[исле]4, милостью Божьею аббатисе, преданный ей слуга, брат Марк5, [предлагает себя] к услугам, дай Бог, чтобы столь действительным, сколь добровольным. Раз есть много призванных, но мало избранных6, то не нужно много доказательств, чтобы убедить, что достойна хвалы та, которая многими восхваляется. Ибо, если, по изречению пророка, род человеческий от природы наклонен ко греху7, то мудрее и пристойнее всего повиноваться более всех прочих той, которая, взрастив цветы доброй славы, никем, как мы видим, не порицаема, которая может сказать вместе с апостолом: «Мы Христово благоухание Богу»8. Поэтому, святая дева и госпожа [наша] Г[исла], никак мы не можем отказать вам в милостивой и благочестивейшей просьбице вашей благонамеренности, будучи, однако, совершенно не в состоянии снабдить [эту работу] похвалами, достойными вашей особы. Согласно изречению одного из православных мудрецов, что «силы, в коих отказывает неопытность, даются любовью», мы, идя по его стопам, а также в надежде на святые ваши молитвы, ныне отбрасываем застенчивость и не стыдимся обнаружить перед вами свое невежество.
Послушание лучше жертвы9, в особенности же то, которое оказывается старшим, и мы верим, что мудрость ваша более будет сочувствовать нашему невежеству, нежели порицать оное. Ибо вашей мудрости было благоугодно, чтобы наше неумелое перо перевело с варварской на латинскую речь те тайны, которые были открыты некоему Тнугдалу-ирландцу, и чтобы мы переслали [сие] вашему прилежанию для переписки. Труд сей полезен, хоть и не долог. Я же, неспособный и в латинском красноречии почти несведущий, не постыдился переслать вам оный рассказ, насколько ничтожеству умишка моего доступно было его передать, – ибо доброхотно дающего любит Бог10, – прося, однако (в случае, если там встретится какое-либо бессвязно вставленное предложение), чтобы ваша ученая умелость не постыдилась исправить и искусно <все> связать. Примите же краткий и ничтожный дар грубого пера и неученого языка вместе с [нашими] усердными молитвами, и если найдете там что-либо не совсем правильное, то вмените это в вину нашей неопытности; если же что-нибудь понравится вашей мудрости, то припишите Божьему милосердию и вашим молитвам и не извольте презреть доброй и правдивой сути рассказа, хотя бы изложение и показалось вам не совсем ее достойным. А посему, премудрая и счастливая госпожа, помните пословицу: «Грехи друга, если ты не постараешься их исправить, станут твоими». Сами будучи мудрой и охотно помогая неразумным, окажите и здесь помощь моему невежеству.
Мы же описываем все точно, согласно тому, как передавал нам это видение сам видевший11. Явилось же это видение в лето от воплощения Господа тысяча сто сорок девятое12, т. е. во второй год похода Конрада, римского императора, в Иерусалим, в четвертый год апостолата папы Евгения II, в каковой год он вернулся в Рим из галльских земель. В этом же году Малахия, епископ Доунский и ирландский легат, жизнью и учением коего вся западная Церковь прославляется, по дороге в Рим скончался в Кларавалле13; житие же его, полное чудес, Бернард, аббат Кларавалский описывает14 отменным слогом. О нем мы, с соизволения Божия, упомянем в своем месте. Равным образом, Неемия15, епископ Клюнийский, муж, ученостью, и родом, и святостью преславный, святой и достопочтенный старец девяноста пяти лет, в собственной епархии перешел от многотрудной борьбы жизни сей к блаженству жизни вечной. О его жизни и чудесах мы скажем в другом месте, ибо знали, что вы жаждете примеров святых для возвышения души. Но так как в наше намерение не входит изложение трагедий16, поспешим с Божьей помощью к порученной нам работе.
Кончается предисловие. Начинается видение некоего ирландского рыцаря, для поучения многих записанное.
