Теперь о том, что же именно произошло в Лландаффе в тот день. Для этого следует отступить на три года назад. В 1185 г. Гераклий, патриарх Иерусалима, прибыл в Англию, чтобы склонить короля Генриха II к участию в новом крестовом походе9. К тому времени крестоносному движению было чуть меньше ста лет и его пик остался позади. Владения крестоносцев на Ближнем Востоке стремительно сокращались под натиском новой силы — турок-сельджуков, которых возглавлял султан Саладин. Саладин угрожал самому важному крестоносному завоеванию, Иерусалиму, с его главной христианской реликвией — Гробом Господнем. Чтобы остановить натиск турок, Гераклий отправился в Европу. Уже после начала его миссии в 1187 г. Саладин взял Иерусалим, и этот город был навсегда потерян для крестоносцев. Но вернемся в Англию. Генрих II сначала отказался отправиться на Восток, однако потом передумал и принял крестоносный обет вместе с сыном Ричардом. После этого тогдашний архиепископ Кентерберийский Балдуин отбыл в Уэльс проповедовать крестовый поход. Впрочем, поездка имела еще одну цель: Кентербери хотел еще раз продемонстрировать свой контроль над валлийскими диоцезами. Примаса в поездке сопровождал Геральд Камбрийский. Поездка по Уэльсу Балдуина началась 4 марта в Херефорде и завершилась там же 23 апреля — архиепископ объехал регион по периметру. Маршрут был составлен таким образом, что Балдуин смог проповедовать во всех четырех епископальных центрах Уэльса и встретиться практически со всеми важнейшими политическими фигурами — с лордами и валлийскими правителями Марки, а также с независимыми валлийскими принцами юга и северо-запада. Лландафф находился в самом начале маршрута. Балдуин со своими спутниками прибыл сюда из Кардиффа, где накануне они провели ночь. На следующее утро после проповеди 15 марта архиепископ отслужил в Лландаффе мессу и отправился дальше — в аббатство Маргам.
Перед тем, как перейти от события в Лландаффе к его описанию в книге Геральда Камбрийского, к его исторической интерпретации и к самому автору, — несколько слов в завершение сюжета с третьим крестовым походом. Английский король Генрих II не смог принять участие в походе в Палестину, т. к. был вынужден начать военные действия против собственных сыновей Ричарда и Джона, которые составили заговор против него. Преследуемый их войсками, Генрих умер во Франции, в Шиноне 6 июля 1189 г. Королем стал Ричард, на следующий же год отправившийся с войском на Восток в союзе с французским королем Филиппом II Августом и германским императором Фридрихом I Барбароссой. Геральд, который тоже дал крестоносный обет в 1188 г., был освобожден от него архиепископом Балдуином, т. к. новый английский король направил его с неким дипломатическим поручением в Уэльс. Сам Балдуин принял участие в экспедиции, где и умер в лагере крестоносцев, осаждавших сирийский город Акра. Печальные итоги третьего крестового похода известны: Фридрих Барбаросса утонул при переправе через реку в Сирии, а Филипп Август из-за разногласий с Ричардом Львиное Сердце покинул Восток и вернулся во Францию. Оставшись один, Ричард вел довольно успешные военные действия против Саладина, однако взять Иерусалим не смог. Заключив почетный мир с султаном, он решил вернуться в Англию, где за него правил брат Джон. Но на обратном пути английский король был заключен под стражу в Зальцбурге австрийским герцогом Леопольдом, который потом передал пленника новому германскому императору Генриху VI. Важнейшую роль в этом заговоре сыграл и старый недруг английского короля Филипп II Август. Ричард Львиное Сердце, в конце концов, был освобожден за гигантский выкуп. После возвращения он открыл военные действия во Франции и в 1199 г. был убит там при осаде замка10.
Но вернемся к пассажу из книги Геральда Камбрийского. «Англичане стояли по одну сторону, и валлийцы — по другую; многие из обоих народов приняли обет нести Крест». Во дворе церкви в Лландаффе стоят — отдельно! — англичане и валлийцы. Геральд, говоря о том, что на призыв Балдуина откликнулись многие из присутствующих, не забывает отметить — это были представители каждого из этих народов. Ситуация типичная для границы, для Марки — и для валлийской, и для испанской, и для любой другой: несколько «народов» рядом. Но что подразумевалось в те времена под словом «народ», и в чем виделось как различие между народами, так и принадлежность к одному из них? Тут следует сделать пространное отступление, хронологическое и географическое, и обратиться к процессам большего исторического масштаба и длительности.
