Ничего удивительного, что в гвианском народе пробудилась политическая активность. Латифундии и отсутствие коммуникаций воспитали в нем чувство локтя, которого не хватает таким местам, как Тринидад. Политическая грамотность — уже другой вопрос. То, что политика — это товар, который должен продаваться, было открыто в Америке и Англии. В Британской Гвиане ничего продавать не надо. Политические суждения здесь бесхитростны, как у девушки, которая поддерживает Д’Агиара, потому что он варит пиво «Бэнкс».
Как-то на выходные миссис Джаган отправилась в Вейкенаам, на один из плоских, сырых островов Эссекибо, где выращивают рис, чтобы участвовать в открытии нового водного резервуара. Я присоединился к ней. Впервые за всю историю Вейкенаама у него появилось собственное водоснабжение, и по этому случаю все принарядились. Прибыл фотограф из Правительственной службы информации. Произносились речи, звучали аплодисменты, но прежде чем миссис Джаган привела насос в движение (пункт восьмой в отпечатанной на машинке программке, которую не слишком строго соблюдали), встал человек в костюме и шляпе и принялся ругать новые тарифы, да так громко, что церемония была почти испорчена. Он продолжал ныть и во время банкета — внизу безалкогольные напитки, наверху виски — и в какой-то момент, кажется, угрожал лишить правительство своей поддержки.
Вот уровень политического развития в Британской Гвиане. Куда бы ни прилетали министры, их ждут самые банальные жалобы; в любой деревне, стоит доктору Джагану остановиться, его мгновенно окружают люди с какими-то просьбами. То, что правительство выборное, не имеет никакого значения; люди требуют, чтобы оно оставалось таким же патерналистским, как и раньше, пусть и несколько более дружелюбным; и народное правительство должно за все отвечать. «Народ» почувствовал свою власть, и чувство это все еще настолько внове, что всякий избиратель считает себя отдельной группой влияния. Тем самым народ — не политическая абстракция, а те самые люди, которые упорно прибегают к попрошайничеству, взяткам и запугиванию, потому что именно так им раньше удавалось чего-то добиться, — тем самым народ представляет угрозу для ответственного правительства и, в конце концов, для своих собственных лидеров. Это часть колониального наследства.
Из «Ивнинг Пост». Джорджтаун, 17 янв. 1961:
За чашкой чая
Самый большой сюрприз в ее жизни ждал Фэй Крам-Ивинг во время вечеринки в честь ее 18-летия, проводившейся в субботу вечером на Мейн-стрит, в доме ее родственниц мисс Айви и мисс Констанс Крам-Ивинг.
Около десяти часов у входа в дом остановилась запряженная повозка, и несколько юношей из Хэмпширского Королевского полка в Аткинсоне вошли в зал, везя за собой огромную коробку. Это был их подарок на день рождения Фэй — от Алана Бишопа, Эвана Озона, Давида Пери и доктора Питера Керкона.
Юноши настаивали, чтобы девушка открыла коробку немедленно, и когда она подняла крышку, то кто, вы думаете, показался оттуда? Живой человек, а именно Эван Озон, и держал он в руках три подарочные коробки! Ну и крик издали все присутствующие! Первая коробка с подарком была надписана — «от трех школьных друзей». Открыв коробку, Фэй увидела уменьшенную копию Элмс-Хауса со слугами. Во второй коробке была банка с «Харпиком» и щетка, а в третьей — удивительнейший бинокль из двух ликерных бутылок, соединенных фарфоровой конструкцией.
Никогда сюрприз не был так хорошо продуман и подготовлен, и даже теперь мы продолжаем задаваться вопросом, а что стало с той запряженной повозкой у крыльца дома Крам-Ивингов на Мейн-стрит.
Сама Фэй выглядела очаровательно и, как обычно, сияла. На ней было…
Весьма любопытно чувство расстояния у гвианцев. Они скажут вам с гордостью, что Эссекибо, их самая большая река, в устье своем имеет двадцать миль шириной и заключает в себе острова размером с Барбадос. При этом о поселении Бартика, которое находится лишь в сорока легко преодолеваемых милях вверх по Эссекибо, они говорят как о буше, о «внутренней территории», хотя именно в этом буше, вдоль реки цвета жженого сахара, и создавались первые плантации: «мечта исчезнувших голландских плантаций, — словами гвианского поэта А. И. Сеймура, — по этим гвианским рекам — и к морю». От этих плантаций осталось совсем немного: кучи кирпичей то там, то здесь — тех самых плоских красных кирпичей, которыми мы все столько раз восторгались на голландских полотнах, кирпичей, которые прибывали на голландских кораблях в качестве балласта и которые, ассоциируясь с тщательно выписанными, залитыми солнцем стенами церквей и с чистотой или хаосом интерьеров, вселяют такую тревогу, когда находишь их в буше, где они — лишь напоминание об ужасах рабовладельческих плантаций.
