анской университетской среде того времени. Часто переиздаваемый «Ориентализм» — в таком контексте — не потерял некоторой актуальности и до сих пор. Однако материал, собранный Саидом, и выводы, к которым он пришел, заставляют отнестись к его книге с большим вниманием. Если оставить в стороне политическую и идеологическую конъюнктуру, становится очевидно, что «Ориентализм» — не книга о концепте «Восток», созданном имперским Западом (который, между прочим, такой же концепт), а именно исследование колониалистского дискурса как такового. Таким образом, небезынтересно было бы попробовать рассмотреть некоторые черты «ирландских» и «валлийских» сочинений Геральда Камбрийского в контексте книги Саида.
Первая глава «Ориентализма» строится на анализе речи, произнесенной лордом Бальфуром в ходе дебатов о Египте в британской Палате общин в 1910 г. Бальфур пытается обосновать господство британской короны в этой стране «знанием ее великой истории и цивилизации»45, что, конечно, заставляет вспомнить Геральда Камбрийского и задачи, поставленные им при создании «Топографии и истории Ирландии» и «Описания Уэльса». Эдвард Саид, в связи с утверждением Бальфура, отмечает: «объект такого знания изначально уязвим для изучения; этот объект представляет собой “факт”, который, даже если он развивается, меняется или трансформируется, как часто происходит с цивилизациями, все равно остается в основе своей, даже онтологически, стабильным»46. Подобный вывод можно распространить не только на идеологические конструкции лорда Бальфура, но и на рассуждения Геральда о валлийцах: несмотря на все изменения, произошедшие с ними за V–VI вв. до последней трети XII в., это тот же народ, который потерял почти всю Британию и был вынужден поселиться на западной окраине острова. Главное — вовсе не постоянно меняющаяся реальность жизни народа, главное — наше представление, дающее власть над ним: «Иметь такое знание об этой вещи — значит доминировать над ней, значит иметь над ней власть. Власть означает в данном случае для “нас” — отрицать особость “этого”, восточной страны, так как мы знаем ее и она существует, в некотором смысле, только так, как мы ее знаем»47.
Бальфур выступает не только от себя, англичан, западной цивилизации, но и как бы от лица египтян, ибо он знает их историю, культуру, нравы48. Но то же самое делает и Геральд Камбрийский, когда дает советы валлийцам, как отстаивать независимость, причем он основывает их, в отличие от английского государственного деятеля начала XX в., не только на знании этого народа, но и на том, что сам — отчасти валлиец. Геральду вполне можно было бы приписать такой, например, пассаж Бальфура о египтянах: «Их великие моменты — в прошлом, они нужны в нынешнем мире только потому, что могущественные современные империи эффективно извлекли их из жалкого состояния упадка…»49. Аналогичны представлениям автора «Описания Уэльса» и цитируемые Саидом слова лорда Кромера о задачах колониальной администрации: не навязывать «свою логику», использовать знание о подчиненном народе, чтобы управлять им (или чтобы держать под контролем)50.
Совершенно очевидно, что описанная Саидом концепция не является основой некоего специфического «ориентализма», появившегося в начале Нового времени; уже хотя бы потому, что она практически не отличается от взглядов, изложенных в «ирландских» и «валлийских» книгах Геральда Камбрийского и, конечно, в десятках других сочинений Античности и Средневековья. Трактаты Геральда (как и речи Бальфура или книги Кромера) — частные феномены того, что можно было бы назвать «присваивающим дискурсом», который характерен для культур, построенных на принципе «знание-сила», сформулированном Фрэнсисом Бэконом. Описывая — получаешь власть, выводишь объект описания из тьмы хаоса на свет порядка. В ранних книгах Геральда Камбрийского этот «свет порядка», безусловно, исходил от английской короны.
Геральд Камбрийский: границы родины, граница как родина.
