«Сейчас же прекратите этот разговор! — напустилась она на мужа. — Какой в нем смысл?»
«Смысл? — переспросил он. — Да ведь это общераспространенный социальный феномен! Средний возраст, средний возраст, теперь все в один голос твердят, что на нем держится государство, что, какую линию ни проводи, без него не обойтись! Специалистам среднего поколения поручают сложные операции в больницах, разработку важнейших научных тем в научно-исследовательских институтах, трудные задания на заводах, профилирующие дисциплины в вузах — все на их плечах…»
«Уж очень ты разговорился, — оборвала его Яфэнь. — Врач, а суешься не в свои дела!»
Лю Сюэяо хитро прищурился.
«А крылатое изречение Лу Ю — «ничтожный не смеет забывать о нуждах государства» — ты помнишь? Так вот я, простой врач, не смею забывать о государственных делах. Я вас спрашиваю: все твердят, что средний возраст — оплот общества, но кто знает о его бедах? Работа на нем, дом на нем, да еще надо содержать родителей и поднимать на ноги детей. Люди среднего поколения стали опорой общества не только благодаря своему жизненному опыту и таланту, но и потому, что на их долю выпали тяжкие муки, они не щадили себя, а вместе с ними натерпелись горя и принесли себя в жертву их жены и дети».
«Жаль, — тихо проронила Лу Вэньтин, — слишком немногие это понимают!»
«Дружище, тебе бы не врачом быть и не писателем, а социологом!» — воскликнул Фу Цзяцзе, подливая ему вина.
«Упаси бог, я бы тогда сразу угодил в правые! Ведь социология невозможна без изучения темных сторон общества».
«А общественные пороки, — подхватил Фу, — надо исправлять, без этого немыслим социальный прогресс. Но это уже не правый, а левый уклон».
«Нет уж, к чертям, не желаю быть ни правым, ни левым, хотя меня в самом деле интересуют социальные проблемы. — Лю Сюэяо, облокотившись о край стола, вертел в руках рюмку. — В старину говорили: «Достигнув среднего возраста, человек отдыхает от дел», и это отражало состояние общества, когда люди были обречены на преждевременное угасание. Человек, едва достигнув сорока лет, понимал: для него все кончено и впереди ничего не ждет. Теперь же, перефразируя старое изречение, можно сказать так: «Человек среднего возраста обременен тысячью дел». Верно, а? Сорока-пятидесятилетние умудрены знаниями, опытом — самое время загрузить их работой. Отразилось тут и другое: нация помолодела, полна жизненных сил. Сейчас самое время среднему поколению развернуться, проявить себя».
«Здорово сказано»» — одобрительно отозвался Фу.
«Постой, не спеши соглашаться, я не кончил. — Лю Сюэяо схватил его за локоть и повысил голос: — Так вот, казалось бы, нашему поколению улыбнулось счастье вовремя появиться на свет. На самом деле это, увы, не так, судьба его незавидна».
«Ты никому не даешь рта раскрыть!» — снова вмешалась Цзян Яфэнь.
«Нет, я хочу послушать, в чем нам не повезло», — остановил ее Фу Цзяцзе.
«Да хотя бы в том, что золотые годы вычеркнуты из-за Линь Бяо и «четверки», — с протяжным вздохом промолвил Лю. — Ты сам едва не стал безработным бродягой. Зато теперь, когда среднему поколению надо поднять на своих плечах «четыре модернизации», многое ему уже не по силам, и по своим умственным, духовным и физическим возможностям оно не поспевает за временем. Так что в этих перегрузках и стрессах тоже трагедия нашего поколения».
«Нет, на вас определенно не угодишь! — засмеялась Цзян Яфэнь. — Не привлекали вас, вы брюзжали: мы, мол, непризнанные таланты, родились под несчастливой звездой! Теперь вы при деле — и все равно волком воете: ноша вам, видите ли, не по плечу и жалованье слишком скромное!»
«А ты разве не ворчишь?» — в свою очередь спросил Лю. Она, потупясь, молчала.
Лу Вэньтин из этого разговора поняла одно: Лю решил непременно уехать не только ради дочери, но и ради самого себя.
Лю Сюэяо опять поднял рюмку:
«Так выпьем же за наше поколение!»
10
В тот вечер после ухода гостей, когда дети заснули, Лу Вэньтин почистила и перемыла на кухне кастрюли и посуду, а потом, вернувшись в комнату, застала мужа удрученно склонившимся к изголовью кровати. Он сидел, обхватив руками голову.
«Цзяцзе, о чем ты задумался?» — удивилась она при виде его угрюмого выражения лица.
«Ты не забыла то стихотворение Петефи?» — вместо ответа спросил он.
«Помню».
«Стал бы старым замком… — процитировал он и, подняв голову, продолжал: — Я и правда превратился в старую развалину, совсем стариком стал. Облысел, поседел, на лбу глубокие морщины, я их чувствую на ощупь. Я похож на заброшенные руины…»
Ох, действительно он очень постарел!
Она прижалась к нему, нежно провела рукой по лбу.
«Это все я, я виновата, свалила на тебя весь дом!»
Цзяцзе спрятал ее руку в своей руке.
«Нет, ты тут ни при чем».
«Я эгоистка, вся ушла в свою работу. Здесь мой дом, моя семья, — дрогнувшим голосом сказала она, — но мои мысли далеко отсюда. Что бы я ни делала, передо мной вечно глаза моих больных, сотни глаз преследуют меня, не дают мне покоя. День и ночь я думаю о них, позабыв свой супружеский и материнский долг…»
«Что за вздор, я-то ведь знаю, каких жертв тебе это стоит». Его глаза наполнились слезами.
