Но что это? Игла не входит в ткань. Напрягаясь изо всех сил, она делает еще несколько безуспешных попыток.
«В чем дело?» — встревожилась стоявшая рядом Цзян Яфэнь. Не ответив, Лу поднесла инструмент к лампе, внимательно рассмотрев закругленную, похожую на рыболовный крючок иглу.
«Новая?» — повернувшись, спросила она. Цзян Яфэнь тут же переспросила хирургическую сестру:
«Вы меняли иглу?»
«Меняла».
«Ну разве можно пользоваться такими иглами?» — бросив еще один взгляд на иглу, тихо сказала Лу.
О бракованных, нестандартных медицинских инструментах Лу и другие врачи говорили не раз. И все-таки недоброкачественные инструменты то и дело появлялись на операционных подносах. Лу Вэньтин приходилось отбирать пригодные для работы скальпели, ножницы, иглы; она просила сестру беречь их, ими приходилось пользоваться многократно.
Сегодня почему-то заменили весь комплект инструментов, и, как назло, опять обнаружился брак. В таких случаях обычно уравновешенная Лу Вэньтин менялась в лице, строго выговаривала сестре. Та молча, не оправдываясь, глотала незаслуженную обиду.
Лу Вэньтин нахмурилась. Больной был перед ней на операционном столе, а она не могла проколоть роговицу. Стараясь, чтобы он не услышал, она тихо сказала:
«Сменить иглу!»
Сестра быстро вынула из стерилизатора старую иглу.
Хирургические сестры, уважая доктора Лу, в то же время немного побаивались ее. Уважали за мастерство, изящество операций, побаивались — за строгую взыскательность. Глазное отделение не случайно прозвали хирургическим, авторитет окулиста полностью зависел от скальпеля. Скальпель в его руках мог вернуть больному зрение, мог и погрузить во тьму. Такие врачи, как Лу, без чинов и званий, пользовались непререкаемым авторитетом именно за мастерское владение хирургическим ножом.
Иглу сменили. Лу Вэньтин, быстро удалив катаракту, наложила лигатуру. Операция близилась к концу, как вдруг в тот самый момент, когда разрез роговицы еще был открыт, больной зашевелился под простыней.
«Не двигаться!» — строго сказала доктор Лу.
«Не двигайтесь! Что с вами?» — торопливо подхватила Цзян Яфэнь.
Из прорези простыни со свистом вырвалось:
«Я… меня… душит кашель… О-о!!!»
Да! Супруга как в воду глядела! И почему именно в самый критический момент операции ему понадобилось откашляться? Может быть, рефлекс или психическое состояние?
«Потерпите?» — спросила Лу.
«Нет… не могу…» Грудь Цзяо Чэнсы тяжело вздымалась.
У любого, даже самого опытного хирурга в момент вскрытия глазного яблока все чувства обострены до предела. И тут не приведи бог пациенту раскашляться!
Не теряя времени, Лу предприняла экстренные меры.
«Минутку, — тем временем успокаивала она больного. — Выдыхайте потихоньку, сразу не откашливайтесь!»
Руки ее безостановочно работали; разговаривая с больным, она затянула лигатуру. У Цзяо Чэнсы из груди вырывалось тяжелое дыхание, казалось, он борется со смертью. Наконец, сделав последнюю перевязку сосудов, доктор Лу облегченно вздохнула:
«Можете кашлять! Но осторожнее!»
Дыхание больного понемногу выровнялось.
«Кашляйте, можно», — в свою очередь повторила Цзян Яфэнь.
«Простите, — смущенно ответил Цзяо. — Я… я не хочу кашлять. Вы можете продолжать!»
Цзян возмущенно вскинула на него глаза. Взрослый человек, вертелось у нее на языке, а не умеет владеть собой. Но Лу остановила ее взглядом, и та сдержалась. Они переглянулись с улыбкой. Что ж, всякое бывает!
Лу Вэньтин снова начала операцию и благополучно завершила ее.
Когда сестра переложила Цзяо на каталку, чтобы вывезти из операционной, вдруг раздался его голос:
«Доктор Лу!» Голос слегка дрожал, как у напроказившего мальчишки.
Лу подошла, наклонилась к его перебинтованному лицу.
«В чем дело?» — спросила она.
Цзяо протянул руку и, хватая вслепую воздух, поймал ее руку в перчатке и крепко пожал.
«Оба раза я доставил вам столько лишних хлопот, мне, право, очень совестно…»
Лу застыла на мгновение и, взглянув на перевязанное крест-накрест лицо, мягко сказала:
«Не волнуйтесь, отдыхайте, через несколько дней снимем швы».
Сестра увезла Цзяо Чэнсы. Лу бросила взгляд на стенные часы: операция, которая обычно длится сорок минут, на этот раз растянулась на целый час. Она сбросила операционный халат, стянула с рук резиновые перчатки и тут же потянулась за свежим стерильным халатом. Сестра помогла ей завязать сзади тесемки.
«Начнем следующую?» — спросила Цзян Яфэнь.
«Начнем».
14
«Эту операцию уступи мне, а ты пока передохни — еще предстоит третья», — предложила Цзян.
«Нет, лучше уж я сама, — улыбнулась Лу. — Ты не знаешь этой девчушки, у нее поджилки трясутся от страха. За последние дни она немного привыкла ко мне и теперь не так боится».
Упиравшуюся Сяомань медсестра не привезла на каталке, а насильно волоком втащила в операционную. На девочке был большой, не по росту, больничный халат. Заупрямившись, она ни за что не хотела лечь на операционный стол.
