[420]. Финлей продолжил линию на отрицание позитивной роли Грузии в основании империи, утверждал, что братья Комнины бежали в Колхиду лишь накануне захвата Константинополя крестоносцами, в 1203–4 г.[421] Единственным оправданием независимости империи Финлей считал мусульманскую угрозу, консолидирующую понтийский регион вокруг Трапезунда[422].
Новую струю в разработку проблемы внес академик А.А. Куник, написавший первую специальную работу об основании Трапезундской империи[423]. Отметив давние следы сепаратизма, А.А. Куник убедительно доказал, сравнив тексты Трапезундской хроники Панарета и Картлис Цховреба, что именно грузинская царица была инициатором похода 1204 г.[424] Это объяснялось желанием Тамар устроить сильное христианское государство на Босфоре и в Малой Азии для борьбы с сельджуками[425]. Для обоснования положения о роли Грузии А.А. Куник обратился к генеалогическим связям Комнинов и Багратидов[426]. Куник отметил весьма примечательное именование в Картлис Цховреба сына Андроника I Алексея «близким родственником Тамары»[427]. По его мнению, существовали возможные альтернативы: либо сестра Тамар была женой Мануила, сына Андроника I, — тогда грузинская царица — действительно тетка Алексею и Давиду, но не по отцу, как писал Панарет, а по матери[428], либо, вероятнее, первая супруга Андроника I была родственницей матери царицы Тамар[429]. Вопрос был поставлен Куником, но не решен из-за скудости источников. Куник первым предположил, что юные потомки Андроника после 1185 г. попали в Грузию, откуда и совершили поход 1204 г.[430] Меньше внимания Куник уделил внутренним причинам консолидации Понтийских областей. По его мнению, в Малой Азии Комнинов принимали с радостью лишь потому, что альтернативой им была власть одинаково ненавистных франков или сельджуков[431].
А.А. Куник побудил ученых обратиться к вопросу о роли Грузии в основании империи. Многие, преимущественно греческие, исследователи не приняли его положений, по-прежнему настаивая на ведущей роли выходцев из Константинополя, византийских воинов и мобилизованных местных жителей Пафлагонии и Понта. Учитывались (по Хониату) и лазы, но лишь как наемные отряды[432]. В отечественной историографии, напротив, теория о доминирующей роли Грузии получила прочное место[433].
В развернувшейся полемике английский историк У. Миллер, автор следующей монографии по истории Трапезундской империи, занял компромиссную позицию, считая оба фактора — грузинскую помощь и поддержку местного населения одинаково важными[434]. Но Миллер не создал цельной концепции образования империи, как это сделал выдающийся русский византинист академик Ф.И. Успенский. Тщательно изучив предпосылки образования империи, конкретные следы сепаратизма, Ф.И. Успенский поставил вопрос: представляла ли Трапезундская империя продолжение и естественную эволюцию византинизма, или она- самостоятельное образование с другими целями?[435] Так был сформулирован важный вопрос о роли византийского наследия при сложении Трапезундского государства. Но причины обособления Трапезунда и его округи Успенский видел не в эволюции "византинизма". Анализируя пестрый этнический состав населения, исследователь считал, что греки, притом усвоившие лишь внешние формы эллинизма, составляли менее половины населения. Главнейшее место на востоке принадлежало лазам, на западе — чанам и армянам[436]. Сам правящий класс, кроме небольшой греческой прослойки, прибывшей из Константинополя в XII–XIII вв., состоял из грузинских, лазистанских и армянских элементов. Поэтому, заключал Успенский, образование империи прямо противоречило интересам эллинизма, группировавшегося вокруг Никеи[437]. Ф.И. Успенский противопоставлял местные греческие и негреческие элементы господствующего класса, боровшиеся за власть. Первые постоянно усиливались притоком из Константинополя/сведений о такой массовой эмиграции в источниках нет/и стали доминировать с середины ХIV в.[438] Автор признавал, что Трапезундская империя была хранительницей византийских традиций в администрации, праве, науке и искусстве[439]; при всех местных особенностях она являла собой аналог экономики Византии[440]. И все же, для Успенского основание империи — эпизод в борьбе Грузии за преобладание в восточном Причерноморье, продолжение Тамарой политики своего отца, чьи войска доходили до Эрзерума и Трапезунда[441].