В вест-индских городах история как будто мертва или ничего не значит — может быть, потому, что прошлое здесь такое невообразимое, может быть, все дело в освещении или в том, что очень многое здесь только что сляпано на скорую руку, а здешнее убожество такое современное. Чтобы почувствовать прошлое, нужна пустынность этих гвианских рек. Эти реки, этот буш, эти валуны — такие же, как и до открытия Нового Света, такой же пейзаж — речные берега, ощетинившиеся поваленными мертвыми стволами, буш — не отдельные деревья, но нечто задрапированное, украшенное фестонами и тяжелое, разлагающееся, живые деревья, точно белые колонны, и ветви, как белые вены в тусклой зелени, которые ковром отражаются в черной воде.
Кажется, все это еще не открыто. Но эта пустынность — иллюзия. Речные берега усеяны небольшими поселениями и лагерями индейцев, шахтеров, дровосеков. Тропы и даже дороги проходят через буш в самых неожиданных местах. Дорога на Бразилию начинается в Бартике. Сначала бетонная (экспериментальное покрытие), вскоре она обращается в грунтовую и, широкая и красная, идет через буш, с экспериментальными дерновыми обочинами, неубедительно налепленными на белый песок у края леса. Деревья, которые она открывает взгляду, выглядят как доисторические животные с огромными телами и малюсенькими головами; песок, местами белый как снег, навевает мысль о снегопаде в разгар лета; а зумпфы для глиняного раствора — цвета мятой, ржавой фольги. Апельсиновые деревья или гондурасская сосна могут расти на такой почве, а вот заново вырастить большинство пород с твердой древесиной не удается. Вскоре широкая красная дорога превращается в тропу, и тропа продолжается до реки Потаро, где и заканчивается, не дойдя восьмидесяти миль до Бразилии. На внутренних территориях легко представить себе, что Британская Гвиана — это земля временных лесных росчистей, экспериментального дорожного покрытия, дорог, которые исчезают или, как коровьи тропы из Рупунуни, опять возвращаются в буш.
Меняются и представления о числах. Двадцать человек это толпа; сотня — это город. Возвращаться обратно в Джорджтаун это не только двигаться из прошлого в настоящее, это еще и двигаться из пустынного в сверхпере-полненное. На побережье, где искоренили малярию, наблюдается демографический взрыв — и земельный голод. Количество детей в Джорджтауне пугает. В полдень улицы в районе Албустаун выглядят как школьный двор на перемене. Даже сейчас существует безработица. Переселение на побережье в места, где еще много неиспользованной земли, очень дорого, освоение внутренних территорий еще дороже. И потому миграция из Британской Гвианы с населением в 600 000 человек на 80 000 квадратных миль возрастает. И нельзя избавиться от ощущения, что эта ситуация какая-то до удивления гвианская.
Из «Гвиана График», 18 января 1961 года:
Мнение «График»
Бери ту работу, которая есть
Вчера нам попалось интересное рекламное объявление. В нем сказано «Требуется прислуга». Указывалось, что будут положены хорошие зарплаты и обеспечены хорошие условия жилья.
Эти рабочие места свободны в Макензи, шахтерском городке демерарскойбокситовой компании «Лимитед».
В Макензи нужны не только повара и горничные. Много других возможностей предлагается в городе и его окрестностях. Повара и горничные — это полезные домашние помощники. Их надо ценить и принимать.
По причине огромной безработицы в Б.Г. многим женщинам и девушкам не стоит пренебрегать этой стезей. Нет ничего унизительного, по крайней мере, не в глазах по-настоящему достойных людей, в такой профессии. Ведь если нет домашней прислуги, то все рутинные обязанности выполняет хозяйка дома.
А можно ли сказать, что домашняя хозяйка унижает себя потому, что должна выполнять домашнюю работу? Думать так было бы абсурдом. Нет ничего внутренне унизительного ни в какой работе.
Было бы прекрасно, если бы это стало понимать большее число безработных женщин и девушек нашей страны; они использовали бы возможность зарабатывать себе на жизнь, вместо того чтобы выбирать обратное и оставаться безработными и не защищенными от всевозможных дурных влияний.
Джаганы — самые энергичные политики-пропагандисты в Вест-Индии. Каждые выходные они или их коллеги отправляются в какой-нибудь из районов страны. В эти выходные они собирались в Бербис, на родину доктора Джагана, которая, по отзывам многих, является самой «прогрессивной» частью страны, и пригласили меня с собою. Доктор Джаган сам должен был забрать меня из отеля.
А я опоздал. Я отправился в ресторан через дорогу «по-быстрому» перекусить. Сорок пять минут ожидания, три минуты поедания (яичницы). Когда я вернулся, доктор Джаган стоял, опершись на высокий табурет у барной стойки. Он был в спортивной рубашке и выглядел отдыхающим. Тут я вспомнил о стирке. Я помчался к себе в комнату и спустился со свертком грязной одежды, которую оставил бармену вместе с чаевыми. (Это не сработало. Когда я вернулся два дня спустя, вещи так и лежали под стойкой, глубоко озадачив, как выяснилось, бармена следующей смены.)
Джаганы живут в непритязательном одноэтажном деревянном доме, стоящем, как принято в Гвиане, на высоких сваях.[*]