«Тетя Лу, я боюсь, не надо операции, поговорите с мамой!»
Вид врачей и сестер в масках и хирургических халатах привел девочку в полное смятение. Сердце у нее бешено колотилось. Отталкивая от себя руки медсестры, она с мольбой бросилась к Лу Вэньтин.
«Постой, Сяомань, — ласково пыталась образумить ее Лу. — Ведь у нас с тобой был уговор, а? Будь умницей! Я сделаю тебе укол. Я же тебе обещала, что ты ничего не почувствуешь».
Добрый взгляд Лу Вэньтин успокоил ребенка, и, повинуясь чужой воле, она незаметно для себя оказалась на операционном столе. Сестра повязала ей лицо простыней с отверстием и, угадав жест Лу, быстро пристегнула ей руки. Сяомань и пикнуть не успела, как услышала голос сидевшей у изголовья Лу Вэньтин:
«Ван Сяомань, будь послушной! Тут всем привязывают руки. Не шевелись, сейчас все кончится!» Делая анестезирующий укол, она пояснила: «Сейчас я делаю обезболивание. Теперь ты ничего не чувствуешь».
Лу была в этот момент не просто врачом, а еще и доброй мамой, заботливой воспитательницей. Беря из рук Цзян Яфэнь ножницы, пинцеты, она тихо и неторопливо беседовала со своей маленькой пациенткой. Когда она, надрезая наружную мышцу глаза, задела нерв, больная застонала и почувствовала тошноту.
«Мутит, да? — быстро спросила Лу. — Ничего, потерпи немного. Вот и молодец! Ну как? Лучше? Я скоро кончу, моя хорошая!»
Убаюканная этим голосом, в каком-то полузабытьи, маленькая Ван не заметила, как операция закончилась. Когда ее, перебинтованную, вывозили из операционной, она, очнувшись, вспомнила наказ мамы и под общий хохот старательно протянула: «Спасибо, тетя!»
За время операции большая стрелка часов прошла всего полкруга, но Лу Вэньтин вся покрылась потом. На лбу выступила испарина, майка прилипла к телу, взмок даже операционный халат. На улице ведь не жарко, удивилась про себя Лу Вэньтин, отчего я так вспотела? Она слегка пошевелила руками. Видимо, от неудобного положения на весу во время операции они затекли и болели. Она сняла с себя халат, чтобы переодеться в свежий, и внезапно, словно от удара, все помутилось перед ее глазами. Лу прикрыла их, повертела головой, осторожно просовывая руки в рукава халата. Сестра, подошедшая завязать ей пояс, испуганно отпрянула.
«Доктор Лу! Что с вами? У вас губы побелели!»
Цзян Яфэнь, которая в это время тоже переодевалась, взглянула на Лу.
«Ой, правда, на тебе лица нет!»
Лу Вэньтин выглядела совсем больной. Белое как мел лицо с припухшими веками и черными, будто подведенными тушью, кругами под глазами казалось театральной трагической маской.
Выдержав взгляд Цзян Яфэнь, она тихо проговорила:
«Ничего! Сейчас пройдет».
Она искренне верила: так оно и будет, пересилю себя, продержусь. Держалась же столько лет!
«Будете делать следующую операцию?» — спросила медсестра.
«Обязательно!»
Разве можно откладывать? Материал для пересадки роговицы долго хранить нельзя, больной нервничает, обязательно надо оперировать!
Цзян Яфэнь подошла к подруге.
«Вэньтин, полежи полчаса перед операцией».
Часы показывали десять. Если она выбьется на полчаса из графика, все, кто столуется здесь, останутся без горячего, а те, у кого в семье все работают и кто возвращается домой покормить детей, — без обеда.
«Так как же?» — переспросила сестра.
«Начинаем».
15
Врачам, проходившим в клинике курс усовершенствования, было разрешено присутствовать при операции по пересадке роговицы. Они стояли у операционной и разговаривали с Лу Вэньтин.
Тем временем медсестра помогла старику Чжану лечь на операционный стол, где он едва уместился. Его большие ноги в простых носках свешивались с операционного стола, руки, выпроставшись из-под простыни, висели на подлокотниках. От всей его крепкой, точно могучий дуб, фигуры исходили сила и энергия. Его зычный голос гремел, не умолкая ни на минуту.
«Девушка, — говорил он сестре, — ты не смейся, я ни за какие коврижки не полез бы под нож. Да ты сама подумай, свою-то плоть под чужой нож, добром ли это кончится! Ха-ха-ха!»
Молодая медсестра так и прыснула.
«Дедушка, говорите потише», — попросила она.
«Понимаю, сестричка, как не понять, это ведь больница, тут покой нужен». Но голос его между тем гремел по-прежнему. «Так вот, стало быть, как узнал я, что меня от слепоты могут вылечить, веришь ли, то смеюсь, то плачу. Отец у меня тоже полвека слепым проходил, помыкавшись, так и сошел слепцом в могилу. Кто же мог подумать, что, когда мой черед придет, меня снова зрячим сделают и я солнце увижу? Вот тебе и два мира! Как не сказать, социализм — это здорово!» — жестикулируя, с воодушевлением говорил старик. Молоденькая сестра посмеивалась, не разжимая губ, и, повязывая простыню, пыталась унять расходившегося больного.
«Дедушка, лежите спокойно, это стерильная повязка, смотрите не запачкайте!»