чери? Началась ли перепроверка дела Ло Цюня? Как дальше устраивать свою жизнь? Вопросы, вопросы…
После обеда пришла дочь. Увидев, что я очнулась, бросилась мне на грудь с криком: «Ма!» — и смотрела полными слез глазами. Я ласково погладила ее, и девочка разрыдалась. По выражению ее лица я догадалась, что ей известно о происшедшем между мной и У Яо. Возможно, она понимает, что на этот раз трещину не заделать.
Об отце она сообщила только, что его отправили учиться в партшколу. Затем рассказала, что меня навещало руководство крайкома, приходили товарищи из учреждения. Еще сказала, что сейчас в учреждениях, школах, на заводах все бурлит, люди изучают коммюнике третьего пленума, обсуждают, как направить всю работу на осуществление «четырех модернизаций». Говорила, говорила, а потом тихонько ойкнула:
— Тетя Чжоу Юйчжэнь вчера навещала тебя, эти две вазочки она поставила.
— Так это она принесла? А я все гадала, от кого бы это! Она тебе что-нибудь рассказывала?
— Какая она все-таки хорошая! — воскликнула дочь. — Как только папа уехал, выбрала свободную минутку и пришла ко мне. Она мне многое порассказала. А иногда я даже плакала!
— О! Так что же она тебе рассказала?
— Ма, ты сейчас лучше не спрашивай! Во всяком случае, я немало поняла по ее рассказам. В нашей жизни произошло много такого, чего не должно было случиться, и не только во времена «банды четырех». Но есть у нас люди, прошедшие испытания и достойные того, чтобы мы учились у них!
Меня поразило, что дочь смогла все это высказать, эта школьница, которой только-только исполнилось шестнадцать. А я все еще считала ее ребенком! Кивком головы я выразила свое согласие, и она продолжала:
— Тетя Чжоу еще сказала, что мы обязаны сделать выводы из ошибок прошлого. Выводы помогут избежать повторения ошибок и уверенно идти вперед. И я думаю, что это очень правильно. А ты как считаешь, мама?
— Именно так, девочка! — ответила я. — И еще выводы нужны вашему поколению — чтобы вам не пришлось столкнуться с тем же самым! А придет она сегодня?
— Чуть не забыла. — Дочь поспешно вынула из кармана письмо и протянула мне, объясняя:
— Это она передала для тебя.
Я взяла письмо и медленно надорвала конверт. Она сообщила мне, что Цинлань, увы, покинула этот мир. Но успела узнать, что товарищ Ло Цюнь восстановлен в партии. Она умерла с улыбкой на лице, держа Ло Цюня за руку. Цинлань, писала Чжоу Юйчжэнь, помнила и о вас, сожалела, что так с вами больше не довелось встретиться, и выразила надежду, что вы еще приедете в Заоблачные горы и, возможно, захотите прийти к ней на могилу. Юйчжэнь писала также, что уже официально приступила к работе в Заоблачном Особом районе, получила разрешение на перевод. А в конце она сообщала, что Ло Цюнь назначен секретарем парткома Заоблачного Особого района!
Пока я внимательно читала письмо, из-за окна летели бравурные звуки гонгов и барабанов, какие-то возгласы, ржанье лошадей, рев клаксонов.
— Что там такое? — складывая письмо, спросила я дочь.
Она взглянула в окно и объяснила:
— Это те, кого направили на строительство Заоблачного Особого района, собрались здесь перед отъездом!
— Как бы мне взглянуть?
— Ма, тебе разве можно вставать?
— Не волнуйся. Когда-то твоя мама вот так же собиралась в Заоблачные горы. Мне хочется посмотреть, как это происходит сегодня.
Дочь помогла мне, благо кровать стояла почти у самого окна. Я припала к стеклу и посмотрела вниз. На площади, на улицах — всюду, сколько хватало глаз, люди, флаги, машины, телеги, техника на грузовиках. Да, все не так, как когда-то, в наши дни! Как ни извилист был путь, но жизнь все же идет вперед.
Я смотрела, смотрела, и вдруг в глаза мне бросился рослый человек в старой армейской шинели, который произносил с грузовика, прямо под окном, речь перед шеренгами. Отделенная стеклом, я не слышала голоса, только видела энергичные движения руки. Золотистое сияние солнца ложилось на его лицо, наполняя его светом. Долго я вглядывалась в него, и руки мои задрожали, гулко застучало сердце. Это же он, Ло Цюнь! Его могучая фигура, скульптурное лицо; двадцать лет я не видела его, а он все такой же, трудности лишь закалили его, но не изранили, напротив — он выглядел как-то даже крепче, выше, чем прежде!
Лицо мое пылало. Я прижалась к оконному стеклу и не мигая следила за Ло Цюнем. Он последний раз взмахнул рукой, выкрикнул какую-то фразу, и люди, флаги, техника — все пришло в движение.
Я следила, пока они не исчезли в дальнем конце улицы, и лишь тогда с трудом оторвалась от окна. Легла, откинулась на подушку. Невольно взгляд упал на вазочки с цветами, и мысли мои полетели в Заоблачные горы!
Заоблачные горы — моя юность, моя любовь, мое дело: все, все начиналось там, и все там же оборвалось! Неужели ничего не воротишь?
Меня неудержимо потянуло поднять голову и вновь взглянуть на улицу, но там уже было пусто, я горько улыбнулась и покачала головой.