Ф.И. Успенский продвинул изучение проблемы значительно вперед, видя истоки образования империи не только во внешних условиях, но и в этнических особенностях Понта, внутренних закономерностях его развития. Но Успенский схематизировал проблему, сведя ее в основном к борьбе эллинских и неэллинских начал. Его представление о «греческой партии» только как о выходцах из Константинополя принципиально неверно и игнорирует местную греческую понтийскую городскую и землевладельческую элиту и активную роль греков — понтийцев в целом. Правда, Успенский пытался показать, что оплотом греческого влияния были города, но не развернул доказательств. Ф.И. Успенский, вслед за А.А. Куником, наметил путь изучения истории Трапезундской империи в тесной связи с Кавказом и Востоком. Именно по этому пути пошел А.А. Васильев. Вопросом № 1 при создании империи автор считал роль Грузии, давние династические связи грузинских Багратидов и византийских Комнинов[442]. А.А. Васильев полагал, что первая жена Андроника I была грузинской царевной[443]. Исследовав предшествующую историографию, Васильев примкнул к той точке зрения, что Алексей и Давид были привезены в Грузию сразу после 1185 г. Получив здесь воспитание и усвоив грузинский язык, они стали послушными орудиями в политике грузинской царицы, чьи планы не простирались до Константинополя, но питались лишь враждой к Ангелам[444]. А.А. Васильев не уделил никакого внимания внутренним закономерностям образования империи, не показал те силы, опираясь на которые Комнины могли стать во главе государства. С другой стороны, называя империю «греческой», А.А. Васильев совсем не остановился на преемственности от Византии, лишь отметив, что жители Понта якобы охотно приняли близкую им династию, владения которой лежали и на Понте, и в Пафлагонии, и что при восстановлении монархии Комнинов сохранялся ореол законности[445]. Постановкой проблемы статья Васильева уступает работам Успенского, но в ней впервые был собран почти весь материал, касающийся образования Трапезундской империи.
После появления труда Васильева в историографии особенно четко наметились два направления: продолжение и развитие взглядов Куника — Успенского — Васильева и попытка их ревизии, доказательства первостепенной важности византийского "континуитета". По первому пути шли разыскания К. Туманова о степени родства Алексея и Давида Комнинов с Тамар. Туманов предположил, что определение Тамар у Панарета как тетки Алексея I по отцу следует понимать шире: как двоюродное родство по отцовской линии. Туманов присоединился к суждению о существовании грузинской жены Андроника I, но считал ее скорее сестрой отца Тамар, Георгия III[446].
Положения Куника — Васильева о ведущей роли Грузинского государства в основании Трапезундской империи заимствовались и развивались в ряде трудов отечественных и иностранных медиевистов[447]. М.Д. Лордкипанидзе, например, обратила внимание на то, что Грузия могла после 1204 г. претендовать на роль наследницы Византии на Востоке. В период Тамар ориентация на византийскую культура грузинского двора было особенно сильным и образование Трапезундской империи стоит в связи с этой политикой Грузии[448].
Наряду с признанием ведущей роли Грузии в создании Трапезундской империи, со все большей силой звучала и противоположная точка зрения. В наиболее резкой форме она впервые была высказана в рецензии Н. Йорги на упомянутую статью А.А. Васильева. Сочтя сомнительными отношения юных Комнинов с Грузией до 1204 п, рецензент указывал, что во взятии Трапезунда надо видеть не грузинскую акцию, но действия эмигрантов из Константинополя при поддержке сторонников Комнинов изнутри Трапезунда. Васильев на ложном пути, — писал румынский ученый, — приписывая Тамаре ту роль, которую она никогда не играла: в дальнейшем Грузия выступала лишь как враг и соперник[449].
О. Лампсидис также ставит основание Трапезундской империи в прямую связь с судьбой Византии, считая, что с 1204 г. «территория государства Великих Комнинов непосредственно зависела от Византии, также, как и его цивилизация и население»