некая влага, похожая на слезы, медленно потекла по щекам его, и видно было, как он, подобно [человеку] плачущему во сне, испускал из груди глубокие вздохи, а немного спустя увидали, что он старается извлечь из глубины гортани еле слышные звуки. А затем, когда жизнь мало-помалу вернулась к нему, стал он взывать к Святой Марии, говоря: «О Святая Мария! о Владычица, Святая Мария! За какой грех лишаюсь я радости столь безмерной?» Часто повторяя сие и подобное в том же роде, он давал понять присутствующим, что утерял какую-то великую радость. Затем, как бы пробудившись от тяжелого сна, встряхнул он головою и зарыдал, прегорько плача, обливаясь обильными слезами; и вдруг, сложив руки и скрестив пальцы, поднялся он и сел; и, положив голову на колени, закрыв лицо руками, по-прежнему долго не прекращал жалостного плача. Тогда по усиленной просьбе братьев, чтобы он вкусил от чего-нибудь после столь долгого поста, он, приняв малую толику хлеба, пребывал во бдении и молитве. Спрошенный о том, надеется ли он избавиться от недуга, он ответствовал: «Еще вдоволь поживу я, ибо вполне исцелился от болезни». Затем, в следующую ночь, т. е. в ночь на Светлое Воскресение, едва зазвонили к заутрене, он, не пользуясь никакой поддержкой, отправился в церковь и – чего прежде не делал в течение одиннадцати месяцев – присоединился к хору. Вскоре после этого, по совершении чина богослужения, сподобился он причаститься Святых Тайн.
III. Как вышесказанный монах открыл видение, которое ему явилось
После всего этого [еще] охотнее посещала его благочестивая заботливость монахов; [еще] убедительнее просили его, чтобы он сообщил ради возвышения души, что с ним случилось во сне и что ему привиделось, поняв по очевидным признакам, что многое было ему открыто, ибо слышали накануне слова его при пробуждении и видели слезы его неиссякающие. После того как он некоторое время отказывался это сделать, а они усиленно настаивали на своей просьбе, он рассказал им то, что изложено ниже, с непрерывно текущими слезами и голосом, часто срывающимся от плача.
– Когда я, – сказал он, – как вы видели, изнемогая от тяжкой продолжительной болезни и восхваляя Господа устами и разумом, благодаря Его за то, что он меня, слугу недостойного, соблаговолил наказать отеческими ударами, начал я, отложивши всякую надежду на возвращение здоровья, приготовлять себя, как мог, к тому, чтобы возможно меньшее время претерпевать превратности в будущей жизни, так как мне предстояло быть отозванным из тела. В то время когда я прилежно размышлял об этом, впал я во искушение, так что просил Господа соблаговолить открыть мне каким-либо образом, какова природа будущей жизни, каково состояние бестелесных душ после смерти, дабы, познав, я яснее различал, на что надеяться мне, скоро, как я думал, долженствующему умереть, и чего мне бояться, чтобы я благодаря этому совершенствовался в любви к Богу, пока плаваю в [волнах] этой переменчивой жизни. Стремясь удовлетворить неотступному своему желанию, я призывал то Господа, Спасителя мира, то Мать Его, Пресвятую Деву4, то всех избранников Божьих, в особенности же надеялся добиться исполнения благочестивой просьбы благодаря предстательству всемилостивейшего и святого исповедника, Николая5.
И вот однажды ночью, перед самым началом Четырехдесятницы, которую мы только что пережили, предстал передо мною во сне некий муж, достопочтенный и весьма прекрасный, который со сладчайшими словами так ко мне приступил: «О, – сказал он, – сыне дражайший! велико твое благочестие в молитве и велико постоянство в желании твоем. Не может оказаться бессильным перед милосердием Искупителя столь неуклонное усердие мольбы твоей. Однако же до времени успокой душу и с преданностью прилежи к молитве, ибо вскоре, без сомнения, добьешься исполнения благочестивого желания». И вслед за сими словами образ говорившего исчез вместе со сном.
IV. Как этот монах, поклоняясь Кресту Господню, увидел оный окровавленным
Проснувшись, я крепко сохранил в душе видение, а по истечении шестинедельного срока, когда в ночь на день Тайной Вечери я поднялся к заутрене и, как помните, принял от вас поучение, я тут же почувствовал, как вливается в меня такая душевная сладость, что на следующий день я беспрестанно проливал сладостные слезы, которые вы видели собственными глазами. Затем, в остальную часть ночи, т. е. ночи на Страстную Пятницу, когда уже наступало время вставать к заутрене, я погрузился в спокойный сон. Тогда услышал я голос, не знаю, от кого исходивший: «Встань, – говорил он, – и, войдя в моленную, подойди к алтарю, предназначенному для поклонения св. Лаврентию6, и позади этого алтаря найдешь крест, которому братия обыкновенно поклоняется в день Великой Пятницы, ибо, если ты так не поступишь, то ничего не сумеешь совершить на следующий день; а предстоит тебе дорога дальняя. И преданный воспоминанию Спасителя, преклонясь перед сим крестом, принеси в жертву сердце свое смиренное и сокрушенное и знай наверное, что будет принята Господом жертва благочестия, от туков коей получишь с избытком».