Около 900 г. н. э. монах Регино из города Прюм так определил разницу между одним народом и другим: «разница в происхождении, в обычаях, в языке и законах»11. В противоположность новому и новейшему времени, когда заговорили о «крови и почве», в Средние века существенными считались последние три различия из определения Регино; так что чисто теоретически можно представить себе средневекового человека, принявшего чужие обычаи, язык и законы и, тем самым, сменившего свою принадлежность к определенному народу. Поясним, о чем идет речь, когда мы говорим об «обычаях», «языке» и «законах».
Под «обычаями» понимали одежду, внешний вид, правила гигиены, кулинарию, привычки, манеру поведения и так далее. Все эти вещи воспринимались в Средние века как важнейшие — недаром тогдашние путешественники уделяли им много внимания в описаниях собственных странствий. С одной стороны, свои обычаи защищали от чужаков — известны законодательные запреты перенимать обычаи соседей. Особенно часто такие законы принимались в пограничных колонизованных землях.
Другим принципиальным пунктом дифференциации народов была разница языков. Средневековые церковные писатели, поддерживая, естественно, идею единого происхождения человечества, считали именно Вавилонское смешение языков исходным моментом формирования разных народов. Знаменитый энциклопедист второй половины VI — начала VII в. Исидор Севильский писал: «Народы произошли от разных языков, а не языки от разных народов»12. Пограничные районы и различные Марки — районы, где в ходу было сразу несколько языков, так что там в самых маленьких селениях можно было услышать самую разную речь. Богемский хронист Петер из Циттау отмечает: «Многие наши люди говорят сейчас на улицах на разных языках»13. Речь здесь идет о Богемии, где местное чешское население соседствовало с немецким и еврейским. Во время поездки архиепископа Балдуина по Уэльсу ему пришлось нанимать переводчиков, иначе он не смог бы объясниться с валлийцами14. Заметим, что в валлийской Марке были люди, которые получали во владение землю в обмен на переводческую службу. Подобные примеры можно привести и в отношении других европейских приграничных территорий. Некоторые из правителей таких земель вынуждены были даже применять в государственном управлении двуязычие: последние чешские короли из династии Пржемысловичей носили как чешские, так и немецкие имена. Пржемысл Оттокар II даже имел сразу две королевские печати: одну для своих чешских владений (с чешским именем Пржемысл), вторую — для немецких (с немецким именем Оттокар)15. Естественно, во всех приграничных землях и Марках разные языки выстраивались определенным иерархическим образом: языки колонизаторов были выше языков колонизуемых. Однако подобная иерархия часто осложнялась разными побочными обстоятельствами; например, в Марке Уэльса территории, находящиеся выше определенного количества метров над уровнем моря, были, как мы уже отмечали, чисто валлийскими, и эти анклавы существовали внутри лингвистически смешанного равнинного общества. И, наконец, последнее обстоятельство, касающееся языков в пограничных землях. Иногда колониальные власти предпринимали попытки ограничить использование местного языка и даже в ряде случаев запретить его (как в случае деятельности английской администрации в Ирландии16), но все эти примеры относятся к времени после начала XIII в.
Третье принципиальное различие между народами, как это виделось в Средние века, — разница в законах. Еще с Раннего Средневековья само понятие «закона», «законодательства» носило ярко выраженный этнический характер — об этом говорят сами их названия: «Салическая правда», «Бургундская правда», «Русская правда». Соответственно, в приграничных землях, в Марках разные правовые обычаи сосуществовали рядом и чаще всего человека судили (за исключением преступлений против короны и церкви) на основании права того народа, к которому он принадлежал. Та же практика существовала и в валлийской Марке, а после завоевания остального Уэльса английским королем Эдуардом I в 1282—83 гг. — и в валлийских землях, отошедших к короне. Данный принцип (за одним, но очень важным исключением, о котором мы поговорим позже) отражен и в итоговом правовом документе этого завоевания: «Валлийском статуте» Эдуарда I17. Существовали, конечно, и исключения из правила: например, хартия города Зальцведель, основанного на славянских землях, гласила, что и немцы, и славяне будут одинаково отвечать перед одним законом. Но этот документ датируется 1247 г.18 и подобные случаи характерны, скорее, для XIII–XIV вв., нежели для более раннего периода. Колонизаторы, власти пограничных земель порой вводили и некоторые новшества — наперекор традициям; иногда эти новшества даже не воспринимались отрицательно (т. е. так, как обычно в Средние века относились к инновациям). Эдуард I ввел в «Валлийском статуте» право женщин на свою долю в наследстве — такого права в Уэльсе не знали. Подобное же новшество было принято немецкими администраторами в Пруссии XIII в. Наконец, можно привести целый ряд примеров того, как люди сознательно переходили из-под юрисдикции «своего» закона, закона своего народа под действие закона соседей. Тем самым, они делали решительный шаг в смене принадлежности к определенному народу.