«На следующее утро Крест проповедовали в Лландаффе. Англичане стояли по одну сторону, и валлийцы — по другую; многие из обоих народов приняли обет нести Крест»1. Этими двумя предложениями открывается VII глава книги Геральда Камбрийского «Путешествие по Уэльсу». Данная книга стала знаменитой еще при жизни автора. Переписчики неоднократно снимали с нее копии (до сегодняшнего дня дошло семь списков). На языке оригинала «Путешествие по Уэльсу» было напечатано с 1585 по 1868 г. пять раз, с 1806 года книгу четырежды переводили на английский2, причем последний из переводов издан (и переиздан) в популярной серии “Penguin Classics” в карманном формате. Однако речь здесь пойдет не о книге или ее авторе. Попытаемся понять, что происходило тем утром вторника 15 марта 1188 г. на юго-востоке Уэльса, в месте под названием Лландафф; постараемся прокомментировать как это событие, так и процитированный пассаж из книги Геральда Камбрийского и, поместив их в широкий исторический контекст, сделать некоторые предположения по поводу того, как соотносились в сознании европейца Высокого Средневековья понятия «граница» и «родина». Метод нашего исследования обратен наведению фокуса в подзорной трубе или микроскопе: он заключается не в наведении резкости на одну точку, а в последовательном расширении территориального и временного масштаба вокруг одного совершенно рядового исторического факта. Комментируя событие, мы не только объясняем его само; комментарии складываются в довольно отчетливую картину представлений средневекового человека о родине и ее границах.
Нижеследующий текст, собственно говоря, является последовательным ответом на три вопроса. Где конкретно (в широком историко-географическом, историко-политическом и историко-культурном смысле) происходило это событие? Что именно случилось 15 марта 1188 г. в Лландаффе? Почему Геральд Камбрийский описал (и именно так) это событие?
Начнем с первого. Лландафф расположен на юго-востоке Уэльса, рядом с нынешней столицей Княжества Уэльс — Кардиффом. В те годы он был на территории валлийской Марки, а именно в графстве Гламорган3. Это графство, в основном, совпадает с владениями древневаллийского королевства Морганнуг, которое было завоевано нормандцами в конце XI в. Во главе Гламоргана стоял близкий соратник английского короля Вильгельма II Роберт Фицхамо. К концу XII в., о котором идет речь, это было одно из самых колонизованных, богатых и стабильных владений Марки. Колонизаторы — нормандцы, французы, фламандцы, англичане — селились здесь (как и во всей Марке) только на равнине; за небольшим исключением — на довольно узкой полоске вдоль побережья Бристольского залива. Все, что находилось выше, на холмах и в горах, продолжало оставаться «традиционным валлийским миром». Англо-нормандцы периодически предпринимали попытки усилить контроль над местными валлийскими правителями; те, в свою очередь, пользуясь ослаблением пришлых лордов, совершали набеги на их владения. Да и в мирное время говорить о полном подчинении местных династий англо-нормандскими лордами нельзя. Так, например, валлийские правители маленькой территории Сенгеннид, расположенной всего в нескольких километрах от Кардиффа, были практически независимыми4. Политически графство Гламорган ослабло к интересующему нас 1188 г. — Вильям Глостер умер в 1183 г., не оставив совершеннолетнего наследника, его владения отданы под опеку короны, а в 1189 г. они перешли сыну английского короля Генриха II Джону, который женился на дочери графа Вильяма Изабелле и таким образом получил Гламорган5. Принц Джон (Иоанн) станет английским королем в 1199 г. после смерти своего брата Ричарда I Львиное Сердце и войдет в историю под именем «Безземельного». Соответственно, Гламорган будет коронным владением вплоть до самой его смерти в 1216 г.6.
Лландафф, в котором 15 марта 1188 г. англичан и валлийцев призывали отправиться в крестовый поход, был одним из четырех главных епископальных центров Уэльса7. Диоцеза Лландаффа охватывала два графства валлийской Марки — сам Гламорган и Гвент, иными словами — весь юго-восток Уэльса. Местные епископы соперничали с епископами Бангора, Сент — Азафа и, конечно же, могущественного Сент — Дэвидса. В 20-е гг. XII в. здесь была даже составлена т. н. «Книга Лландаффа», которая содержала исторические обоснования (практически все — сфабрикованные) претензий местных епископов на первенство среди других диоцезов Уэльса. Инициатором этого начинания был епископ Лландаффа Урбан — нормандец, назначенный на пост по инициативе английской короны; первый глава валлийской диоцезы, признавший верховную власть Кентербери в качестве церковной метрополии8. До Урбана епископами Лландаффа были местные уроженцы, которые настаивали на автономии валлийской церкви. В 1188 г. епископом был англо-нормандец Вильям, при котором напряженные отношения между диоцезами Лландаффа и Сент — Дэвидса сохранялись. Следует также отметить, что церкви, а в данном случае — Лландаф, были чуть ли не единственным местом, где пересекались два параллельных мира Марки; валлийский и англо-нормандский. Именно так произошло и 15 марта 1188 г.