Но с этого дня во мне загорелось желание съездить в Заоблачный район.
Прошло время, я выписалась из больницы. Был как раз канун праздника поминовения. Мне пока не надо было идти на службу. Я раздумывала, не сменить ли работу на более подходящую для меня, практическую, да и жизнь надо было устроить как-то по-новому. Все следовало начать заново. А сперва я решила съездить в Заоблачные горы. Положить цветы к могиле Цинлань, найти Ло Цюня, поговорить с ним, пусть хотя бы раз — мне довольно и этого.
Ло Цюня я до поездки реально себе не представляла — да и как могла представить?! Разум подсказывал, что начать все заново невозможно, я сама покинула его в трудное время. А сейчас, когда он восстановлен на работе, прибежать обратно, пусть даже он и встретит меня радостно, — нет, это немыслимо. Где же мой стыд, чувство собственного достоинства?!
С такими мыслями я и пустилась в путь. Сердце, как ни странно, было спокойным, однако по мере приближения к Заоблачному району оно помимо моей воли гулко застучало.
Я смотрела на медленно приближавшуюся старую крепость, на благоухавшее цветами ущелье, на пойму Цзиньшагоу, открывшуюся, когда мы выехали из ущелья. Вот здесь я скакала верхом, а там, чуть дальше, в том лесочке на горном склоне, мы с ним сели на одну лошадь, отпустив удила…
Все эти воспоминания, которые лучше бы не тревожить, одно за другим всплывали в сердце. К моему удивлению, они приносили какую-то сладость, словно все это и впрямь можно возвратить и пережить вновь.
А почему бы и нет? Он свободен, и я теперь свободна.
От этого простого факта в голове помутилось, сердце заколотилось, как у юной девушки, и, хотя рядом никого не было, лицо запылало. Я улыбнулась своим мыслям.
Сойдя с поезда, я поспешила в Заоблачный город — прямо к новому секретарю парткома Особого района. Мне хотелось поскорее встретиться с ним.
Однако, проделав уже часть пути, я вдруг остановилась.
Впереди показалась группа людей, шедших поклониться могилам. У них были черные нарукавные повязки, одни несли венки, другие держали ритуальные сосуды для совершения старого местного обряда. При виде этой небольшой строгой колонны мое сердце невольно сжалось. Какое-то болезненное чувство пришло на смену недавнему почти легкомысленному состоянию, столь не соответствовавшему моему возрасту.
Разве главная моя цель — не поклониться могиле Цинлань? Ведь это она, ближайшая подруга юности, вместо меня выполнила труднейшую задачу. И вот она ушла, а я уже забыла о ней и мечтаю о том, что не должно принадлежать мне…
Горя от стыда, я постояла мгновенье на улице и решила прежде всего пойти к могиле Цинлань.
С опущенной головой, в растрепанных чувствах прошла по городку. Спросила школьника, не знает ли он, где могила учительницы Фэн. Он ответил, что они только что ходили поклониться ее могиле, и вызвался проводить меня, но я, поблагодарив, отказалась.
Из его объяснений я поняла, что это как раз то место, где мы с Цинлань впервые повстречали Ло Цюня, в густом бамбуковом леске, где я натолкнулась на него, где мы громко смеялись, присматривались друг к другу, а потом пошли вместе к старой крепости, и Ло Цюнь еще поправил меня, сказав, что местные называют ее не крепостью, а заставой…
Почему же она погребена именно здесь? И почему вспоминаются события прошлых лет? Что еще преподнесет мне жизнь?
Придорожный лесок становился все гуще. Ярко-зеленые молодые листочки слегка подрагивали от легкого весеннего ветерка; смеялись, раскрывшись, красные и сиреневые азалии; беспрерывно щебетали, сбившись в парочки, пестрые горлицы; какие-то еще птицы весело пели в глубине леса, высоко в небе парили соколы. Какая густо настоянная весна! А у меня на душе был холод.
Я сорвала несколько азалий, срезала веточки хайтана и орхидеи, добавила ветки сосны и бамбука и связала черным кисейным шарфиком в букет. Вырвав лист бумаги из блокнота, лежавшего в сумке, я написала несколько слов: «Вам, Цинлань. Твоя подруга Вэй, которая должна учиться у тебя!»
С букетом в руках я медленно пошла вперед, отыскивая могилу. И вдруг увидела, что недалеко от меня стоят два человека. Я чуть не вскрикнула: это были Ло Цюнь и Чжоу Юйчжэнь. От неожиданности я вздрогнула и, сама не знаю почему, спряталась за стволом дерева.
В торжественном молчании они стояли перед могилой Цинлань. Ло Цюнь в своей старой шинели, и Чжоу Юйчжэнь сегодня была одета просто, только повязала на шею белый кисейный шарфик, который безостановочно трепетал на ветру.
Потом они повернулись и пошли обратно — серьезные, торжественные. Они шли рядом, не глядя друг на друга, в глубокой задумчивости.
До меня донеслись слова Чжоу Юйчжэнь:
— Пришла пора воплотить в жизнь идеи, которые вы столько лет вынашивали в одиночку. Позвольте мне помочь вам привести в порядок ваши книги и рукописи. Я должна выполнить то, что завещала мне сестра Цинлань! Вам же предстоит возглавить битву за модернизацию Заоблачного района.
Ло Цюнь ничего не ответил, но выражение его лица говорило о том, что он весь в мыслях о будущей работе.