Тогда, стряхнув сон, проснулся я и, казалось мне, пошел вместе с братьями к заутрене. Когда братия приступила к службе, повстречался мне в дверях церкви некий старец, одетый в белые одежды, который был одним из тех, от которых я прошлой ночью принял наставление, вместе с которыми, пригласив его обычным знаком к преподанию мне наставления, я вошел в капитул, и, став достойным обета, вернулся с ним моленную. Тогда, пройдя один к алтарю, указанному мне в сновидении, снял я обувь и, [предварительно] преклонив колени, направился к месту, где, как сказано, я должен был найти крест Спасителя. Нашел я его согласно предсказанию и тотчас же, весь в слезах и распростершись всем телом на земле, усердно помолился ему. Затем, обняв Лик и целуя его в уста и очи, чувствую я, как на лоб мне тихо падают какие-то капли, и, прикоснувшись пальцем [ко лбу], узнал по цвету кровь; вслед затем я увидел, что из бедра Распятого кровь сочится так же, как из жилы человека, вскрытой флеботомом7. Взял я на руку не знаю сколько падавших капель и благочестиво смочил ими глаза, уши и ноздри; наконец – не знаю, согрешил ли я этим, – я с сердечным желанием проглотил одну каплю оной крови; остальную же часть [крови], которую я принял на ладонь, я решил сохранить.
V. Как оный монах, выведенный из тела, посетил первое место наказаний
Поклонившись таким образом кресту Господню, я тотчас же услышал позади себя шорох, произведенный тем, от которого я в прошлую ночь принял наставление. Тогда, оставив перед алтарем палку и обувь, не знаю, каким путем, прошел в капитул и по шестикратном, как и прежде повторении наставления, получил отпущение. Когда он затем вновь сел на престол аббата, я распростерся перед ним, а он, подойдя ко мне, промолвил только: «Следуй за мною». Поднимая меня на ноги, он взял руку мою столь же крепко, сколь и нежно, и были руки наши прочно соединены во все то время, пока я отсутствовал чувствами и разумом.
Итак, пошли мы по ровной дороге, держа путь прямо на восток8, пока не дошли до страны некой чрезвычайно обширной, на вид ужасной, обезображенной болотистой почвой и грязью, сгустившейся до твердости. Было там такое множество людей, или душ, какого никто не в силах счесть, преданное разнородным и неописуемым жестокостям пыток. Была там неисчислимая толпа обоего пола, всякого звания, всех чинов и званий, носители всевозможных грехов, приговоренные к различным мучениям согласно разнообразию званий и видов прегрешений. Видел я и слышал на широком пространстве этого поля, границы коего никакая острота взгляда не могла обозреть, как сонмы несчастных, жалости достойным образом собранных в отряды и соединенных в стада по сходству званий и одинаковости преступлений, одинаково мучились и на разные голоса рыдали под тяжестью наказаний. Кого бы ни видел я наказанным за какой-либо грех, я тотчас же точно узнавал и вид его греха, и размер, и способ искупления (то покаяние в вине своей, то заступничество других), благодаря которому он мог сподобиться быть приготовленным еще в этом месте пыток ко вступлению в небесную родину; ибо все, сюда помещенные, питали надежду когда-либо получить избавление. Некоторые же, как я видел, равнодушно переносили более тяжкие муки и, вероятно, благодаря сознанию предназначенного им прощения, называли легкими выносимые ими ужасающие пытки. Видел я некоторых, которые вдруг убегали с места, где их истязали, и поспешно устремлялись вдаль; но когда они, жестоко обожженные пламенем, быстро выныривали из глубины9, то мучители, сбегавшиеся с трезубцами, бичами и различными орудиями пытки, вновь возвращали их к мукам, чтобы опять проявлять над ними всяческую жестокость. Тем не менее они, столь избитые, столь обожженные и бессердечно истерзанные побоями, вновь убегая, все так же стремились далее от тягчайшего к сносному; некоторые же, не добравшиеся от наисвирепейших [мук] до жестоких, оставались в жалкой своей участи; с иными же обращались сообразно тому, как предки их помогали или вредили им своими делами и по милости добрых дел, совершенных друзьями [за упокой их души].
Бесконечны были роды пыток, которые я видел: эти пеклись на огне, те поджаривались на сковороде; этих раскаленные когти бороздили, разрывая их до костей и суставов, тех варили в ужасающем зловонии в бане из смолы и серы с расплавленной медью и оловом и другими видами металлов; одних чудовищные черви грызли ядовитыми зубами, других ожидали воткнутые густыми рядами колья с пылающими остриями. Палачи терзали когтями, ударяли ужасными бичами, мучили жестокими пытками.
Многих прежде знакомых и близких мне при жизни увидел я там, обреченных на различную участь, из которых одни были епископами, другие – аббатами, третьи занимали разные другие должности; иные пребывали в духовном звании, иные в мирских судах, иные в монастырях. Видел я, что все они были присуждены к тем более легким мучениям, чем меньшими привилегиями и почестями были облечены при жизни