«Ты постарел, я не хочу этого…» — с болью сказала Лу.
«Ничего… только пусть любимая хмелем-повиликой заструится по руинам средь природы дикой», — вполголоса прочел он их любимые строчки.
Тихо осенней ночью. Лу заснула на груди у мужа, слезинка застыла на ее черных ресницах. Фу Цзяцзе осторожно приподнял Вэньтин и уложил в постель.
«Я заснула?»
«Ты устала, спи».
«Нет, не устала».
«Металлы и те устают, — произнес он. — Сначала в них появляется микротрещина, затем она увеличивается, проникает все глубже, пока не происходит излом…»
«Усталость», разрушение металлов, тема исследований Цзяцзе, — эти термины часто слетали с его уст, проносясь мимо ее сознания, и лишь теперь они обрели глубоко поразивший ее зловещий смысл.
Господи, как страшна эта усталость, как опасны эти трещины! В ту тихую ночь ей чудилось, что во всех уголках огромного мира слышатся звуки разрушения: рушатся опоры высоких мостов, лопаются шпалы под рельсами, превращаются в руины старые замки, обрываются струящиеся по ним лозы хмеля-повилики…
11
Глубокая ночь.
В палате полумрак, тускло светит голубой ночник на стене.
С больничной койки Лу Вэньтин видны два голубых огонька, они то взлетают вверх, как светлячки летней ночью, то мерцают, словно блуждающие огоньки в степи, но стоит всмотреться пристальнее, и они превращаются в льдинки глаз Цинь Бо.
Взгляд этих глаз суров. Только однажды, в то утро, когда заместителя министра Цзяо поместили в клинику и она вызвала Лу Вэньтин для разговора, они светились мягко и приветливо.
«Доктор Лу, вот и вы наконец. Присядьте, пожалуйста. Мужа повели на электрокардиограмму, он скоро вернется».
Когда Лу Вэньтин поднялась в тихий, стоящий особняком флигель, прошла по устланному темно-красным ковром коридору к палатам ответственных работников, сидевшая у двери на диване Цинь Бо, расплывшись в улыбке, быстро поднялась ей навстречу.
Она усадила ее на диван, сама устроилась у чайного столика, но тут же вскочила, вынула из тумбочки корзинку с мандаринами и, поставив перед Лу, сказала:
«Прошу, угощайтесь!»
«Не нужно!»
«Попробуйте! Это подарок с юга от старого боевого друга».
Лу пришлось взять протянутый ей оранжевый плод, но за внешней предупредительностью Цинь Бо она ощущала неприязнь к себе. Она помнит, как в первую их встречу вонзились в нее эти глаза.
«Доктор Лу, так что же за болезнь катаракта? По мнению некоторых врачей, бывают случаи, когда операция противопоказана», — мягко, почти заискивающе спросила Цинь Бо.
«Катаракта — это помутнение хрусталика глаза, — ответила Лу, — она протекает в разных формах, лучше всего делать операцию при «зрелой» катаракте…»
«Так, так, — поддакивала Цинь Бо, — ну а если при «зрелой» катаракте еще немного подождать?»
«Нет, лучше не тянуть с операцией, потому что хрусталик сокращается, корковый слой разжижается, связки расслабляются. Операцию на этой стадии делать трудно, так как хрусталик легко отрывается».
«Ну да, ну да», — кивала головой Цинь Бо.
Лу Вэньтин чувствовала, что собеседница не понимает и не старается понять ее. К чему тогда эти вопросы? Чтобы убить время? Знала бы она, что у Лу дел впереди по горло, обход только начался, надо ознакомиться с состоянием больных, решить множество проблем. Лу прямо-таки не сиделось на месте. Но как уйти, ведь и Цзяо тоже ее пациент, которого надо осмотреть перед операцией. Что же он так долго не возвращается?
«Говорят, за границей вставляют искусственные хрусталики, — сказала Цинь Бо. — Значит, после такой операции можно не пользоваться выпуклыми стеклами, не так ли?»
«Да, у нас в этой области тоже экспериментируют».
«А можно ли вставить искусственный хрусталик Цзяо Чэнсы?»
«Товарищ Цинь Бо, — слабо улыбнулась Лу Вэньтин, — я же сказала, пока это только эксперименты. Стоит ли ставить опыты на вашем муже?»
«Ну хорошо, — согласилась она и тут же сказала: — Так давайте обсудим, какие меры следует принять перед операцией?»
«Меры?» — переспросила Лу.
«Ну, надо разработать план операции. В случае если вдруг возникнет экстремальная ситуация, надо заранее решить, как действовать, чтобы избежать паники и не перепутать чего-то в суматохе».
Видя устремленный на себя озадаченный взгляд Лу, она поспешила добавить:
«Я читала в газетах о том, что создаются специальные бригады, где заранее обсуждают план операции».
«В этом нет необходимости, — не выдержав, улыбнулась Лу, — катаракта — несложная операция».
Цинь Бо склонила голову набок, всем своим видом выразив неудовольствие, но тотчас как бы спохватилась и улыбнулась.
«Эх, дорогой товарищ, не следует недооценивать врага, не так ли? В истории нашей партии уже бывало, когда подобные настроения приводили к поражению». И Цинь Бо терпеливо повела с ней идейно-воспитательную беседу, заставив Лу Вэньтин изложить все случаи, при которых операция катаракты протекает неблагополучно.