Итак, Гиберния17 есть остров, на крайнем западе океана расположенный, тянущийся с юга на север, полный озер и рек, покрытый рощами, в злаках плодороднейший, молоком и медом и всяческими видами рыбного промысла и охоты изобильный, виноградников не имеющий, но вином богатый, со змеями, лягушками, жабами и всеми ядовитыми животными настолько незнакомый, что его деревья, кожи, рога и пыль известны, как противоядие против всех ядов; духовными мужами и женами он достаточно известен, оружием же могуч и славен; с полуденной стороны он соседит с Англией, с востока – со скоттами, а также с бриттами, коих некоторые называют валлийцами, с севера – с Катами и Оркадами18; напротив же его к югу лежит Испания. Этот остров имеет тридцать четыре главных города, епископы коих подчинены двум митрополитам. Артимаха19 – митрополия северных ирландцев, южных же – великолепнейший Касель20, из которого происходит некий муж высокородный по имени Тнугдал, жестокосердие коего или, вернее, то, что сотворило в нем Божье милосердие, составляет содержание сего труда нашего.
Был означенный муж летами молод, родом знатен, обличием весел, наружностью красив, воспитан в придворных нравах, в одежде изыскан, образом мысли великодушен, военному делу изрядно обучен, обходителен, учтив и радушен. Однако – о чем я не могу говорить без огорчения – чем больше верил он в красоту тела и храбрость, тем меньше заботился о вечном спасении души своей. Ибо, как он теперь часто со слезами сознается, ему было неприятно, если кто, хотя бы и в немногих словах, хотел поговорить с ним о спасении души. Церкви Божьей не почитал, на нищих же Христовых не хотел и смотреть. Бахарям21, скоморохам и песенникам, ради бренной славы, раздавал все, что имел.
Но, так как Божественному Милосердию захотелось положить конец таковому злу, Оно призвало его, когда пожелало. Ибо, как о том свидетельствуют многие жители города Коркагии22, которые тогда были при нем, он в течение трех дней и ночей лежал мертвым, во время коих он горьким опытом познал то, что прежде с легкостью отметал, так как теперешняя его жизнь показывает, что он выстрадал23. Перенес же он многие невероятные и нестерпимые виды пыток, коих порядок и названия нам нетрудно будет описать вам для поднятия вашего благочестия, согласно [рассказу], услышанному нами из уст того, который видел их и претерпел.
Имел он много друзей-приятелей, а среди них одного, который после [какого-то] обмена, состоял его должником на трех коней. Он же, выждав до назначенного срока, по прошествии положенного времени, посетил друга. Радушно принятый, он провел там три ночи и затем заговорил о делах. Когда же тот отвечал, что у него нет под рукой того, что он требовал, он в сильном гневе порешил вернуться тем путем, каким пришел. Должник же, желая смягчить друга, просил его, чтобы он перед уходом соизволил с ним откушать. Не желая отказать ему в просьбе, он сел и, поставив рядом секиру, которую держал в руках, стал вкушать пищу вместе с приятелем. Но Божественное Милосердие предупредило это намерение. Ибо, не знаю, чем внезапно пораженный, он не сумел поднести ко рту протянутой руки. Тогда он стал кричать ужасающим голосом и с такими словами поручил только что отставленную секиру жене своего друга: «Храни, – сказал он, – мою секиру, ибо я умираю». И немедленно вслед за сими словами бездыханное тело упало, точно в нем никогда не было души. Наступают все признаки смерти: волосы белеют (sic), чело застывает, глаза закатываются, нос заостряется, губы бледнеют, подбородок опадает и все члены тела твердеют. Бегут слуги, уносятся яства, вопиют латники, плачет хозяин, укладывают тело, бьют тревогу, сбегается духовенство, дивится народ, весь город взволнован смертью доброго рыцаря. Что же далее? От десятого часа четвертого дня24 до того же часа субботы лежал он замертво, без всякого признака жизни, за исключением того, что легкое тепло в левой стороне груди ощущалось теми, кто внимательно ощупывал тело. Поэтому, т. е. потому что они чувствовали тепло в этом месте, они не пожелали похоронить тела. Вслед за тем он в присутствии клира и народа, которые сошлись для его похорон, ожил и стал слабо дышать в течение приблизительно одного часа. Изумились все, даже мудрые, говоря: «Это ли дух уходящий и не возвращающийся?» Он же, слабым взором оглядевшись вокруг и спрошенный, хочет ли он что-нибудь сказать, дал понять, чтобы принесли Тело Господне и, приняв Его и вкусив вина, начал с благодарностью восхвалять Бога, говоря: «Боже, больше Твое милосердие, чем моя скверна, хоть и очень она велика.